Русские в СССР. Потерпевшие или победители? - Страница 9

Изменить размер шрифта:

Тем не менее излишний органицизм может все запутать. Нация – это все-таки множество, которое нельзя отождествлять с отдельной личностью. А посему неверным будет оценивать ее исторический путь (и в целом, и на разных этапах) в духе морализма: хорошо или плохо. Можно охарактеризовать отдельную личность – дескать, этот плохой человек – вор, а этот замечательный, молитвенник. И то ведь христианство призывает не осуждать поведение плохих, а хорошим предписывает не возноситься.

Могут возразить, что морализм подразумевает одно, а политическая оценка периодов жизни нации – другое. И терминология здесь разная. На первый взгляд это действительно так. Но если присмотреться, то мы увидим следующее. Когда говорят о «царском деспотизме» или «антирусском большевизме», то прибегают к однозначной оценке, которая вполне соответствует пафосу безапелляционного морализма. Примерно так же говорят о «бессовестном лгуне» или «горьком пьянице». Слова о «царском деспотизме» и «антирусском большевизме» можно, конечно, интеллектуализировать, но суть-то останется та же. Ведь и о «горьком пьянице» можно говорить вполне себе корректно («страдающий алкоголизмом»).

Но уже в оценке исторических личностей часто мы видим совершеннейшую неоднозначность. Взять, к примеру, Сталина. Казалось бы, он должен быть «хорошим» для коммунистов и «плохим» для монархистов. Между тем многие коммунисты горячо ненавидят Сталина, а многие монархисты его превозносят. Вот, например, оценка вождя, данная одним из виднейших историков-монархистов О.А. Платоновым: «Понимание глубинных государственных процессов, проходивших в России в 20–40-е годы, невозможно без правильной оценки личности Сталина, усилиями которого, по сути дела, была осуществлена национальная революция, в значительной степени (но далеко не полностью) возродившая былое значение Русского народа. Превращение (хотя и неполное и несовершенное) «Савла в Павла» – Сталина как одного из руководителей антирусского движения в Сталина как национального вождя Русского народа – происходит не сразу, процесс этот, начавшийся еще в конце 20-х, растягивается на все тридцатые годы, приобретя итоговое завершение лишь во время Великой Отечественной войны. Могучая Русская цивилизация духовно подчиняет себе большевистского вождя, освятив его деятельность положительным содержанием. Гений Сталина состоял в том, что он сумел коммунизм из орудия разрушения России превратить в инструмент русской национальной политики, укрепления и развития Русского государства» («История русского народа в XX веке»).

А вот мнение убежденного монархиста, историософа В.И. Карпца: «Идеология, хотя формально и оставалась марксистской, все более уходила от Маркса, да и Ленина, постепенно преобразуясь в особый «диалектико-материалистический» пантеизм и натурфилософию, поклонение «Родине-матери», Земле-кормилице и Вождю, а в годы Отечественной войны, после примирения с Церковью, также и вбирая в себя – явно или неявно – ценности православия (они, собственно, никуда и не уходили, поскольку были в крови у партийцев «ленинского призыва», хотя формально и уклонившихся от религии). Кстати, и определения врага в эпоху позднего Сталина все более напоминают выражения Константина Леонтьева – например, «безродные космополиты». А определение «народная интеллигенция» взято у идеолога (и практика) «монархического социализма» Сергея Васильевича Зубатова. Впрочем, формировавшийся в 30-х – середине 50-х годов государственный строй и был прикрытым марксистским флером, социализмом почти строго по Константину Леонтьеву, который, словно предвидя именно такое развитие событий, писал: «Коммунизм в своих бурных устремлениях к идеалу неподвижного равенства должен… привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой – к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законам, резко очерченным; вероятно, даже и к новым формам личного рабства или закрепощения (хотя бы и косвенно, иначе названного)… Социализм, понятый, по Леонтьеву, «как следует», есть не что иное, как «новый феодализм совсем уже недалекого будущего», он будет утверждаться «среди потоков крови и неисчислимых ужасов анархии». Как оно, собственно, и было. «Переворачивание» революции, связанное с идеей «социализма в одной отдельно взятой стране», Константин Леонтьев предсказал точно» («Советская номенклатура: несостоявшаяся инициация»).

Почему же так происходит? Почему люди с разными политическими взглядами часто имеют одних и тех же героев? А все потому, что исторический деятель далеко выходит за рамки своей личности – он тесно связан с бытием многих других людей.

Политический минимум нации

Перед нацией стоит задача, выполнение которой оправдывает все «программные сбои». Она должна сохранять свою целостность как субъект исторического действия. Для этого ей необходимо политически очерченное пространство, на котором проживает большинство нации. СССР как раз и был таким пространством, и на его территории проживало подавляющее большинство русских. Национал-антисоветчики обычно относятся к этому факту весьма пренебрежительно – мол, на прежней территории существовала совсем иная цивилизационная реальность, имеющая мало общего с «исторической» Россией. А ведь многие из них уделяют огромное внимание мистическому символизму. Так как же можно не видеть символизма в том, что именно Советам удалось сдержать разбег российских территорий, который начался в феврале 1917 года?

Пожалуй, лучше всего об этом написал великий князь Александр Михайлович: «Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе!.. В двадцатые годы… я был озабочен сугубо личной проблемой. Я видел, что Советы выходят из затянувшейся Гражданской войны победителями. Я слышал, что они все меньше говорят на темы, которые занимали их первых пророков в тихие дни в «Кафе де Лила», и все больше о том, что всегда было жизненно важно для русского народа как единого целого. И я спрашивал себя со всей серьезностью, какую можно было ожидать от человека, лишенного значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: «Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?» Ответ был и «да» и «нет». Господин Александр Романов кричал «да». Великий князь Александр говорил «нет». Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось еще раз войти в кабинет в своем дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетенных в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски. К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула… он не колебался, поскольку попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решений. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чем Романовы потерпели неудачу» («Книга воспоминаний»).

Великому князю вторит убежденный монархист Шульгин: «Наш главный, наш действенный лозунг – Единая Россия… Когда ушел Деникин, мы его не то чтобы потеряли, но куда-то на время спрятали… мы свернули знамя… А кто поднял его, кто развернул знамя? Как это ни дико, но это так… Знамя Единой России фактически подняли большевики. Конечно, они этого не говорят… Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал. И будто бы «коммунистическая» армия сражалась за насаждение «советских республик». Но это только так сверху… На самом деле их армия била поляков как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области. И даже если этого настроения не было… Все равно… все равно…» («1920»).

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com