Русские сказки, богатырские, народные - Страница 43

В один день, прогуливаясь по берегу реки, зашел я к самым стенам княжеского сада. Устав от ходьбы, сел я отдохнуть под тенью деревьев, посаженных около схода к реке, сделанного от садовых ворот. Тихий ветерок, навевающий тогда, колебал листву на сучьях, висевших над моей головой; что производило приятный шум, соединяемый с журчанием воды, текущей по водопадам, из находившегося близ садовой стены фонтана, и склонило меня ко сну. Я лег на траву, и сладко заснул.

Покой мой прерван был разговорами нескольких человек, приближавшихся ко мне. Я открыл глаза, и увидел идущую девушку чрезвычайной красоты. Препровождали её двенадцать служителей, которые, как мне показалось, оказывали ей большое почтение. Это уверило меня в её значимости. Я заключил, что она была никто иная, как дочь князя Болгарского Прелеста; что и на самом деле было так. Она, пользуясь хорошей погодой вышла прогуляться на берег реки, и увидев меня в иностранной одежде, любопытствовала посмотреть.

Я притворился спящим, и желал услышать, что они будут обо мне говорить. Княжна приблизившись ко мне, долго меня рассматривала, и наконец сказала потихоньку, как видно опасаясь меня разбудить, к одной из девиц своих:

– Милонрава! Рассмотри этого молодого чужестранца, сколь он прекрасен!

– Правда, – отвечала та, – я признаюсь, что в жизни моей не видела таких правильных черт лица.

Наложив руки мои на глаза, я с осторожностью, чтобы того не приметили, смотрел на княжну. Имя её согласовывалось с лицом ее; и я с первого взгляда поражен был её прелестями. Не знал я, что следовало мне начать, встать ли, или притворяться сонным. Последнее избрал я за лучшее в моем смятении.

Прошло около четверти часа, что Княжна не преставала меня рассматривать. Вид лица её доказывал, что быть близ меня ей не наскучивало.

– Примечай, Милонрава, – говорила она, – эту нежность, эту белизну, эти правильные черты лица его. Эти прекрасные светло-русые волосы; всё это свидетельствует о том, что он не простого происхождения.

Нечаянный случай открыл им подлинное мое состояние. Во время сна, полукафтанье мое развернулось, откуда выпала бывшая у меня на шее лента, и осыпанная алмазами золотая звезда, на коей были написаны мое достоинство, имя и день моего рождения[47].

– Ваше высочество, не ошиблись, – сказала Милонрава. – Рассмотрите эту звезду, и прочтите, что на оной написано…

– Ах! … это молодой древлянский князь! – сказала княжна торопливо. – Каким чудесным случаем находится он здесь, и один? Пойдем скорее прочь, пока он не проснулся. Присутствие его мне кажется опасным, – продолжала она, раскрасневшись… – Я не знаю, что вселяет в меня робость, препятствующую здесь помедлить! – С этими словами она поспешно удалилась, наполнив мысли мои удивлением, а сердце – неизвестною мне печалью.

Смущение препятствовало мне собрать мысли, рассеянные таким внезапным случаем. Я лежал, не смея встать, и провожал глазами, виновницу неизвестного мне дотоле беспокойства. Когда они ушли, и я пришел в себя. Я встал на ноги, чтоб удалиться от места, где не чувствовал себя в безопасности. Чем далее поспешные шаги меня оттуда удаляли: тем ближе были мысли мои от княжны. Я истолковывал различным образом, сказанные ею слова: «Присутствие его мне кажется опасным!» «…я не знаю, что вселяет в меня робость, препятствующую здесь помедлить…» – Прелести её наполнили всё мое воображение, и представляя себе прекрасный образ её, понял я, что отсутствие её для меня было невыносимо. Я смущался, не зная, с чего начать. Я исчислял все мои мысли, сравнивал их с состоянием моего сердца, и сознавал, что влюблен. Стократно покушался возвратиться назад, и столько же раз опровергал это. Словом, я шел, не зная куда. Встретившийся со мною Красовид, который меня искал, тотчас понял по лицу моему, что со мною случилось нечто чрезвычайное.

– Ах! Что я вижу, дражайший князь! – сказал он мне торопливо; – вы смущены. Беспокойство написано на лице вашем… Откройте причину вашего беспокойства.

Но слова его вместо того, чтобы вывести меня из смущения, еще больше его умножили. Сердце мое воспламенилось, голос исчез из уст моих, и я наговорил ему тысячи таких слов, смысла которых и сам не понимал. Хотя я ничего таить от него не мог; но мне не доставало слов к изъяснению моих чувств. Безмолвные звуки, подкрепленные телодвижениями, заменили речь мою. Наконец придя в себя, решил я его удивление, объявив ему в коротких словах, что предмет носящий в себе бессмертную красоту, и увиденный мною нечаянно, влил в душу мою сладкую отраву любовной страсти; и что заразившая меня этим нежным пламенем, была никто иная как дочь здешнего государя.

– Как! Вы влюблены! – сказал Красовид.

– Всё так, любезный друг, – отвечал я ему; – в первый раз ныне почувствовал я муки, которые терпят сердца, не имеющие надежды быть в страсти своей счастливыми.

– Но что же приводит вас к такому беспокойству? – говорил любимец мой. – Вы не имеете причин сомневаться, что князь Болгарский,= не посмеет отвергнуть ваше требование о его дочери. Ваш сватовство должен он счесть за особое счастье, беря во внимание силы вашего родителя.

– Знаю все, – отвечал я; – величие отца моего обещает мне многое. Но не это тревожит мой покой. Я страстно люблю княжну Прелесту, и хочу, чтобы и она ко мне чувствовала то же, и согласилась за меня пойти не ради пространства земель многолюдного княжества, наследником которого я являюсь. Нет, друг мой, такой брак сулит мне тысячу несчастий. Я желаю прежде из уст её узнать, что я ей не противен; но не вижу к тому никакой надежды. Это-то и есть причина моего беспокойства. Я твердо решил презреть все опасности на свете, только бы достичь моего желания.

Красовид постарался представить мне невозможность моего предприятия, и посоветовал, не вдаваясь в опасности, искать брачного союза торжественным посольством. Стократно выдумывал он средства, чтоб отвести меня от такого намерения: ничто не успевало. Я решился или умереть, или лично поговорить с княжною.

В таких разговорах пришли мы на наш постоялый двор. Целую ночь не мог я закрыть глаз. Желание обладать прекрасной княжной, не давало мне покоя, и изгнало от меня сон. Чего бы я ни выдумывал, все казалось мне неудобным; никак невозможно было добраться до княжны, которая по обыкновению той земли повседневно была под строжайшим присмотром. Прошло несколько дней, в которых каждый час умножал мое беспокойство. Я предался тоске, которая нанесла опасность моему здоровью, и истребила живость лица моего. Хотя сказанные княжной слова, неким образом и уверяли меня, что я ей не противен; но я толковал их иначе.

В задумчивости моей, вышел я однажды прогуляться, чтоб наедине посвободнее порассуждать о моей страсти. Идя глухим переулком, встретился я со одной старухой. Бледное мое лицо, смущенные глаза, и склоненная голова, доказывали ей моё уныние.

– Молодой чужестранец, – сказала она, – вид ваш открывает состояние тайных ваших мыслей. Не скрывайте от меня терзающую вас печаль; может быть, я смогу принести вам облегчение. Сострадание мое обо всех несчастных не в силах сносить вашего смущения. Скажите мне…

– Оставь меня, старушка, – отвечал я. – На что тебе знать то, в чем ты мне не можешь оказать ни малейшей помощи?

– Может быть и могу, – прервала она речь мою. Я хотел от нее удалиться; но она, удержав меня за руку, сказала: – Постой, князь Миловид, и не старайся скрываться; я тебя довольно знаю.

– Как! Тебе известно имя мое? – вскричал я с удивлением.

– А я знаю и иное, равно как и причину твоей печали. Знай же, что я – та благодетельствующая волшебница, которую называют Рушибедой. Родитель твой, древлянский князь Премислав, и мать, княгиня Драгоуста, мне хорошо знакомы. С самого часа рождения твоего, они отдали тебя мне на сохранение. Я, взяв тебя на мои руки, с тех самых пор пекусь о твоем благополучии. И так не удивляйся, что я пришла извлечь тебе из твоего уныния. Обстоятельства твои не столь достойны сожаления, как ты думаешь: Княжна сама влюблена в тебя. Впрочем, будучи во власти моей не оставляй надежд.