Русские сказки, богатырские, народные - Страница 24

Две недели пробыл он в этом доме, будучи убежден неотступными просьбами новобрачных. В это время пожелал он испытать действие своего перстня, который получил от Твердовского. Давно уже с удовольствием взирал он на пригожую хозяйку и вздумал посмотреть, какова она во время сна. Обратив камень перстня вниз, вошел он в их спальню и лег между супругов. Шляхтич, проснувшись, хотел обнять жену, но удивился и ужаснулся, ощупав человека в латах. Ревность овладела им. Он вскочил, запер двери и побежал за огнем. Между тем богатырь имел время. Он спрятался в угол. Раздраженный шляхтич прибежал с огнем и саблею. Вошел, порадовался, что отомстит, ибо двери были заперты и дерзкому уйти было некуда. Увидел жену свою, крепко спящую, поискал он обидчика по всем углам, за печью, под кроватью, везде. Богатырь был невидим, и шляхтич, успокоясь, лег в постель, уверясь, что ему спросонья мягкие и нежные бока жены показались латами. Он разбудил жену, которая досадовала на него, что лишил он её прекраснейшего сновидения, коим она была очень довольна и ожидала повторения. Так наш богатырь проведал про обстоятельство шутки и о действии перстня. Он поутру простился с хозяевами и отправился в Киев.

Во время пути ничего отменного ему не приключилось, и стены киевские приняли в себя богатыря, о котором слава носилась по всей России. Он открылся отцу своему и уверил оного, что неложно должен он называть его сыном. Чурило Пленкович вспомнил о приключении в Порусии, облобызал свое чадо и радовался, что имеет детище столь достойное. Он представил его в услужение великому князю, и Владимир пожаловал его по заслугам. Забавный нрав Алеши Поповича быстро сделал его необходимым при дворе. Все любили его, и каждый искал его дружбы. Не было дня, в который бы не произвел он какой-нибудь шутки, в чем много пособлял ему невидимый его перстень. Но я не буду описывать подробно его шуток. Может быть, многие из них не смешны будут на нынешний вкус: например, хохотали ужасно, когда он гордому вельможе пред челобитчиком снимал шапку и нагибал ему противу воли голову.

С пожилой красавицы стирал белила и румяна и тем самым открывал её морщины.

Злоязычников толкал под бороду и пресекал им языки. Льстецам, вкрадывающимся в чьё-нибудь доверие, во время самых важных бесед давал толчки и прочее. Все таковые пороки были тогда в диковинку, и потому им смеялись.

Наконец стало не до шуток и сыну Чурилину. Царь-девица появилась пред стенами киевскими, начала опустошать окрестности сего города, вызывала богатырей и требовала выдачи виноватого. Никто не знал, какая вина и кто виноватый, но должно было обороняться, ибо разорения её учинились уже тревожны. Богатыри вменяли себе в бесчестие драться с женщиною, а военачальники, ведающие об участи прежде посланного тысячника, не смели выступить. Алеша Попович открылся, что он виноватый, и обещался без всякого сражения победить и привести эту богатырку в Киев.

Ночь наступила. Царь-девица стояла в шатре своем в заповедных лугах княжеских. Богатырь наш пошел пешим, без всякого оружия, обернул перстень свой вниз камнем и так, будучи невидим, вошел в шатер. Царь-девица разделась и лежала на постели. Она не возила уже с собою кровати, ибо Алеша Попович отучил её опочивать столь нежно. Красавица эта показалась богатырю настолько прелестна, что не мог он помыслить учинить ей что-либо злодейское, чем удержаться, чтобы, подкравшись, не поцеловать ее. Красавица почувствовала поцелуй, вскочила, оглядывалась. Свеча горела и освещала шатер; но, никого не видя, легла опять. Спальное платье её распахнулось; белизна шеи и… Богатырь не мог не повторить поцелуи. Уста его прилепились и нельзя бы было ему сохранить себя в пределах почитания, кое чувствовал к особе, воспламенившей его сердце; не сердящаяся красавица, ощупав нечто существенное, оттолкнула прочь это страстное привидение. «Ах, как ты жестока!» – вскричал невидимый богатырь. Красавица смутилась и робким голосом вопрошала: «Кто ты, дерзкий? Телесное ли существо или…» – «Я – существо, тебя обожающее, не могущее дышать, чтоб дыхание мое не было подкрепляемо твоею любовью». – «Для чего ж ты не являешься предо мною в своем виде? Если ты обожаешь меня, зачем пугаешь ты меня такими сверхъестественными прикосновениями?» – «Вид мой, ах, сударыня!» – «Что!» – «Вам он ненавистен. Я не смею предстать». – «Какой же вид твой? Откройся!» – «Но обещаете ли вы простить богатырю, вас оскорбившему?» – «Как! Неужели ты Алеша Попович! Исчезни… или предстань, чтоб я кровью твоею омыла обиду мою!» – «Вот, сударыня! Могу ли я после этого предстать?.. Но вы не имели бы удовольствия поразить меня, если б я и показался. Знаете ли, кто я?» – «Кто ты? Ты – чародей, злодей мой». – «Нет, сударыня, я дух-хранитель ненавидимого вами богатыря. Сам он не заслуживает толь ненавистного названия. Можно ли кому-нибудь против вас злодействовать? Довольно вас увидеть единожды и на всю жизнь стать вашим невольником». Красавица призадумалась. «Но так обругать меня!» – продолжала она. «Это последствие предвозмогающих чувств. Взирая на вас, невозможно владеть собою. Я – дух, но едва удерживаюсь… Позвольте мне принять вид виновного. Он поистине заслуживает извинения. Он молод, недурен лицом, храбр». – «Нет! Я никогда не соглашусь». – «Однако, сударыня, – сказал богатырь, обернув камень перстня и бросаясь пред нею на колени. – Можете ли вы быть так жестоки, чтоб не простить сей покорности? Позвольте мне за него поцеловать эту прелестную руку».

Удивленная красавица не могла сердиться, слыша похвалы себе, но и не могла бы сносить вида богатыря, овладевшего ею коварным образом, если б самый этот вид не имел в себе нечто убедительное. Она уже не считала благопристойным мстить духу-хранителю за вину того, образ кого он представлял, и довольствовалась одними только укорами. Хитрый богатырь сумел воспользоваться выгодами сего обстоятельства и довершил победу. Он получил прощение на самых необходимых условиях быть её супругом, и Царь-девица не раскаивалась, потушив опасный огонь своего мщения. Она согласилась поутру ехать в Киев и там окончить положенное намерение и сложить звание богатырки, толь противное её полу. Страстный богатырь не мог оставить её ни на минуту. Ночь протекла неприметно, и только Царь-девица успела рассказать ему о себе следующее:

«Я родилась от Турда, князя Угров, и есть плод тайной его любви с одною из первейших красавиц, служивших супруге его. Ревность княгини, открывшей эту склонность отца моего, принудила его удалить родительницу мою от двора своего, но это не воспрепятствовало ему посещать довольно часто хижину земледельца, где мать моя нашла убежище. Это стоило жизни несчастной моей родительнице, ибо княгиня Угрская, проведав про это жилище, велела предательски умертвить её. Я в тот миг была у грудей её и заранее определена жертвою гнева княгини, но посланные, сжалившись над младенчеством моим, отдали меня встретившейся старухе. Она была волшебницей и воспитала меня вместо дочери. Князь Турд настолько сокрушался о смерти моей матери, что в непродолжительное время последовал за нею в гроб.

Вся надежда моя тем пресеклась, и участь моя зависела от одной моей воспитательницы. Она, предвидя, по науке своей, опасность, угрожающую мне от мужчин, заключила дать мне отменную силу и научить всем богатырским ухваткам, чтоб я, странствуя в мужском одеянии, могла избегнуть грозящих мне несчастий. Воспитание вложило в меня столь великую склонность к такму роду жизни, что я иногда сомневалась в истинном моем поле. Достигнув пятнадцати лет, испросила я дозволения у моей воспитательницы выступить на подвиги и, получив вооружение, отправилась. Я странствовала по разным дворам северных государей, приобретая великую славу на разных потехах и поединках с богатырями. Страсть побеждать сильных витязей настолько мною овладела, что я, приезжая в какую-нибудь землю, вызывала на поединок богатырей той страны, в случае же непослушания принуждала к тому неприятельскими действиями. Я перебила и переувечила их немало. Слава моя и гордость умножились, мне казалось уже приятнее торжествовать, покоряя мужчин, открыв настоящий мой пол, и я назвалась Царь-девицею, поскольку слово «царь» казалось мне всего приличнее побеждающим. По несчастью, быв в Великой Польше, проезжала я сквозь один непроходимый лес и имела сражение с неким чародеем, именуемым Твердовским. Тот опустошил дорогу, которую я проезжала, и губил всех на неё вступающих. Он явился ко мне в виде страшного мертвеца, имеющего железные когти, напал и старался растерзать меня. Я имела достаточно отваги, чтобы отразить его нападение, и чародей, видя неудачу, отошел от меня, произнося ужасные клятвы и угрозы. Он предвещал мне, что я скоро буду побеждена неким Киевским богатырем. Я посмеялась таковым угрозам, но с того времени, конечно, по чародейству Твердовского, сделалась я очень сонлива. Для чего, победив тысячника киевского, удержала я его при себе, для стражи во время моего сна. Но чему быть, то пусть и будет. Ты, любезный неприятель, превозмог мою предосторожность и… дал мне знать, что женщина подвержена своим слабостям и что мужчины имеют много средств победить её гордость… Признаюсь, что наглый твой поступок поверг меня в отчаяние, и справедливый гнев мой побуждал к жестокому над тобой отмщению, но посреди самой моей ярости находила я в себе чувство, в пользу твою клонящееся. Долго я сражалась сама с собою, осуждала убеждающую меня слабость. Стократно определяла твою погибель, столько ж уступала моему сердцу и наконец испытала, что я женщина. Я не могла простить тебя, но невозможно уже было и покушаться на жизнь твою. Она стала мне драгоценною, и я искала уже тебя для того только, чтоб ты признался в вине своей. Я сыскала тебя и жертвую. Я познаю цену победы моей. Тогда я покоряла богатырей только временно, но в тебе надеюсь иметь пленника навеки».