Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский - Страница 19

Кроме технических проблем приходилось решать массу юридических вопросов. Например, в один из перерывов я позвонил в наш нью-йоркский офис и узнал, что патентный департамент изменил свое решение и изъял разрешение. Я ответил, что слишком поздно, поскольку бумаги уже обнародованы. Связанный с „Вестингаузом“ контрактом, я вынужден был отправиться по их поручению за границу в лаборатории, которые выполняли для них ряд работ. Я уехал в Париж, где помимо прочего с удовольствием вновь посетил профессора Поля Ланжевена и лабораторию мадам Марии Кюри.

Вернувшись в Штаты, я узнал, что в результате работы Антимонопольной комиссии все работы по проблемам коммуникации были переведены из „Вестингауза“ и „Дженерал электрик“ в Радиокорпорацию Америки.

Мне пришлось решать: оставаться с „Вестингаузом“ и продолжать работать с ними над какими-нибудь другими проблемами или перейти на работу в RCA и переехать в Камден (штат Нью-Джерси). Это означало бы опять разрушить мой устоявшийся уклад, продать дом и начать новую жизнь. Но возможность продолжить свою работу значила так много для меня, что я решил перебираться. По счастью, большинство моей инженерной группы приняло решение переехать вместе со мной.

Перевоз целой лаборатории — задача не из легких, и продолжение работы было отложено на несколько месяцев. В Камдене нашу лабораторию разместили в старой фабрике, здании, не совсем подходящем для наших целей. Мы должны были оборудовать лабораторию, что еще больше задержало продолжение работы. В Камдене к нам присоединилась группа инженеров из „Дженерал электрик“. В конце концов мы построили и установили на башне мэрии радиовещательный передатчик и начали реальные испытания телевещания».

В последующие десятилетия сотни, а возможно, и тысячи инженеров по всему миру работали над усовершенствованием электронной телевизионной системы, но все эти разработки в основе своей напоминали зворыкинские, сделанные в лаборатории Камдена. Какие бы варианты ни были сделаны, они все включали в себя наличие иконоскопа, служившего хранилищем света, пока вырабатывается цельная картинка. Он действовал по принципу, напоминающему работу человеческого глаза. Зворыкинская лаборатория увеличилась, сам ученый и группа выдающихся молодых инженеров, которую он собрал вокруг себя, могли начать исследования более общего характера — исследования, которые были охарактеризованы им самим как «научно любопытные».

«Одним из таких исследований была работа над электронной изобразительной трубкой — устройством, преобразующим световое изображение в электронное. Первоначально эта работа состояла в изучении электронных линз для фокусирования луча в маленькое четкое пятно как на кинескопе, так и на иконоскопе. Мы называли такую трубку „изобразительный иконоскоп“. Она стала очень популярной среди телеоператоров и до сих пор используется во многих частях света. Изучение эффекта бомбардировки электронами различных материалов обратило наше внимание на развитие электронного усилителя. Мы обнаружили, что возможно повысить течение электронов в миллионы раз повторением бомбардировок правильно активированных зарядов. Электронный усилитель в результате был внедрен в телевизор, и теперь это обязательная деталь современных передающих трубок. Вначале мы также пытались использовать эти адаптеры в звуковых кинопроекторах, однако, когда финансовый анализ показал, что это может стоить дороже, чем традиционные ламповые усилители, мы оставили эту идею.

История электронного усилителя от момента его внедрения до нынешнего важного места, которое он занимает среди современного научного оборудования, весьма интересна. В течение нескольких лет он напоминал лабораторный казус, потому что было определено, что усилитель слишком дорог для практического применения; в те времена требования к научным заявкам были определены гарантией, что промышленность займется их производством. Мы продолжили делать усилитель в лаборатории и распространили несколько образцов для тестирования среди физиков и астрономов. Между прочим, вскоре после начала войны мы обнаружили, что RCA получила большой контракт на производство электронных усилителей для секретных целей. После войны мы поняли, что это секретное использование заключалось в том, что бесшумный генератор создавал помехи вражескому радару. Никогда не знаешь, как может быть использовано твое изобретение…

Характер и возможности работы в лаборатории тем временем претерпели значительные изменения. Наша группа, первоначально созданная как отдельная лаборатория, занимающаяся общими проблемами телевидения, стала частью гораздо большей группы и сконцентрировалась на электронно-оптических проблемах, которые были напрямую или косвенно связаны с телевидением. Это давало возможность более пристально исследовать явления, которые мы наблюдали ранее в нашей работе по телевидению. Одним из них была проблема повышения точности в фокусировке и отклонении электронных частиц, что было весьма важно для получения качественного телеизображения. Это подсказало нам замечательную аналогию между действием магнитных и электростатических полей на электроны и вне линз, и в призмах на свету. Все больше и больше мы начинали выявлять возможности использования электронно-оптических приборов наряду с хорошо известными оптическими.

Мы очень быстро приспособили линзы увеличения электронного изображения для получения увеличенного изображения катодов на экране кинескопа. Это было началом нашего исследования по созданию электронного микроскопа, и через несколько лет RCA выпустила первый коммерческий электронный микроскоп».

Поскольку деятельность Зворыкина в сфере телевидения стала известной в научном мире и он прослыл «электронным волшебником», к нему наконец обратились советские официальные организации с запросом, не хочет ли он вернуться в СССР. Предлагаемые условия были весьма лестными, его уверяли, что, несмотря на его прошлое, никаким преследованиям он не подвергнется. Он сразу же отказался, заявив, что теперь является гражданином Америки и не имеет намерений когда-либо изменить этот свой статус. И все же в 1934 году он получил приглашение из Москвы посетить СССР и прочитать серию лекций о телевидении. Он, конечно, очень хотел поехать. Он не видел своей семьи с 1918 года, а также мечтал посмотреть, как далеко продвинулась работа над созданием телевидения в СССР, ведь там оставались его учителя, соученики и коллеги.

Его семья и друзья были против поездки, приводя в пример множество случаев, когда эмигранты, вернувшиеся в Россию, были там задержаны, а некоторые даже арестованы. Он посоветовался с Дэвидом Сарновым, который поддерживал идею поездки, так как считал, что в интересах RCA Зворыкину в ходе поездки, возможно, удастся договориться о совместных проектах. Сарнов не видел реальной опасности ареста Зворыкина. Госдепартамент США также не имел никаких возражений, однако заметил, что не несет ответственности за безопасность граждан США, возвращающихся на историческую родину.

«Я прибыл в Россию поездом из Берлина и на границе был встречен инженером Комиссариата связи, который сопровождал меня в течение всего моего визита. Мне предоставили продовольственные карточки и рубли, мои доллары и фотоаппарат зарегистрировали в паспорте. Я получил письменный инструктаж о том, что можно, а что нельзя фотографировать, и мой новый компаньон-инженер твердо настаивал, чтобы я следовал всем этим указаниям. В целом он был очень приятным человеком, и мы остались в хороших отношениях, хотя я и напугал его несколько раз тем, что нарушал установленные правила.

Первый город, в котором я остановился, был Ленинград — город, который я хорошо знал под его двумя предыдущими названиями и в котором до сих пор жили мои сестры. В Нью-Йорке, при оформлении бумаг в советском консульстве, я получил официальное разрешение от советских властей заехать к ним, а также к моему брату в Тбилиси. Первым, кого я увидел на вокзале, был мой зять, Дмитрий Наливкин, профессор Горного института, с которым я когда-то ездил в экспедицию. Мое первое впечатление о Ленинграде было таково: город совсем не изменился за последние семнадцать лет, но заполонен провинциалами. В мои студенческие годы это был самый модный город в России, улицы были полны людей, хороших экипажей и множеством машин. Теперь я увидел город, в котором экипажей было мало, машин почти не было, а улицы заполнял народ в обносках. Я также заметил, что если раньше движение в городе определялось четко установленными правилами — пешеходы ходили по тротуарам, а лошади — по проезжей части, то теперь все было перемешано и напоминало сельскую ярмарку.