Русские богатыри. Славные подвиги – юным читателям - Страница 7

Ушли как-то раз отец с матерью пожни чистить, вырубать лес под поля, а Илья сидит себе в избе по-всегдашнему. Вдруг слышит: просят его в окошко двое нищих калик перехожих:

– Впусти нас, Илья, дай нам воды испить.

– Рад бы я вас впустить, рад бы напоить, накормить, божьи люди, да не владею ни руками, ни ногами; вот уж тридцать три года сиднем сижу, даром хлеб жую.

Вошли странники в избу, осмотрелись, на икону помолились. Старший из них и говорит Илье:

– Ну, Илья, теперь вставай, сойди в погреб, принеси нам браги студёной.

Тронул Илья ногой – нога зашевелилась, повёл рукой – и рука ожила, вскочил он, счастью своему не верит. Пошёл в погреб за брагой, принёс нищим добрую чару в полтора ведра. Напились калики и дают Илье:

– Испей-ка, Илья, после нас.

Испил он, а калики его спрашивают:

– Много ль ты чуешь в себе силушки, добрый молодец?

– Ох, калики перехожие, божьи люди, столько-то я чую в себе силушки, что, если бы в небеса утвердить кольцо, взялся бы я за это кольцо и всю бы святорусскую землю перевернул.

– Слишком много с него этой силушки, – переговариваются между собой калики, – не снесёт его земля, надо поубавить. Принеси-ка нам, Илья, ещё чару браги.

Пошёл Илья опять в погреб; идёт по саду, за какой дубок ни хватится, с корнем вон дубок летит; куда ни ступит, нога в земле вязнет, что в топком болоте. Спустился он в самую глубь погреба, налил самой лучшей браги и несёт каликам.

Выпили они, опять Илью потчуют:

– Испей, Ильюша, после нас.

Послушался Илья и почувствовал, что силы в нём поубавилось.

– Сколько чуешь теперь в себе силушки? – спрашивают калики.

– Силушки во мне против прежнего половина, – отвечает Илья.

– Ну, будет с тебя, молодец, и этой силушки; можешь ты теперь со всяким богатырём силою мериться, на бою тебе смерть не написана. Помни только один завет: не бейся со Святогором-богатырём, он сильнее тебя, берегись и Вольги, Вольга тебя может хитростью одолеть. Не иди и супротив рода Микулина: любит его мать сыра земля. А теперь проводи нас на холм, за село, там и простимся.

Проводил их Илья.

Ушли странники, а Илья заснул богатырским сном ни много ни мало на двенадцать дней. Проснулся он, захватил топор и пошёл к отцу, к матери на пожню. Стал он лес расчищать, только щепки полетели: старое дубьё с одного взмаху валит, молодое с корнем из земли рвёт. В три часа столько лесу расчистил, сколько отец с матерью и с работниками и в три дня не наработали. Вскопал и выровнял Илья поле великое-превеликое, спустил дубы да колоды в глубокую реку, топоры в пни воткнул и пошёл отдыхать.

Пришли отец с матерью, видят: всё поле расчищено, вся работа сделана.

– Кто же это за нас пожни расчистил? – дивуются они.

– Уж не Илейко ли пошаливает? – пошутил старик.

Ан глядь, Ильюша-то к ним навстречу из избы идёт здоровёхонек, с низким поклоном их встречает, про свою радость великую рассказывает.

Научили ещё Илью странники на прощание, как себе коня добыть. Пошёл Илья в чисто поле, видит: ведёт прохожий невзрачного жеребчика, косматого, нехолёного. Вся-то цена ему грош, а прохожий запросил цену непомерную: пятьдесят рублей с полтиною. Илья с ним не торговался, дал ему то, что он запросил, и повёл жеребёнка домой.

Кормил он его пшеницей белояровой, поил свежей ключевой водой, холил, выхаживал. А как прошло три месяца, выводил его по три зари, купал в трёх росах утренних, и стал бурушко на диво конём. Заставил его Илья через высокий тын прыгнуть – перепрыгнул конь и копытами не задел. Положил он ему на хребет руку свою богатырскую – конь не пошатнулся, не шелохнулся, только заржал.

– Это добрый конь, – сказал Илья, – будет он в бою мне верным товарищем.

Просит Илья у отца, у матери благословение:

– Государь мой, родимый мой батюшка, Иван Тимофеевич, государыня, родимая моя матушка, отпустите вы меня на Русь православную, попытать своей силушки в честном бою, с богатырями силой-удалью помериться.

Опечалились отец с матерью.

– Думали мы, что ты будешь нам работником, нашей старости угодником, а ты нас покинуть задумал, – сказал отец. – Куда же ты ехать хочешь?

– А хочу я поехать в стольный Киев-град, к Красному Солнышку князю Владимиру, буду служить ему верой и правдою, беречь землю русскую от всякого недруга-ворога.

Вздохнул честной старик Иван Тимофеевич, молвил сыну:

– Благословляю тебя на добрые дела, Илья, а на дурное нет тебе моего благословения. Помни мой завет: не проливай крови христианской, не помысли злом даже и на бусурманина да на золото, серебро не льстись.

Отвесил Илья отцу с матерью низкий поклон до земли, обещал им крепко держать их завет и пошёл снаряжаться в путь-дорогу, надевать доспехи богатырские.

Выковал себе Илья из трёх полос железных три стрелы и закалил их в матери сырой земле; меча же не нашлось по его силушке: какой ни сожмёт в кулак, рукоять и отвалится. Бросил он эти мечи бабам лучину щипать, сковал себе копьё булатное и стал седлать своего бурушку холёного: положил войлочки на войлочки, потнички на потнички, а поверх всего седло черкасское с двенадцатью подпругами шелко́выми, с тринадцатой железной не для красы, а для крепости.

Захотелось Ильюше свою силу попробовать: пошёл он к Оке-реке, собрал народ, упёрся плечом в гору, что на берегу высилась, и свалил её в реку: завалила гора русло, повернулась река, потекла по-новому, а то место, где старое русло Илья горою завалил, старые люди ещё и поныне молодым показывают, про богатыря вспоминаючи.

Пустил Илья на прощание корочку хлеба по Оке-реке, по кормилице, за то, что кормила, поила его тридцать три года, зашил горсть родной земли в ладанку. Отстоял он заутреню со своими домашними и пустился в путь.

Едет Илья к стольному граду Киеву, торопится, хочет поспеть к обедне воскресной, с ласковым князем Владимиром светлый праздник Христов отпраздновать.

Скачет конь богатырский выше леса дремучего, по рекам броду не спрашивает; первый ускок скочил в полторы версты; где скочил, там ключ живой из земли ударил, что и поныне бьёт; за вторым ускоком миновал богатырь родимый Муром, а за третьим ускоком его и след простыл, очутился он под самым под Черниговом.

Как подъехал к городу Чернигову, слышит: под стенами шум и гам, стоят татар многие тысячи, от пыли да от пару лошадиного не видать днём красного солнышка, а ночью – светлого месяца; залегла сила татарская далеко кругом, так залегла, что ни зайцу серому не проскочить, ни ясному соколу не пролететь. Приостановился Илья.

– Коли побить нехристей – нарушить отцову заповедь, а не пролить кровь татарскую – ждёт черниговцев смерть неминучая.

Подумал богатырь с минуту и решил всё ж нарушить завет родительский да спасти Чернигов-град. Сошёл он с коня, вырвал левой рукой коренастый дуб, привязал его к левому стремени. Вырвал правой рукой другой дуб, взял его в правую руку вместо дубинки, чтобы ею нехристей пощёлкивать. Сел на коня и пошёл гулять по становищу татарскому: где махнёт рукой – там улица, перемахнёт – переулочек, сам не добьёт – так конём стопчет, дубом, что у стремени, сомнёт. Перебил всех татар, а царевичей татарских отпустил на волю, сказал им на прощание: