Русская война. 1854 (СИ) - Страница 21

— А затем, что ваше орудие стоит с обратной стороны холма. Вы не видите врага, он вас тоже. Ему без такого наводчика не попасть, а вы — разносите позицию за позицией. Одна батарея, которая знает, куда стрелять, против хоть десятка незрячих. Как думаете, кто победит?

— Я думаю, что это звучит уж слишком невероятно, — артиллерист отвернулся, потеряв интерес к разговору, а вот Квицинский молчал и кусал губу.

— Думаете, враг может так поступить? Я представляю, что бы сам делал в такой ситуации, и не вижу выхода кроме прямого удара или отступления.

— Если ударите, на передней линии моих окопов стоят заряженные картечью пушки. Им не было смысла стрелять раньше, но вот пехоту они встретят как надо.

Генерал побледнел, видимо, представив потери:

— Где? Где вы про это читали? Кто использует такую тактику?

— Пока никто, — я покачал головой. — Как сказал ваш сосед, пока это звучит слишком невероятно. Но хочется, чтобы в итоге первыми ее использовали мы.

— Знаете что, — Квицинский вскинул взгляд вверх, а потом опустил его, словно кивнув каким-то своим мыслям. — До этого я думал попроситься в отставку. У меня достаточно ранений, чтобы подумать о мирной жизни. Но теперь я останусь. Выйду отсюда, попрошу Александра Сергеевича перевести меня к вам, и мы попробуем воплотить в жизнь эту вашу идею.

— Нам нужны будут лучшие пушки, одинаковые ядра, придется рассчитать таблицы для стрельбы под разным углом и на разные дистанции… — я не ожидал, что кто-то может так быстро согласиться на мои идеи. Рассказывал, надеялся, но не больше.

А тут целый генерал легко принял мою сторону. Словно ему просто не хватало того, во что можно поверить, получив надежду на победу. И не только ему.

— Капитан-лейтенант тридцать второго флотского экипажа, командир пароходофрегата «Херсонес» Иван Григорьевич Руднев, — неожиданно представился «артиллерист». — Пока вы рисовали красивые картины, то казались пустым прожектером, мечтателем. Но сейчас… Прошу разрешить мне принять участие в ваших испытаниях.

В голове закрутились мысли, а что сейчас вообще известно о баллистике. Вроде бы проводятся исследования влияния трения на выстрел, все это учитывают в артиллерийских училищах. Но вот ту же скорость на разных точках траектории будет мерить только Крупп лет через двадцать пять. А дифференциальные уравнения, чтобы все это рассчитать, и вовсе придумают на границе века.

— И ты их помнишь? — с восхищением уточнила моя местная память.

— Нет, конечно, — честно признался я. — Только название, а вот что за ним стоит… Кто бы знал, что подобное может пригодиться в реальной жизни.

— И тогда что? — расстроилась память.

— Тогда будем считать на практике. Метод подбора никто не отменял.

Я тряхнул головой, еще даже не представляя, сколько всего придется учитывать.

— Конечно, Иван Григорьевич, я буду очень рад вашей помощи, — уже вслух я ответил довольно кивнувшему капитану.

Да уж, совсем не так я представлял себе поход в больницу. Думал, ну, может, гипсовую повязку научу местных делать. А их уже делают: ввели в обиход благодаря Пирогову после кавказского похода сорок восьмого года. И вместо этого мы просто поговорили. Да как! Может, и я кого-то впечатлил, но самого меня эти люди поразили сильнее. Горячие, умные, жадные до нового. И до победы!

Попрощавшись со всеми и отдельно пожелав выздоровления Степану, я отправился домой. До вечернего приема оставалось еще два часа…

Шагаю по городу, с моря дует холодный ветер, а мне все равно. Все чувства только о том, что страшно хочется кушать. А еще бы сбрить показавшуюся щетину. Меньше половины дня прошло с утренних процедур, а она уже снова показала свои колючие пики, придавая мне лихой, но в то же время загулявший вид. Совсем не то, что нужно для встречи с генералами и адмиралами.

После больницы я верил, что и на приеме смогу договориться хотя бы о части проектов, несмотря на низкий чин. Но для этого все должно пройти идеально… Решено, поворачиваю домой! Побреюсь еще раз и заодно перекушу. Я поднялся на третий этаж, где была моя квартира, открыл дверь и позвал денщика.

— Ефим!

Нет ответа.

— Ефим!!!

Я прошелся по всем трем комнатам — солдат, кажется, не ожидал моего раннего возвращения и куда-то смылся. Ладно, короткую щетину можно сбрить и по-сухому. Сам справлюсь. По крайней мере, в будущем я периодически так делал… В поисках бритвы я открыл несколько шкафов и неожиданно наткнулся на книги. Свои, то есть меня местного. Воинский устав, библия, тоненький дневник и несколько стопок «Артиллерийского журнала» и других периодических изданий. Один из последних номеров был заложен посередине на статье некоего Константина Константинова.

Того самого главного по ракетам, внебрачного сына великого князя Константина, который и послал меня в Крым. Так вот написанная им статья называлась «Устройство, приготовление и употребление воздушных шаров»… Воздушные шары!

Я невольно представил сотни парусов, которые после затопления части эскадры окажутся свободны… Что из них можно будет сделать? Именно! Шары! Кажется, у меня появился еще один проект, который сможет дополнить новую стратегию. Окопы, телеграф, стрельба с закрытых позиций и… они! Только бы на все хватило времени.

Погрузившись в новую идею, я забыл про бритву и вместо этого потратил все свободное время на эскизы. Как сшить парусину, как обработать, чтобы она не пропускала воздух, что использовать в качестве горелки, получится ли разделить шар на секции, как добавить клапан. Потом мысль набросилась на проработку гондолы. Сделать обычную корзину или получится и ее улучшить? Единый каркас, когда гондола не висела на веревках, а плотно крепилась к шару, как у поздних дирижаблей — звучало хорошо. Если сюда добавить крылья для устойчивости, то даже винта с ручным приводом хватит для маневрирования при слабом ветре.

А если сильный? Поставить паровую машину? Если шар будет достаточно большой, то можно будет поднять и местные громадины. А потом машина будет работать и на нагрев шара, и на вращение винта. Идея начала обрастать деталями, но пока выглядела слишком сложной для реализации. Точно не с моими текущими ресурсами.

Тут взгляд упал на книгу про ракеты, и я потер лоб. Кто бы сказал, что реактивный двигатель может оказаться проще любого другого аналога. Но именно сейчас и именно мне с ним действительно было проще. Итого что получается? Подъем на веревке для стационарной наблюдательной точки, винт с ручным приводом для обычного маневра и пара ракет без боевой части, закрепленные на корпусе, если понадобится срочно отступить.

Местная часть моего «я» была поражена красотой идеи, но все же у нее еще оставались сомнения:

— И нас не подстрелят? Штуцера бьют далеко.

— Энфилды англичан стреляют на километр сто, тувинены французов на километр двести. И это не боевая дистанция, как порой считают некоторые — это максимальная дальность. Вверх пуля полетит точно меньше, но насколько…

— Опять не учил? — местная память была мной недовольна.

— Зато я помню кое-что другое, — нашелся я. — Воздуха начнет не хватать на трех километрах, а мы полетим сильно ниже, так что можно пока не придумывать маски и кислородные баллоны. А еще я знаю скорость свободного падения.

— Все знают. Ее еще Галилей открыл, — память, как и все местные, любила козырять образованием.

— Но я не просто знаю, я могу еще и представить, что это нам дает. Пуля, достигнув вершины траектории и начав падать с километра, долетит обратно за десять секунд. Умножаем на скорость свободного падения, итого почти сто метров в секунду выходит. Просто у падающей пули! В два раза медленнее, чем из гладкоствола, и в четыре раза медленнее штуцеров, но чтобы покалечить случайно попавшего под нее человека точно хватит.

— Значит, нам можно просто летать над чужим лагерем на высоте километра с хвостиком и считать самострелы?