Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Страница 49

— Ваше предложение?

— Оставьте мне ваш завод! — выпалил Томпсон. — Путилов передал мне, что Морское ведомство не будет брать его себе. А управление железных дорог не сможет получить достаточно ресурсов в военное время. Так все паровые машины, которые должны были достаться Лейхтенбергскому заводу, оказались зарезервированы и выкуплены великим князем Константином.

Неожиданный поворот: оказывается, мой противник даже доброе дело сделал так, что разворотил все вокруг. А вот Путилов молодец — не стал сам сотрудничать, зато намекнул обо мне человеку, которому это было необходимо.

— И вы решили просто объединить то, что и так есть, — понял я. — Завод на Волковском полигоне продолжает делать двигатели, а вы готовите для них платформы на Лейхтенбергском.

— Именно, — Томпсон кивнул.

Что ж, пожалуй, можно будет зачесть это дело как часть моей сделки с Клейнмихелем. Все же я ему должен, а тут и перспективы интересные вырисовываются.

— Тогда я не против… — начал я. Томпсон хотел было вскочить, но я остановил его. — Естественно, завод вы получите не бесплатно.

— Что вы хотите? — инженер нахмурился. — Если что, у меня нет денег, и кредит на нужную сумму мне никто не даст. Иначе я бы и не пошел никуда!

— А зачем мне деньги? — я пожал плечами, на корню сбивая настрой собравшегося было поругаться американца. — Вы создадите акционерное общество, и Волковский завод станет моим в него вступительным взносом.

— Это возможно, — Томпсон теперь смотрел на меня с интересом.

— Второе условие, — я продолжал. — Мы заранее пропишем устав завода, где будут зафиксированы минимально возможные зарплаты для сотрудников, условия труда и опционы.

— Что такое опционы?

— Выделим часть акций компании, и сотрудники, отработавшие десять, двадцать и тридцать лет, получат право выкупить их по номинальной стоимости.

— При том, что на самом деле акции к тому моменту значительно подорожают?

— Скорее всего, при условии, что наши работники будут хорошо делать свое дело и на производстве не возникнет проблем.

— Но это же такие деньги. Не сейчас, но в будущем! Зачем вам это?

— Чтобы каждый сотрудник был заинтересован в успешности завода. Чтобы знал, что если что-то украдет, то украдет в том числе и у своих товарищей, у себя самого. Чтобы, когда сюда придут агитаторы социалистов, их никто не стал слушать. Времена меняются, и кому как не вам, приехавшему с другого конца света, это понимать? Людям нужна надежда, а не только выживание. Кого-то будет поддерживать желание урвать куш в конце срока, кто-то, наоборот, придержит эти акции в семье и встретит старость на проценты. Мы будем много просить от рабочих, но и предложить должны не меньше.

— Это последнее ваше требование? — спросил после паузы американец.

— Знаете, у нас в России принято разбивать любые задачи на три части.

— Это потому что у вас бог триедин? — проявил осведомленность Томпсон.

— Потому что в сказках, на которых мы выросли, все строится на цифре три. Три брата, три задания, даже голов у нашего дракона, змея Горыныча, тоже три.

— И какое же третье условие?

— Двигатели должны выпускаться не только для паровозов или каких-либо еще машин Министерства путей сообщения. Они должны быть в продаже для частных лиц или товариществ по разумной цене — не более чем по двойной себестоимости. А тем, кто захочет получить двигатель для развития своего дела, мы и вовсе отдадим его бесплатно. Почти…

— Вы хотите поступать, как со мной! — понял Томпсон. — Отдавать двигатель или двигатели за долю в деле. Но как ее считать, чтобы не обидеть ни себя, ни того, кто к нам придет?

— Не знаю, но уверен, что если начнем, то обязательно разберемся. Наймите людей, в конце концов… — я отмахнулся. — Платите им за количество переданных машин, за долю в чужих делах.

— Они будут пытаться жульничать. Отдавать за бесценок или, наоборот, заламывать огромные отступные, что пустит чужие начинания по миру.

— И вы как директор завода будете это отслеживать. Подбивать итоги каждый месяц, смотреть, в какую сторону перекос, и вправлять людям мозги, пока они не поймут, что вместе с нашими клиентами получится заработать в разы больше, чем если просто обманывать их или свое начальство.

Это было предупреждение и для самого Томпсона, и, кажется, тот понял.

Но сама идея ему понравилась. Еще бы! В Америке пока додумались только до торговых представителей, а я тут между делом предложил перепрыгнуть на пару ступеней в деле агрессивного продвижения товаров.

Мы еще какое-то время поговорили, обсуждая все возможные детали. А потом я отправил Томпсона готовить бумаги. Уже скоро «Севастополь» полетит назад, и ему придется поторопиться. Но я уверен, что американец справится. Не захочет упускать шанс, а я получу свой: не потерять все созданное в бюрократии морского ведомства, а сохранить. Тот же Волковский завод, где будут делать имперских «Волков» для армии и моторы для обычных людей. Даже интересно, выйдет ли из этого что-то путное само по себе. Или же без меня все развалится и превратится в фикцию.

Ну, вот и узнаю!

Браун Томпсон вышел из дома капитана Щербачева и несколько минут стоял, вдыхая тяжелый мокрый воздух русской столицы. Странное ощущение. Вроде бы и получил что хотел, но и дел столько навалилось, что непонятно, вывезет он их или нет. С другой стороны… Томпсон подумал, что это у себя ему пришлось бы работать до самой смерти, надеясь, что малышу Нейтону хоть что-то достанется в наследство. А тут если он справится, то получит титул, а потом и те самые опционы. Не вечная гонка в колесе, а конкретная дистанция, которую нужно пройти, чтобы обрести свое. Пожалуй, в самодержавии была и своя прелесть.

Американец улыбнулся и неожиданно понял, что впервые за долгие годы — наверно, с тех пор как увидел первый отчет по укладке рельсов в Нью-Йорке — он выдохнул. Успокоился. Дышал ровно и без хрипов. Кажется, даже привычная за последние месяцы бледность куда-то отступила, и две миловидные барышни, выскользнувшие из дома, даже ему улыбнулись.

— Вы не подскажете, а капитан Щербачев тут проживает? — рядом с Томпсоном остановился незнакомый представительный мужчина. Мундир чистый, опрятный, но крой, было видно, не столичный. Американец сказал бы, что новый гость приехал откуда-то из-за Урала.

— Да, тут, — кивнул Томпсон, а потом неожиданно для себя искренне поделился. — А я тоже от него. Договорились. Получил от него Волковский завод.

— Это тот, где он сделал те самые конвертеры? — мужчина был весь в своих мыслях.

А вот Томпсон не сразу понял, что речь идет о тех похожих на яйца огромных тиглях, где люди Щербачева отливали сталь для котлов.

— Вроде бы, — американец тоже задумался. — Говорят, металл в них получается дюже крепкий, и когда морское ведомство попыталось повторить котлы Щербачева с обычной сталью на Сестрорецком заводе, то у них сначала все расплавилось. Потом докрутили… Все-таки инженеры там умные, но давление и мощность пара вышли совсем не те. Неужели все дело в этих конвертерах?

— И в них тоже! — мужчина быстро закивал. — Я над возможностью создания улучшенной стали всю жизнь работаю. Все работы Павла Петровича Аносова изучил, мир его праху. И как же приятно, хотя, признаюсь, и немного обидно, было узнать, что кто-то настолько меня опередил. Прошу прощения, — мужчина опомнился. — Обухов Павел Матвеевич, управляющий Юговского металлургического завода, прибыл в столицу, чтобы получить назначение в Златоуст.

При последних словах в голосе мужчины мелькнула грусть.

— Кажется, я читал ваши работы, — Томпсон задумался. — Вы воссоздали рецепт булата и изучали его рисунки. Точно! Было очень интересно узнать, что они являются отражением других добавленных металлов. И по ним же можно понять, осталась ли сталь такой же или, например, ее теперь можно гнуть словно деревянную ветку…

Обухов только пожал плечами, и Томпсон, наконец, понял, что того так гнетет. Этот инженер всю жизнь гнался за тайной, пытался поймать ее за хвост, но его опередили. Еще и вместо того, чтобы позволить продолжить развитие этой идеи, отправляют куда-то на край земли. Златоустовская фабрика — это же холодное оружие, и, видимо, ее наконец-то решили перевести на огнестрельное. Важная задача, но с ней мог бы справиться и обычный управляющий, а не ученый.