Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Страница 7

Следующие за Кирьяковым офицеры начали переглядываться. Я вот, если честно, до конца так и не изучил свои дворянские права, но что-то мне подсказывало, что такой приказ существенно выходит за их рамки.

— Что ж, прошу показать приказ, — я не двигался с места, ожидая развития ситуации.

К моему удивлению, Кирьяков ни капли не удивился и действительно вытащил бумагу с соответствующими распоряжениями.

— Подпись Михаила Дмитриевича вижу, — я оценил, кто именно решил поучить меня жизни. — А вот подписи Александра Николаевича нет. Тогда прошу извинить. По приказу царя я арестован и должен явиться в столицу, и пока этого не сделаю, любые другие указания выполнять не намерен.

— Григорий Дмитриевич, я ведь знаю, что вы заступались за меня после Альмы, — неожиданно миролюбиво ответил Кирьяков. — Я знаю про ваши заслуги, но… У меня приказ от генерала, и он написан на бумаге с печатью. А вашего, прошу прощения, я не вижу. Так что давайте договоримся по-хорошему.

Я не ответил, а просто продолжил стоять.

— Поручик Доманов, арестуйте полковника Щербачева, — генерал все-таки пошел до конца, а я не тронулся с места.

Сопротивляться я не собирался: не для того я сюда прилетел и не для того ждал. А вот проверить, что окажется для местных важнее, закон или боевое братство, хотелось. Мы не были друзьями ни с кем, кто стоял сейчас рядом с Кирьяковым. Они не вызвались пойти к берегам Турции ни со мной, ни с подкреплением Корнилова, но… Мы все равно проливали вместе кровь, мы видели друг друга на передовой. Имеет ли это значение?

— Полковник Щербачев не оказывает сопротивления, и он сам следует в столицу, — поручик Доманов отвел взгляд. — Не вижу возможности выполнить приказ, генерал. Готов отправиться на гауптвахту за несообразительность и нерасторопность.

— Поручик Толстой, — Кирьяков кивнул еще одному боевому офицеру, стоящему рядом. Артиллерийские погоны, короткие усики и бакенбарды совсем не выдавали в молодом франте будущего писателя. — Вы-то сможете выполнить приказ?

— Никак нет, — тот вытянулся во фрунт. — Полковник уже делает то, что должен. Не вижу возможности исполнить приказ генерала и не нарушить монаршью волю. Готов понести наказание и отправиться в действующую армию искупать свою вину.

Лев Николаевич в отличие от первого поручика решил просить что-то большее, чем гауптвахту.

— В действующую армию? — Кирьяков внимательно посмотрел на молодого офицера. — А разве не вы рассказывали свои товарищам об ужасах войны и даже какие-то повести об этом готовили?

— Рассказывал, готовил, — Толстой ничего не отрицал. — Но я тут поговорил с парой офицеров, прибывших с передовой, и понял, что ошибался.

— Война не так страшна?

— Война страшна всегда. Но если ты сражаешься не чтобы она продолжалась, не ради славы, а ради мира, чтобы эти ужасы не коснулись обычных людей, то это большая разница.

Мне стало очень интересно, с кем это граф успел так продуктивно пообщаться, и тут из рядов окружающих Кирьякова офицеров выступил Горчаков. Александр Михайлович выглядел очень задумчивым, словно тоже хотел что-то проверить. И увиденное ему не понравилось.

— Василий Яковлевич, — аккуратно позвал он Кирьякова. — Я знаю о приказе моего двоюродного брата, Дмитрия Михайловича, и знаю, что он исполняет волю государя так, как ему кажется правильным. Но мы с вами не обязаны следовать каждой букве его приказания, если при этом будет выполнен дух.

— Вы не обязаны, а я — боевой офицер, — Кирьякову не нравилось то, что ему поручили, но он собирался выполнить приказ.

Почти как на Альме. Возможно, не очень талантливый и умный, но храбрый и упертый. Тогда он до последнего лично прикрывал отход войск, а тут был готов выполнить приказ, который не принимал ни один из его подчиненных. И кто-то другой мог бы делать это ради каких-то карьерных перспектив, но я не видел предвкушения в глазах генерала. Только страх: он ведь верил, что я вернусь, верил, что ему придется ответить за это решение, и все равно не отступал.

Как недавно Горчаков задумался о чем-то своем, так сейчас и я по-новому посмотрел на его слова о русском обществе. Ведь Кирьяков такой не один… Упрямый, храбрый, который, если решит, будет бороться с чем угодно. До самого конца.

— Господа, давайте заканчивать, — к разговору неожиданно присоединился Меншиков. Александр Сергеевич выглядел немного помятым, явно собирался в спешке, но, главное, он появился как нельзя вовремя, а значит, Митька передал ему мое сообщение.

— Ваша светлость, у меня приказ… — напомнил Кирьяков.

— Вот именно, светлость. Или ты решишь арестовать спутника князя? Нет, тогда обсудим все уже после моего возвращения из столицы.

И опять я пожалел, что не изучил все, что только можно, о дворянах. Впрочем, суть была понятна и так. Статус князя в империи — это не хухры-мухры. Я-то рассчитывал, что Меншиков просто проследит, чтобы со мной не перегибали палку, а он и вовсе сумел сохранить мне свободу. Причем к удовольствию всех участников ареста. И тех, кто смог со спокойной душой отступить в сторону, и тех, кого в итоге не тронули.

— Спасибо, — первым делом сказал я, как только Кирьяков со свитой развернулись. — И что вы имели в виду, когда сказали про «возвращение из столицы»?

— Мне нужно в Санкт-Петербург, вы же подвезете? — Меншиков вел себя так, словно ничего и не случилось. Ни отставки, ни его интриги с моим назначением… В реальной истории он после отставки перестал бороться и ушел в сторону, сейчас же светлейший князь еще точно не собирался опускать руки. И… Я неожиданно понял, что за освобождение мне все-таки придется заплатить. Весом! С новым гостем, который точно придет не с пустыми руками, места на дирижабле станет немного меньше.

— Подвезем! — я решительно кивнул. — Но могу выделить не больше двухсот килограммов.

— Триста, — Меншиков с улыбкой повысил цену за мое спасение. — И рассказы о том, как вы повоевали.

— Триста, — согласился я. Можно будет выложить пару генераторов: если что, соберем их уже на месте. — И рассказы.

* * *

Несмотря на счастливое завершение ситуации, в Севастополе мы решили не задерживаться. «Адмирал Лазарев» поднялся в небо еще в тот же день, и мы неспешно двинулись вдоль побережья.

— Почему вдоль моря? — тут же обратил внимание Горчаков.

— Я еще от Корнилова слышал, что союзные силы у Евпатории начали собирать местных. Обещают все, что угодно, и многие верят.

— Армия сдержит их, в чем проблема?

— Армия сдержит, если будет сражение. А если они начнут грабить тех, кто поддерживает нас?

— Так разве не получится, что они воюют против своих же?

— Против нас же пошли, и так ли велика разница? Сделав первый шаг на сторону врага, очень легко продолжить. А еще нам все равно нужно избавиться от лишнего груза перед Стальным, так что… — я указал рукой на пять ящиков с флешеттами.

Немного. Остальное уходило на сдерживание врага под Габа-Тепи, но здесь ведь, может, и такой мелочи хватит, чтобы у кого-то включились мозги.

Через час мы оказались на месте. Около десятка кораблей в гавани, прикрытые береговыми батареями, и раскинувшийся во все стороны лагерь. Англичане с французами действительно собрали всех, кто еще был готов их слушать.

— Как работаем? — Лесовский напряженно повернулся от штурвала.

— Высота — километр сто, — я не собирался рисковать. — Прожектор на флаг, флешетты приготовить к сбросу.

Лейтенант и другие пилоты из команды тут же принялись действовать. Один запустил генератор и запитал от него дуговой прожектор. Другой выпустил огромный имперский флаг, который растянулся за «Адмиралом» на все двадцать метров. Все остальные бросились вытаскивать кассеты с флешеттами и заряжать их в устройство сброса.

— Ветер? — я присел за прицел.

— Три узла!

— Хорошо, — я подправил угол сноса, и теперь оставалось только выйти на цель.

— А красиво выглядит… — светлейший князь с Горчаковым подошли к заднему обзорному окну и теперь смотрели, как в лучах электрического света играет огромное полотнище.