Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Страница 20

Мне показалось это очень забавным, я сразу же согласилась и ждала следующего дня с нетерпением. Настала минута исполнения намеченного плана. Чудесный букет мы оставили в раздевалке. Когда наступил антракт, я бросилась в закулисное отделение. Сначала меня не пускали, но я все же добилась своего. Я вошла в закулисную ложу Михаила Семеновича Д. Мое сердце страшно билось. Он сидел перед огромным зеркалом и поправлял свой грим. Его бледное красивое лицо отражалось в зеркале, я заметила его серо-голубые глаза, сильно подведенные, но такие выразительные. Он повернулся не сразу, продолжая пристально смотреть в зеркало, и наконец сказал: «Какие цветы? Это мне от кого? Не от вас ведь?» Я засмеялась и смущенно сказала: «Это моя барыня прислала». – «Ну вот, скажите этой особе, что я ее благодарю». Он встал, подошел ко мне, взял букет, понюхал его, потрепал меня по плечу и сказал: «Никакой барыни у вас нет, вижу, что придумываете, вы не прислуга, меня не надуете». Он смотрел на меня так пристально и насмешливо, что мне казалось, мое сердце куда-то падало. «Теперь объясните мне коротко, кто вы? Что вы за девочка, которая согласилась уже играть роль горничной? А быть может, у вас на самом деле талант? Быть может, вы хотите на сцену?»

Этот разговор, принявший совершенно неожиданный оборот, меня как-то поразил нахлынувшими чувствами. Я вдруг поняла, что я на самом деле стремлюсь стать актрисой; это то, что меня тянет с ранних лет. Ведь недаром бегала я наниматься в цирк, когда мне всего было восемь лет. «Да, я очень хочу тоже играть, хочу поступить в драматическую школу», – выпалила я неожиданно для самой себя. «Ну вот мы и познакомились, – сказал он. – Если бы вы жили в Петербурге, я бы вас устроил в хорошую школу». Я ответила, захлебываясь от волнения: «Я живу в Петербурге, училась там в институте, осенью собираюсь туда вернуться. Мои родители временно живут в Одессе, поэтому я здесь». Он посмотрел на меня удивленно и спросил, как я буду жить одна в Петербурге. Я ему рассказала подробно о себе. «Хотите, я уже здесь познакомлю вас со всей нашей труппой? А в Питере устрою вас в школу? Приходите завтра днем в «Пассаж». Вы знаете эту гостиницу? А теперь идите».

Окрыленная, счастливая, я убежала к Клеопатре Михайловне. Сперва мне хотелось поделиться с ней, но, когда я ее увидела, меня сразу охватило чувство вины. Я только сказала, что Михаил Семенович принял букет и просил благодарить.

На другой же день я помчалась в «Пассаж». Он меня встретил очень радушно и познакомил с другими артистами. Старая артистка Лидарская, игравшая характерные роли, мне ужасно понравилась. Она восторженно отнеслась к моему решению идти на сцену и уверяла, что это самая лучшая профессия для женщин. Грета Петрович, главная артистка, интересная, веселая, немного подтрунивала надо мной, находя, что я еще дитя и неизвестно, что из меня получится. Я им рассказала, что отец хочет меня послать в Англию, но я ни за что не соглашаюсь. Грета заметила, что я совсем не права. «Не все могут ехать учиться в Англию. Не следовало бы пренебрегать такой оказией».

Знакомство с труппой как-то укрепилось, и я часто стала забегать к ним в «Пассаж». Во время одного из моих налетов Михаил Семенович сказал: «Скоро конец наших гастролей в Одессе, мы завтра хотим отпраздновать в «Северной», будем рады, если вы к нам присоединитесь. Мы будем в отдельном кабинете номер 18, но надо пройти через весь зал, чтобы к нам добраться». Я смутилась. А вдруг меня кто-нибудь увидит? Тогда скандал, донесут отцу, ведь не полагалось молодой девице шататься в ночном кабаке. Михаил Семенович понял мое замешательство и сказал: «Давайте условимся. Ровно в десять часов я буду у входа ресторана вас ждать; со мной ничего, я гожусь вам в отцы».

Приглашение провести вечер с труппой привело меня в восторг. Я обещала прийти вовремя. На другой день я заявила дома, что провожу вечер у Вити, это случалось довольно часто. Ни отец, ни Клеопатра Михайловна ничего не возражали; я сбегала к Вите, чтобы его предупредить. Объяснила им, что ссылаюсь на них, так как получила приглашение, но не хочу, чтобы отец знал об этом. Софья Николаевна была немного испугана. «Ты далеко пойдешь, Нинок, – говорил Витя. – Но я не боюсь за тебя, смелость города берет».

Одевшись получше, я вышла раньше назначенного часа, проболталась в городе и к десяти часам вечера пришла к дверям ресторана. Там уже ждал меня Михаил Семенович. Я пошла вперед; когда я очутилась в огромном, ярко освещенном зале, к моему ужасу, я увидела отца, сидевшего за столиком с какой-то незнакомой мне дамой. Бутылка шампанского в ведерке со льдом стояла перед ними. Отступать было невозможно. Отец заметил меня и смотрел с удивленным возмущением. Я подошла к нему и, не растерявшись, сказала: «Я приглашена теткой моей институтской подруги, она празднует свои именины». – «Так почему же ты наврала, что у Виктора проводишь время?» Но он как будто бы одумался и добавил: «Ну да ладно, иди, но дома ничего не говори, что мы тут встретились». Таким образом мы с ним были квиты. Михаил Семенович плелся за мной. Отец проводил меня взглядом, и мы вошли в кабинет, в котором была вся труппа.

Меня посадили рядом с Женей Баженовым. Это был симпатичный молодой артист, исполнявший второстепенные роли, но у него был хороший голос с подготовкой, так как он учился пению. Он примкнул к труппе случайно, во время одной из гастролей в провинции. Ему предложили заменить заболевшего артиста, и с тех пор он с труппой не расставался. Мы с ним подружились, особенно на почве сходства наших жизней. У него тоже были сложные отношения с семьей. Отца он давно потерял, мать была вторично замужем, но он не ладил со своим отчимом, который был с ним груб и несправедлив. У меня, правда, была другая картина, я прекрасно ладила со своей мачехой, но никак не уживалась с родным отцом. Но тот факт, что нам обоим легче дышалось на стороне, помогал пониманию друг друга.

Конечно, ужин начинался с водки и бесчисленных закусок, а когда появилась утка с печеными яблоками и дорогими французскими винами, все уже были навеселе, громко спорили и хохотали. Гурьевскую кашу, столь популярную во всех российских ресторанах, никто больше не мог осилить. Официант с большим неудовольствием ее унес, явно находя неуместным наше пренебрежение к ней.

Напротив нашего кабинета, в противоположном конце зала, находилась маленькая эстрада. На ней, по очереди, показывались всевозможные номера. Особенный успех имели две французские шансонетки, распевающие довольно скабрезные куплеты визгливыми, пронзительными голосами, без малейшего признака музыкальности. Но так как это были француженки, успех им был обеспечен.

Михаил Семеныч, сидевший рядом с Гретой Петрович, захотел от меня узнать о моей встрече с отцом. Он изумился его реакцией при моем появлении, тут же поделился со всей труппой и все с любопытством его слушали. Лидарская в заключение сказала: «Ее непременно надо устроить в хорошую школу, ей необходимо приобрести самостоятельность. Только театр может дать ее». Сама судьба вела меня по этой дороге, я уже другой не видела.

Разошлись в четыре часа утра. Я тихонько позвонила с черного хода, мне открыла Луня и сразу же сообщила, что отец еще не вернулся. «Где-то барин в своем клубе пропадает», – добавила она с усмешкой.

Михаил Семенович еще больше заинтересовался моей судьбой после нашего совместного кутежа. Раз в неделю театр был закрыт, это был день отдыха для артистов. В один из таких дней он мне предложил поехать с ним за город. Опять пришлось прибегнуть к покровительству Вити. В этот раз он со смехом сказал: «А что, если тебя кто-нибудь увидит на улице? Ведь по виду тебя многие знают. Расскажут отцу, что ты разъезжаешь со знаменитым артистом». На это я ничего не могла возражать: что будет, то будет.

Уехали мы рано, чтобы позавтракать в Ланжероне и побыть на пляже. Погода была замечательная. Осенний, но яркий солнечный день блистал над темно-синим морем. Всюду продавались на улицах цветы, Одесса гудела своими гортанными звуками. Тут были еврейские, греческие, малороссийские, турецкие наречия. И все же весь этот хаос разнообразных наций сливался в одно русское звено. Недаром там пелась песенка-частушка: «Мама турок, папа грек, а я русский человек».