Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Страница 73

Отмечу еще раз, что скромные объединения горожан возникли из-за внешнего давления: из-за того, что православных пытались дискриминировать. В нормальном обществе, без внешнего прессинга, без попытки заставить православных перекреститься, они или вообще не появились бы, или не вышли за пределы самых скромных, почти бытовых начинаний. Но польское правительство начинает новый нажим в виде Унии 1596 года — и скромные объединения превратились в нешуточную оппозиционную силу.

И в мощную культурную силу. Первая братская школа возникла во Львове еще в 1586 году, всего же известно более 20 братских школ. Это было нешуточное начинание. В школах преподавались: латинский, греческий и церковнославянский, арифметика, пение. Давалось религиозное образование и воспитание.

Великий чешский и польский педагог, основатель существующей до сих пор классно-урочной системы Ян Амос Коменский многое заимствовал из практики братских школ.

Подчеркиваю это особо, чтобы не возникла мысль, будто православие в Западной Руси только обороняется. Такая позиция совершенно бесплодна в окружении динамичного, активного католицизма. Тут нужно уметь создавать новое, быть самим гибким и восприимчивым. Братские школы, как и все, что делали братчики, не были простым заповедником, добровольной резервацией православия. Это было конкурентоспособное учебное заведение, способное давать своим выпускникам образование, вполне сравнимое с тем, которое давали гимназии и университеты.

Очень печально, что правительство Речи Посполитой оказалось неспособно отнестись к этому адекватно и оценить таланты своих подданных.

Славяно-греко-латинская академия в Яссах — столице Молдавского княжества — сложилась как своего рода православный университет. Учили в Яссах церковнославянский, польский, латинский, греческий, иврит, немецкий и французский, историю, географию, математику, астрономию, катехизис, поэтику, риторику и диалектику (умение вести диспут), философию и богословие.

При Киево-Печерском монастыре архимандритом Петром Могилой открыта школа, уже в 1631–1632 годах она объединилась с братской школой в Киево-Могилянскую коллегию (Указом Петра I в 1701 году переименована в академию).

В Киево-Могилянской коллегии учились юноши со всей Руси (в том числе из Восточной) и из южных славян. В середине XVIII века там было 1200 учащихся. Значение Киево-Могилянской академии очень упало после открытия Московского, потом Харьковского университетов. В 1804 году, после открытия Харьковского университета, ее преобразовали в Духовную академию. Но, по крайней мере, сто лет славной истории у этого заведения — было.

Из братских школ и академий вышло много писателей, ученых, политических деятелей, деятелей книгопечатания, просвещения, искусства: Иов Борецкий, Лаврентий Зизаний, Захарий Копыстенский, Епифаний Славинецкий, Памва Берында, Лазарь Баранович, Ионикий Галятовский, Иннокентий Гизель, Феофан Прокопович, Симеон Полоцкий, Григорий Сковорода, Епифаний Славинецкий. Имена некоторых из них упоминались или еще будут упоминаться на этих страницах. На книгу Иннокентия Гизеля мне доводилось ссылаться.

Братства возникли не от хорошей жизни и обречены были исчезнуть, как только изменится ситуация. Для католиков они были бельмом на глазу и с укреплением католицизма на Украине неизбежно исчезали.

Во второй половине XVII века львовским епископом становится И. Шумлянский, который все же склонил Львовское братство к Унии. Сыграло роль и давление со стороны католиков и официальных властей, и разорение 1704 года. Захватив Львов, шведские солдаты не особенно разбирались, действительно ли местные православные — такая уж и агентура Москвы; воспользовавшись предлогом, они ограбили братство. В 1708 году Львовское братство прекратило свое существование.

Киевское братство как будто достигло всего, что хотело: воссоединения с Московией. Пусть даже Киев не раз еще переходил из рук в руки, но с 1710 года остался в составе Российской империи «навсегда» — до 1991 года. Мавр сделал свое дело, мавр мог и уйти. Никто не запрещал деятельности братства, но никто и не подкидывал ему денег, и уж, конечно, никто не допустил бы, чтобы братство сделалось самостоятельным субъектом внутренней или внешней политики.

Это касается и православных братств в Могилеве, Перемышле и Бресте: они просто тихо зачахли, никому больше не нужные.

Да, пора поставить диагноз: необходимость выбора между католицизмом и православием расколола Западную Русь, вбила клин между людьми одного народа. Великое княжество Литовское погубили вероисповедные разногласия.

Иногда мне кажется, что у поляков и литовцев-католиков совершенно отсутствовали не только качества, вроде бы необходимые для христианина, но и элементарное ощущение опасности и чувство самосохранения.

Польский дворянин (в том числе ополяченный русский) рассматривал русские земли как огромный колонизационный фонд, а «быдло» — как будущих рабов. Примерно так, замечу, смотрел на Польшу и на самого польского шляхтича немецкий рыцарь из Тевтонского и Ливонского орденов. Ну, поляки и пожали серии казацких восстаний, ненамного лучше Жакерии. Но что самое скверное — православные русины так и остались в Речи Посполитой неравноправным большинством. Они были им в Литве со времен Кревской унии.

Что характерно, современные польские историки (вероятно, и многие современные поляки) хорошо видят губительность этой политики.

В 1658 году преемник Хмельницкого, украинский гетман Ян Выговский, в Гадяче подписал договор, коренным образом менявший структуру Речи Посполитой. Возникала федерация трех государств: Польского королевства, Великого княжества Литовского и Русского княжества, соединенных «как равный с равными, как свободный со свободными, благородный с благородными». Русское княжество включало три украинских воеводства. Казацкие старшины получали шляхетство и земельные пожалования, входили в сенат и в депутатскую палату сейма Речи Посполитой. Гадячская уния не могла быть расторгнута без согласия русского (то есть реально — уже начавшего осознавать себя украинского) народа.

Так вот, современными польскими историками «Гадячская уния» сравнивается по значению с Люблинской унией, давшей начало Речи Посполитой двух народов. «Однако слишком поздно пришло понимание того, что русины должны стать равноправными членами федерации, образованной в 1569 г.» [69. С. 125].

К этому добавлю одно: русинов неплохо было бы считать «равноправными членами федерации» не только в 1569-м, но и в 1385 году. Принимая уже самую первую Унию, не нарушать того равноправия, которое существовало в Великом княжестве Литовском.

Быть может, это в слишком большой степени вывод русина, но попробуйте оспорить: навязывание католицизма было для поляков способом ослабить Литву, рассматривать ее как «второсортное» государство, а в Речи Посполитой стать основным и привилегированным элементом.

Эта глупейшая политика:

— не дала возможности создать Речь Посполитую, включающую королевство Польское, Великое княжество Литовское и Великое княжество Русское как три равных (хотя бы в декларации равных) государсвенных образования;

— невероятно укрепила Московию, в противном случае обреченную на то, чтобы войти в Речь Посполитую или влачить самое убогое прозябание на задворках цивилизации вроде Сибирского ханства.

Такая Речь Посполитая была бы способна не только приобщить к европейскому пути развития всех славян (а не одних за счет других), не только остановить наконец агрессию мусульман, выйти к Черному морю, но и сделала бы невозможной бесконечную тупую конфронтацию, принесшую столько горя и бед всем ее участникам.

Польша, по существу, сама вырастила могильщиков Речи Посполитой: Пруссию и Российскую империю. Пруссия возникла потому, что поляки пустили на свою землю крестоносцев. Московия — Российская империя — сложилась и окрепла, потому что Польша в своем глупом высокомерии не сумела сделать русинов равноправным элементом Речи Посполитой.