Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Страница 60

Это было государство, население которого пользовалось свободой, неслыханной для Северо-Восточной Руси.

Начать, вероятно, следует с того, что все русские княжества включались в Великое княжество Литовское строго на основаниях вассалитета. Князь становился подданным Великого князя, но подданным своеобразным. И Великий князь как сюзерен, и князь как вассал брали на себя обоюдные обязательства. Подчеркиваю — обоюдные.

Из отношений вассалитета вытекали, по крайней мере, три важнейших следствия, и оба они имели прямое отношение к тому, как пошла вся дальнейшая история Великого княжества Литовского.

Во-первых, как бы ни велика оказалась по договору власть сюзерена, она обязательно имела ограничения. Вассал имел права, и по отношению к нему можно было далеко не все. Отношения вассалитета были договорными, были юридическими, и они воспитывали в духе уважения к договорам, к законности и порядку и князей, и всех их подданных. В Уставных грамотах — грамотах договора, по которому князь «держит» землю, договаривается Великий князь, с одной стороны, и князь от имени всей земли, всей вечевой земли — с другой.

И в этом нельзя видеть только некую идущую с Запада идею. Нет! Договорный строй государства восходит и к традициям Древней Руси. «Привилеи», дававшиеся Великими князьями князьям отдельных земель, — это не просто перечисления дарованных привилегий, как можно заключить из названия. Это фактически договоры между князем и подданными, и эти «привилеи» обнаруживают несомненные черты «ряда», то есть договора времен Киевской Руси. Древняя Русь была несравненно более культурной страной, чем Аукшайтия, и ассимиляция шла в обе стороны.

А люди, правившие в городах от имени князя, до XVI века назывались «наместниками» и «тивунами». Слово «тиун (тивун)» в Западной Руси вовсе не исчезает, как в Восточной.

Во-вторых, отношения вассалитета вполне можно было и разорвать — как и всякие договорные отношения. И сюзерен, и вассал, если они оказывались недовольны другой стороной, имели и право, и вполне реальную возможность прервать отношения. Вассал не мог безнаказанно совершить измену — бросить сюзерена во время войны, вступить в сговор с его врагом, соблазнить его жену, подбивать на бунт других вассалов. Это сурово осуждалось и кодексом рыцарской чести, и законами. И население тоже не прощало тому, кто отступался от «правил игры».

Если вассал совершал недостойный, подлый поступок, низкий по мнению общества, в котором он жил, ему грозило не только и даже не столько преследование по закону. Грозило и это — совместный поход сюзерена и всех остальных его вассалов на того, кто оказался недостойным.

Но было и другое, более важное. Вассалы нарушителя получали право тоже нарушить клятву верности. А без вассалов самый сильный князь сразу оказывался без войска. Родственники нарушителя отворачивались от него; самые преданные уговаривали каяться, искать примирения с сюзереном. Жены отказывали в общей постели. Взрослые дети недоумевали. И даже простонародье, всегда согнутые в покорности хлопы, осудят. В темную голову забитого, нищего люда, до сих пор ломавшего шапки, может вползти опаснейшая мысль, чреватая поджогом, бунтом, невыходом на барщину: а вдруг наш князь — вовсе не настоящий князь?! А как вы понимаете, такая мысль не приведет к улучшению отношений.

Итак, отношения вассалитета были чем-то основополагающим для феодального общества, чем-то без преувеличения священным, и ни сюзерен, ни вассал не могли безнаказанно нарушить условий договора или нанести внезапный удар в спину.

Но вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая. Вассалитет вовсе не требовал от него, чтобы вассал всегда, всю жизнь был предан только одному сюзерену. Испортились отношения с Великим князем Литовским? Можно пойти в вассалы Тевтонского ордена. Можно в вассалы Москвы. Можно — в вассалы польского короля. И Швеции. И Чехии. И Венгрии. Все одинаково можно; все одинаково не будет позором.

В той реальности, в которой жила Западная Русь, князья могли выбирать между Великим княжеством Литовским и Московией. «Отъезжая» в Москву, князь вовсе не нарушал обычаев, законов и традиций. Он только пользовался своим правом — таким же очевидным, повседневным, как солнечный свет или плодородие земли.

А вместе с князем «отъезжала» и земля. Князь был только живым воплощением; чем-то вроде ходячего символа своей земли. Если разрывалась вассальная связь Великого князя и князя Смоленской, Полоцкой и какой угодно иной земли, тем самым разрывалась связь этой земли и Великого княжества Литовского. Князь становился вассалом Великого князя Московского. Земля входила в состав Московского княжества, Московии. Все на законном основании, все в полном соответствии с традицией. Разрушение Великого княжества Литовского в XV–XVI веках происходило в полном соответствии с его собственными законами, обычаями и традициями.

В-третьих, неукоснительно действовал принцип «вассал моего вассала — не мой вассал». Князь киевский, черниговский или пинский становился вассалом Великого князя. Но не его подданным. Русские земли продолжали историю, начавшуюся при Рюрике (а скорее всего и до Рюрика). Ученые всерьез спорят — на кого распространялись «привилеи» и «статуты» Великих князей Литовских. Есть серьезные основания полагать, что в XIV и даже в XV веке к жителям русских княжеств его указы относились далеко не всегда. Для русских князей это было и плохо, и хорошо. Плохо потому, что в результате они не получали права участвовать в управлении всем Великим княжеством, не становились придворной знатью. Хорошо потому, что каждый из них оставался правителем своей земли; никто не лез в традиции управления русскими землями, и каждая земля продолжала свою историю.

Во всех русских городах сохранялся вечевой строй. В том числе и в городах, где потом московские князья искоренят самую память о вече: в Смоленске, в Брянске. Не только в Новгороде и Пскове, но и в Смоленске, и в Пинске, в Киеве, в Турове роль князя становится «служебной». Земля договаривается с князем, и отношения земли и князя определяются «рядом». В Полоцке традиция договоров князей и вечевого строя так сильна, что начинают говорить о «полоцком праве» и «полоцком княжении» как об эталоне.

В 1471 году умирает последний князь киевский Семен Олелькович. Великий князь Литовский пользуется этим, чтобы упразднить княжество, и сажает своего воеводу и наместника Мартина Яновича Гаштольда. Киевляне восстают, не желая принимать к себе католика. Но восстают очень цивилизованно, вовсе не устраивая «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». И это не «бунт на коленях», подача челобитных и проливание слез. Киевляне собирают вече и предъявляют Великому князю ряд требований, опираясь на традицию своей земли. Великий князь Казимир, сын Ягелло, вступает с Киевом в самые серьезные переговоры. В это самое время, кстати, происходит битва на Шелони, когда войска московского князя разбили новгородское ополчение, а Иван III велел увезти вечевой колокол в Москву. Вечевые традиции на Западной Руси, как видно, продолжают существовать. Более того, они становятся неотъемлемой частью политической традиции Великого княжества Литовского. Ведь в этом княжестве «старин не рухали».

В 1430 году скончался Витовт, и Великим князем стал младший брат Ягайло, Свидригайло Ольгердович. Может быть, Свидригайло и сидел бы себе на троне (он имел на него полное право), если бы не вступил в борьбу с Польшей. Польша захватила Подолию, и в очередной (в который уже!) раз брат пошел на брата войной.

Войну Свидригайло проиграл и в 1432 году был свергнут с трона. Попытки Свидригайло снова овладеть престолом в 1435 году завершились его разгромом у Вилькомира, в современной Белорусии. Так же безнадежны оказались его войны в 1437 и 1440 годах. С 1440 года безвременье кончилось, и на престол Великого князя сел Казимир, младший сын Ягайло. Старший сын Ягайло, Владислав III, с 1434 года сидел на польском престоле, а в 1440 году был выбран еще и на венгерский. После того как Владислав III погиб в битве при Варне в 1444 году, Казимир IV Ягеллончик стал и польским королем, восстановив Унию.