Русская Атлантида. Невероятные биографии - Страница 10

В СССР Солоневич был человеком огромной физической силы, настоящим русским богатырем. Он профессионально занимался тяжелой атлетикой, борьбой и боксом. Сменил десяток профессий, работал журналистом, а перед арестом – инструктором по спорту и туризму в профсоюзах. Невероятными силачами были и его брат и сын. Именно по этой причине они смогли выжить в тюрьме, лагере, а потом бежать. Именно сила не раз спасала их в самых отчаянных ситуациях. «… Пахан продолжает ржать и тычет Борису в нос сложенные в традиционную эмблему три своих грязных посиневших пальца. Рука пахана сразу же попадает в Бобины тиски. Ржанье переходит в вой. Пахан пытается вырвать руку, но это дело совсем безнадежное. Кое-кто изурок срывается на помощь своему вождю, но Бобин тыл прикрываем мы с Юрой – и все остаются на своих местах. «Пусти», – тихо и сдающимся тоном говорит пахан. Борис выпускает его руку. Пахан корчится от боли, держится за руку и смотрит на Бориса глазами, преисполненными злобы, боли и… почтения».

Побег Солоневича из лагеря в Карелии вместе с братом и сыном – уникальный в своем роде. Несколько месяцев они готовились к нему, сумели достать карты, компас, тайно устроили в лесу склад продуктов. А потом, обманув охрану, 17 дней пробирались к финской границе. Через бурелом, многочисленные реки, болота и озера, невыносимо страдая от полчищсвирепых комаров. Не раз слышали злой лай собак, выстрелы, иногда погоня оказывалась совсем близко. Но тогда они бросались бежать. Бежали, как тренированные спортсмены, по многу часов подряд и, наконец, добрались до Финляндии. Финские пограничники встретили опухших и измученных беглецов сочувственно, накормили, уложили в чистые постели. «Однако комфорт не помогал. И вместо того ощущения, которое я ожидал, вместо ощущения достигнутой наконец цели, ощущения безопасности, свободы и прочего в мозгу кружились обрывки тяжелых мыслей о прошлом и будущем, на душе было отвратительно скверно… Чистота и уют этой маленькой семейной казармы, жалостливое гостеприимство жены начальника заставы, дружественное зубоскальство пограничников, покой, сытость, налаженность этой жизни воспринимались, как некое национальное оскорбление: почему же у нас так гнусно, так голодно, так жестоко?»

Первые два года эмиграции Солоневич провел в Хельсинки, работая грузчиком в порту. Написанная в эти годы книга «Россия в концлагере» была издана более чем на десяти иностранных языках, вызвала сенсацию во всем мире и принесла автору материальное благополучие, что позволило ему впоследствии сосредоточиться на издательской и литературной деятельности. Затем он жил в Софии, в Берлине, издавал газеты «Голос России», «Наша жизнь», журнал «Родина», стал известным публицистом. Его основной целью была борьба с советской властью, разоблачение ужасов бесчеловечного режима террора. НКВД устроило за ним охоту, ему прислали бомбу под видом почтовой бандероли, в результате покушения погибла жена.

Как русский патриот, Солоневич болезненно переживал нападение нацистской Германии на его родину. Перед началом войны он написал Гитлеру меморандум, в котором предупреждал о гибельности ведения войны против русского народа. За что и был отправлен немецкими властями в ссылку в Померанию, где и провел всю войну, после окончания которой перебрался в Аргентину. В Буэнос-Айресе он продолжил издавать газету «Наша страна», но после доносов российской эмиграции был выслан правительством Перона из страны и умер в Уругвае.

Солоневич получил известность и как крупный мыслитель своей книгой «Народная монархия». Его идеи, так же как и Ильина, Бердяева и других русских философов и историков, стали известными в России только после краха СССР. Он считал, что монархия – единственно возможная для России форма государственного устройства. Причем не крепостническая монархия Петра I, создавшая привилегированную и космополитическую касту дворян-рабовладельцев, а та, которая сложилась в России до петровских реформ. «Русская история, – писал Солоневич, – является самой трагической историей мира, но она является и самой простой… Крепостной режим искалечил Россию».

Он вел по этим вопросам жестокую полемику с другими эмигрантами из России, попал в полосу отчуждения, перессорившись со всеми, даже с родным братом, с которым бежал из лагеря. В ответ эмигранты обвиняли его во всех грехах, в том числе и несуществующих, в частности, в сотрудничестве с советской разведкой. Писали на него доносы. Разумеется, сотрудничать с НКВД Солоневич никак не мог, он был русским патриотом и советскую власть ненавидел всеми фибрами души, считая ее виновной в беспрецедентной национальной катастрофе.

До последнего дня он верил в великое будущее Родины, в ее освобождение от оков. На его простой могиле на английском кладбище в Монтевидео начертаны слова: «Идеологу народной монархии, будущей России и борцу против коммунизма».

Родился Георгий Иванов в имении своих родителей Пуки на территории нынешней Литвы. Маленького Юрочку все обожали, наряжали в бархатные камзольчики, из дворовых мальчишек создали потешные войска, подарили ему свой остров на пруду и спустили на воду большой игрушечный крейсер, которым он командовал. Однако эта идиллия закончилась, когда семья разорилась. Переехали в Петербург, где Иванова сразу отдали в кадетский корпус. Особыми успехами он там не отличался, часто болел. Но печататься начал очень рано. Первые стихи талантливого юноши были опубликованы в корпусных журналах «Кадет-михайловец» и «Ученик». Позднее он познакомился с Блоком, Гумилевым, Северянином и другими знаменитыми петербургскими поэтами и вскоре сам добился успеха и известности. Весной 1912  г. – Иванов принят в «Цех поэзии». Много печатался в газетах и журналах, стал вольнослушателем Петербургского университета. Петербург его очаровывает. С восторгом он писал:

С 1914-го года Иванов постоянный сотрудник поэтического журнала «Аполлон». Он занимает в нем место Николая Гумилёва, ушедшего добровольцем на Первую мировую войну. Публикует в журнале свои стихи, обзорные статьи о военной поэзии. Его второй женой стала очаровательная поэтесса Ирина Одоевцева, которая прожила долгую жизнь, вернулась в СССР, написав воспоминания «На берегах Сены» и «На берегах Невы».

Революцию Иванов не принял. В своих воспоминаниях он так потом описал это время, когда страшное стало обыденным: «Голода боялись, пока он не установился «всерьез и надолго». Тогда его перестали замечать. Перестали замечать и расстрелы.

– Ну, как вы дошли вчера, после балета?..

– Ничего, спасибо. Шубы не сняли. Пришлось, впрочем, померзнуть с полчаса на дворе. Был обыск в восьмом номере. Пока не кончили, – не пускали на лестницу.

– Взяли кого-нибудь?

– Молодого Перфильева и еще студента какого-то, у них ночевал.