Рубеж империи: Варвары. Римский орел - Страница 13

Ветхий старец что-то вякнул. Представительный рыкнул что-то – и Книва заткнулся.

Местные, все как на подбор крепкие, густо обросшие волосами, напоминали сибирских староверов. Или древних викингов. Мастью, статью, основательностью. Взирали на пришельцев недоверчиво. Их можно было понять. Судя по щитам-копьям, уровень здешней техники был весьма далек от космического. Так что пара ребят, свалившихся с неба в «железном сундуке», – это, пожалуй, покруче, чем корабль с голливудскими «Хищниками», приземлившийся в окрестностях Кремля. И вполне понятно, почему они побаиваются. И хорошо, что побаиваются. С другой стороны, тут важно не переборщить. Слишком большой страх может подвигнуть их к активным действиям. И вряд ли Алексей с Геннадием смогут отбиться своими жалкими тесаками от двух десятков мужиков, пусть тоже с холодным оружием, но зато существенно более серьезным и куда более для них привычным. Нет, до драки дело лучше не доводить.

Среди местных между тем возник оживленный разговор. Главными его участниками были Представительный, дедок с палкой и широкий, как двуспальная кровать, мужик с физиономией, испещренной черными крапинами, и ручищами с совковую лопату каждая. Остальные тоже повякивали, но видно было, что шишку держат эти трое. И, пожалуй, еще бородач, чем-то напоминающий недоросля Книву.

Алексей напряженно вслушивался в непривычные, хрипловато-растяжные звуки чужой речи, силясь понять. Отдельные слова вроде улавливались, но в целом язык был совершенно незнаком.

Еще Коршунов заметил, что Широкий и командир как-то по-особому друг друга рассматривают. И нашел, что было в них даже определенное сходство. Не то, что оба – квадратные, а что-то еще. Этакое сродство в «мировоззрении», если можно так выразиться. В том, как эти двое «взирали на мир». И было ясно, что они друг другу понравились. Так бывает: встретишь незнакомого человека – и вдруг испытываешь к нему необъяснимую симпатию. Вот, думаешь, нормальный мужик…

Между тем жаркая дискуссия подошла к концу. Представительный что-то сказал Книве, Книва приосанился, ответил – голос аж звенел от гордости. Дед с клюкой тоже что-то проскрипел: верзила, которому командир руку выкрутил, подскочил к деду, взял под руку… И вся компания, кроме Книвы, двинулась прочь, даже не попрощавшись. Один из аборигенов, помоложе других, проходя мимо Книвы, сунул ему в руки копье, а Широкий, уходя, подмигнул командиру. Тут Алексей понял, чем еще этот Широкий выделялся среди прочих аборигенов. Он не боялся.

– По обычаю, их надо в лучшем доме принимать, – настаивал Ханала. – Как ты Одохара или Стайну принимаешь. Или еще кого из вождей. Хоть и чужие они, но – боги.

– То-то и оно, что чужие. – Хундила-старейшина погладил бороду. – Примешь чужих богов в свой дом – свои боги обиду затаить могут. Да и боязно это – чужих богов в дом звать. А не позвать – они и разгневаться могут.

– Точно-точно! – встрял рябой Хиларих. – Разгневаются боги – и село разметают! А я только-только новый хлев построил…

– Цыть! – прикрикнул на него Фретила. – Что богам до твоего хлева!

– Да они не злые, – вмешался Книва. – Вот, гляньте, меньший бог все время улыбается…

– Ну и что с того? – возразил скрипучим голосом Ханала. – Гепиды вон когда в бой идут – смеются. А в сече – как вепри. Давай решай, Хундила. Негоже богов на берегу держать. Лучше, чтоб они гостями были. Не то разгневаются: начнут молниями кидаться или еще чего. Всех погубят.

– Тебе-то, старый, чего бояться, – пробурчал себе под нос Фретила так, чтобы глуховатый Ханала не услышал. – Уже одной ногой в Хеле стоишь… – и добавил громче: – Закон гостеприимства свят. Коли боишься ты – я к себе их позову.

– Закон гостеприимства – для людей! – возразил Ханала.

– Точно! – поддакнул Хиларих. – По-твоему выходит, Фретила, я всяку болотну нечисть в дом принимать должен, коли в село придут?

– Нельзя нечисть в дом звать! – вмешался Вутерих. – Позовешь – потом не выгонишь!

– Иди штаны постирай! – бросил Вутериху Фретилов сын Сигисбарн. – Гоняльщик!

Вутерих сжал кулаки, но драться не рискнул. Только зыркнул на Сигисбарна исподлобья.

А Хундила все никак не мог решиться: хмурился, бровями шевелил, на чужих богов поглядывал.

– Надо их в богатырской избе поселить, – вдруг сказал Травстила-кузнец.

Все поглядели на него.

– А хорошо ли это? – возразил кузнецу Фретила. – Там сколько лет никто не жил.

– Ничего. Обустроим. А пока суд да дело, пусть Хундила их сначала у себя в доме примет, трапезу с ними разделит.

– А разве боги наше, земное, – едят? – спросил простодушный Герменгельд.

– Вот и поглядим, что они едят, – со значением произнес кузнец.

Но его никто не понял. Да особо и не пытались. Всем известно: кузнец – он только отчасти человек, а отчасти… кузнец. Потому слова его обычным людям не внятны.

– Примет их Хундила, попотчует, беседой займет…

– Так они ж по-нашему – никак! – опять влез Герменгельд.

– Книва поможет, – терпеливо ответил Травстила. – Книва теперь – их. Ему с ними и говорить надобно.

– А с чего ты взял – про сына моего? – озаботился Фретила.

– А кто руку Герменгельда удержал? – напомнил Травстила. – Один Герменгельда остановил, другой свою руку на Книву наложил. Наложил он на тебя руку, Книва?

– Ага! – Книва просиял. – Точно, было такое!

– Вот видишь, Фретила. Значит, сын твой теперь к богам приближен.

Фретила с важностью кивнул. А про себя подумал: «Мудрый человек Травстила. С таким дружить надобно. Пошлю ему поросенка, ежели все обойдется».

Дело ведь такое: поросенка съешь – и нет его. А мудрые слова долго живут.

– Порадуешь богов беседой и трапезой, – продолжал Травстила. – А потом с честью в богатырскую избу проводишь. Самое место богам – в богатырской избе. Ну так что, старейшина, решай.

Боги с интересом слушали. Но видно было – не понимают ни слова.

– Хорошо, пусть так. – Видно было: поперек себя шел Хундила. – Пусть Книва их ко мне на подворье ведет. А остальные пускай богатырскую избу протопят. И принесите туда все, что положено.

– Скоро Овида придет, – сказал Травстила. – Он твой дом очистит, не бойся.

Хундила рассвирепел:

– Я не за себя боюсь! Я за вас всех боюсь!

И прочь пошел, не оглядываясь.

Боги любопытствовали. У Книвы что-то вызнать пытались. Боги говорили на шипящем языке.

«Боги ли?» – размышлял Травстила.

Богам вместилище не нужно. Боги и так странствуют, где и как пожелают.

Нет, не боги это. Может, герои какие… Залетные? Тот, что постарше, Травстиле понравился. Кабы еще безбород не был, так и вовсе на Травстилина брата был бы похож. Который в бурге живет. Что безбород – это плохо. Неправильно. Сразу чужого видать.

Когда обратно в село пошли, Книву с чужаками оставив, Сигисбарн брату украдкой свою рогатину отдал. Травстила видел, но промолчал. Вреда Книве от этой рогатины не будет. И толку от той рогатины тоже не будет, ежели Книва пришлецов всерьез рассердит. Но с рогатиной в Книве солидности больше, следовательно, и тем больше почета.

«Кто бы они ни были, а лишний раз почтить не помешает, – подумал кузнец. – Худа не будет».

Ситуация оставалась по-прежнему непонятной, но Алексей тем не менее почувствовал некоторое облегчение: убивать их не стали. Должно быть, не такие они злые ребята, эти местные староверы-викинги.

Но тут его взгляд наткнулся на нечто, свидетельствующее о том, что добродушие не всегда свойственно аборигенам.

Шагах в тридцати, прямо в болотной грязи, лежал мертвец.

Черепанов ухватил его за куртку, перевернул…

Коршунов сглотнул. Зрелище было еще то.

Это был мальчишка. Не старше Книвы. И горло у мальчишки было перерезано от уха до уха.