Рождество в Париже - Страница 11

— Ну, поехали, остановись же. Не обокрал, ты сама мне их отдала, еще паспорт навязывала. И вообще… — Он сделал паузу, видимо, стараясь более деликатно выразить свою мысль. — Можно сказать, сама… со мной. — Но, увидев Машины глаза, полные слез, примирительно достал из кармана белоснежный платок, прижал к ее носу и произнес: — Да я, когда увидел, что на тебя этот дедок наехал и «скорая» тут, и полиция, сам испугался, думал, что насмерть. Потом не знал, где тебя искать. Не веришь? Как только приехал, то позвонил твоей маман, не хотел грех на душу брать, думал, из-за меня — да на тот свет. — И, опустив глаза, Гоша как бы смиренно добавил: — Я ведь верующий.

Маша удивленно посмотрела на него.

— Правда, я и в церковь хожу, хотел тебе за упокой уже свечку ставить, а теперь вот смотрю и думаю: в Париж, наверное, на свадьбу меня пригласишь?

— Моя жизнь тебя не касается. Гоша, я согласилась с тобой встретиться, потому что ты обещал вернуть деньги и объяснить, почему тогда сбежал. Ведь так? Слушаю.

— Понимаешь, мимоза. — Гоша вновь дотронулся до Маши. — Все-таки ты стала в порядке! Париж явно пошел на пользу.

— Давай по делу.

— Вот я и подумал, может, мы с тобой там бизнес крутить начнем. Возьмешь у своего французика мани, вложишь в дело. — И тут же пояснил: — Будешь куртки у моего турка брать и мне через одного человека переправлять, я тебе все адреса дам. Я их тут живо реализую и… денежки пополам. Просекаешь? Совместное русско-французское предприятие «ГОШМАШ», значит, Гоша с Машей. Мы с тобой такой бизнес раскрутим, миллионерами станем. Тогда ты своего Пьера забудешь… Только для раскрутки… тысяч десять баксов у него надо выудить, как первоначальный капитал.

Маша с неприязнью посмотрела на Гошу:

— Очень интересный замысел. Только в качестве первоначального капитала, может, ты вложишь хотя бы свой долг в тысячу долларов?

— Мимоза, я сейчас немного в затруднительном положении. Ведь этот турок и тогда меня за горло взял. «Хочешь, — говорит, — партию хорошую, качественную — гони». — И Гоша потер большой и указательный пальцы. — Мне как раз твоей тысячи и не хватало. Ну, теперь понимаешь мое положение? — Гоша глубоко вздохнул и продолжил: — А насчет своих баксов не сомневайся: как только наш бизнес пойдет, я их тут же тебе верну. — И он снова попытался притянуть девушку к себе.

Теперь Маша все поняла.

«Какая же я наивная дурочка. Решила, что, возможно, ошибаюсь и такой человек, как Гоша, все-таки отдаст деньги. Зачем я только согласилась с ним встретиться? Хотела дать ему шанс? Шанс первому мужчине в моей жизни остаться порядочным человеком? Но, увы, он им не воспользовался!»

На следующий день Маша решила сходить в женскую консультацию. Ее беспокоили общее состояние, тошнота, боли в пояснице. Врач, пожилая женщина, не поднимая глаз, что-то долго писала в карточке. Потом, по-прежнему не удостаивая Машу взглядом, предложила ей раздеться и лечь в кресло. Маша вспомнила врача в Париже, их долгую беседу. Как он внимательно выслушал ее! Как участливо всем интересовался, расспрашивал о родителях, о причине смерти папы. Ей тут же сделали анализы, чтобы уточнить сроки беременности, затем доктор попросил Машу пригласить Пьера для беседы и осмотра. Но девушка была настолько испугана и застигнута врасплох известием о неожиданной беременности, что, восприняв первую фразу «у вас будет ребенок» как приговор, она впала в шок. И только оказавшись дома, осознала, что не задала врачу ни одного вопроса и не запомнила половины из его настойчивых и ласковых объяснений. Поэтому, приехав в Москву, Маша записалась на прием в консультацию.

По того, чего она ожидала, не произошло. Продолжая хранить молчание даже после осмотра, врач вновь набросилась на Машину карточку, и, наверное, на этом визит был бы завершен, если бы Маша не произнесла робко:

— Доктор, я бы хотела с вами побеседовать.

Врач удивленно вскинула на нее глаза и резко, как будто Маша пришла у нее что-то отнять, ответила:

— Женщина, если вы собираетесь делать аборт, то приходить надо было раньше, потому что у нас очередь, а у вас уже большой срок — десять-одиннадцать недель, а может быть, и больше. — Но, увидев растерянное лицо Маши, смягчилась: — Ну, если у вас какие-то обстоятельства, сходите к главврачу… только не тяните, будет поздно. — И с этими словами, не попрощавшись, вышла из кабинета.

Маша с пачкой каких-то направлений на анализы посидела еще минут пять в надежде, что разговор не закончен и врач вернется.

Как же так? Она столько хотела у нее спросить, выяснить? И почему эта женщина назвала такие большие сроки? Может, французский врач ей тоже об этом говорил? Но в тот момент она просто потеряла голову от ужаса и ничего не слышала. А если у нее действительно срок почти три месяца, значит, беременность от Гоши? От этой мысли у Маши ноги стали ватными и закружилась голова. Нянечка, вошедшая в кабинет с ведром и грязной щеткой, засуетилась.

— Милая, тебе что, плохо? Я сейчас. — Вытерев руки о халат, она достала с полки какой-то пузырек и, открыв, сунула его Маше под нос.

«Пьер очень верит мне, я не смогу жить с этим обманом всю жизнь», — придя в себя, подумала Маша. Она приняла твердое решение избавиться от ребенка Гоши и направилась в кабинет главврача.

Комфорт самолета французских авиалиний отвлекал Машу от тяжелых мыслей. Две недели, проведенные в Москве, аборт в жуткой больнице, ложь Пьеру о выкидыше, его каждодневные тревожные звонки и, наконец, расставание с мамой — все это оставалось там, в заснеженной, холодной России.

Она не должна думать о прошлом, все неприятности позади — впереди ее ждал весенний Париж, любящий и заботливый Пьер, его теплый дом, по которому она успела соскучиться, милые друзья.

Мягкие широкие кресла с красивой новой обивкой, вкусная еда, напитки — все это настраивало на спокойный лад. Приятно было ощущать и постоянное внимание стюардесс в фирменных костюмах, ладно сидевших на каждой из них, потому что девушки были как на подбор — стройные, длинноногие, модно причесанные. Глядя на них, Маше хотелось быть такой же собранной и приветливой.

«Постараюсь взять себя в руки, нельзя, чтобы Пьер видел меня нервной, больной и заплаканной», — толкая перед собой тележку с чемоданом в парижском аэропорту, размышляла Маша. Поэтому встречавший ее с букетом нежных фиалок Пьер увидел уже подтянутую и спокойную Машу.

— Как же я без тебя скучал! — Его глаза светились неподдельной любовью. Он ласково коснулся Машиной щеки. — Милая моя девочка. Ты похудела. Сколько же тебе досталось! Я за тебя очень волновался! — Усаживая ее в просторный, сверкающий чистотой автомобиль, Пьер произнес с досадой в голосе: — Зачем я тебя отпустил? Мне надо было поговорить с нашим врачом. Здесь бы этого наверняка не случилось.

Он думал, что у Маши не очень гладко протекала беременность, возможно, нужна была помощь более квалифицированных специалистов, а русские врачи проглядели, не справились.

Это был и скрытый упрек Маше.

Обычно мягко водивший машину, Пьер нервничал, повышал голос, хотя и старался сдерживаться, и его волнение отражалось на езде. Автомобиль шел неровно, толчками, как бы выражая недовольство вместе с хозяином.

Маша, замкнувшись, молчала. Ее мучила совесть, обман тяжестью давил на сердце, слезы сами собой катились из глаз. Жалко было всех: Пьера, ребенка, да и себя, конечно.

Почувствовав ее состояние, Пьер смягчился:

— Прости меня, я не хотел тебя огорчать. По телефону не говорил ничего, желал только одного — чтобы ты вернулась, а сейчас не мог сдержаться. — Он снял одну руку с руля, крепко сжал Машину ладонь, поднес ее к губам и, ощутив холодные, дрожащие пальцы, неожиданно произнес: — Хочешь, не заезжая домой, погуляем по Парижу? Он без тебя скучал, а ты?

Маша виновато улыбнулась:

— Конечно, ты же знаешь.

— Тогда по старым местам? — ласковым голосом предложил Пьер, стараясь ее приободрить.