Рождество в Куинси (ЛП) - Страница 18

— Я такая глупая, — я приложила руку к больному лбу.

У Остина не было причин целовать меня. Никаких. Но я была навеселе от вина, что всегда делало меня кокетливой и бесцеремонной, и я поцеловала его. Потом он отнёс меня наверх и уложил в постель.

Этот человек, наверное, уже вернулся в Калифорнию.

Я подняла голову к потолку и застонала.

— Монтана была ужасной идеей.

Унижение сочилось из моих костей, заставляя меня поморщиться. Я дошла до ванной комнаты и осмотрела своё растрёпанное состояние. Мои волосы были повсюду, а макияж, который я не смыла вчера вечером, размазался по моему лицу.

По крайней мере, Остина здесь не было, чтобы увидеть, в какую катастрофу я превратилась. Я была далека от желаемой. Чёрт, я даже не хотела быть собой в данный момент. Поэтому я почистила зубы, включила душ и принялась за работу, собирая осколки своего достоинства.

Что с того, что я поцеловала его? Я могла бы объяснить, что это была ошибка, и извиниться. Я могла бы сделать вид, что этого никогда не было. Когда мы вернёмся в Лос-Анджелес, я полностью ожидаю, что больше никогда не увижу Остина, но неважно. Я всё равно ему не нравилась, и, возможно, мне будет легче забыть об этой увлечении, если Остин станет далёким воспоминанием.

Мой душ был далеко не расслабляющим, так как мои руки дрожали. Слезы навернулись на глаза, но я не хотела плакать, поэтому смыла кондиционер с волос и вышла из душа. Мелодрама не облегчит ситуацию.

Я высушилась и обернула полотенце вокруг тела, затем провела расчёской по волосам, прежде чем закрутить их в узел. Когда я вышла из ванной, я ожидала увидеть свой номер пустым.

Но он был там. Все сто восемьдесят три сантиметра великолепного мужчины, держащего в руках две белые керамические кружки. Я любила гостиницу «Элоиза», но им действительно стоит поставить кофеварки в номерах.

— Я подумал, что ты захочешь, — он протянул кружку.

Я хотела повернуть время вспять. Ну, не полностью. Я не хотела забывать поцелуй с Остином.

— Спасибо.

Я взяла кружку, пока его взгляд прослеживал моё тело. Моё обнажённое тело прикрывало лишь белое банное полотенце.

Правильнее всего было бы одеться и поговорить об этом далеко-далеко от кровати, которая, казалось, становилась больше каждый раз, когда мы оставались вдвоём в этом номере. Вместо этого я опустила подбородок и проглотила комок в горле.

— О прошлой ночи… — сказала я в то же время, когда Остин сказал: — Мне жаль, что я поцеловал тебя.

Я моргнула, и мои глаза метнулись к его глазам.

— Что?

— Прости, что поцеловал тебя.

Он не выглядел сожалеющим. На его губах была небольшая улыбка, а Остин никогда не улыбался мне. Никогда. Только прошлой ночью, как и сейчас. Эти карие глаза были темнее, чем обычно. Казалось, он ничуть не смутился и не расстроился, увидев меня только что принявшей душ и в полотенце.

— Ты поцеловал меня? Я думала, что я поцеловала тебя.

— Нет.

— Но я поцеловала тебя в ответ.

— Да.

Что, чёрт возьми, происходило? Я никогда больше не буду пить. Очевидно, некоторые женщины рождаются способными к рациональному мышлению после двух ночей распивается алкоголя. Не я.

Остин встал напротив меня, его взгляд метался между моими глазами и моим ртом.

— Почему? — прошептала я. — Почему ты меня поцеловал?

Он повернулся и поставил свою кружку на тумбочку, затем пересёк номер. Он не касался меня, но стоял близко, всего в паре десятков сантиметров.

— Ты сказала вчера, что ты мне не нравишься. Но это неправда. Ты мне нравишься. Ты всегда мне нравилась. И я думаю, я просто… Я ослабил бдительность. Мне жаль.

У меня отвисла челюсть.

— Жаль?

— Я не хочу причинять тебе неудобства.

— Неудобства?

Я говорила, как попугай. Похмельный попугай.

Он кивнул.

— Это было непрофессионально.

— Непрофессионально?

— Ты моя клиентка, Клео.

— Но ты хотел меня поцеловать.

— Да.

Остин хотел меня поцеловать. Ну, и что, блять, мне делать с этой информацией?

Моя голова была в нескольких секундах от того, чтобы взорваться, как в тот раз, когда я уронила мешок с мукой в пекарне, и всё это взлетело в воздух в виде белого облака.

Итак, не я сделала шаг к Остину. Он был инициатором поцелуя. Мой мозг начал перестраиваться, и детали прошлой ночи прояснились сквозь винный туман. Остин коснулся моего лица. Он прикоснулся к моей щеке. Он был тем, кто наклонился ближе.

И вот он здесь, извиняется за это. Сожалеет об этом.

— Давай забудем, что это вообще произошло.

Я поставила кружку с кофе на подставку для телевизора и наклонилась, чтобы открыть ящик для одежды. Я зажала пару трусиков в кулаке и спрятала лифчик в футболку, затем достала пару джинсов.

— Клео…

Остин вздохнул, пока я стояла, прижимая одежду к груди.

— Всё в порядке.

— Нет, не в порядке.

— Пожалуйста, Остин. Не надо. Я и так чувствую себя неловко. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым.

Я слабо улыбнулась ему, готовая убежать и провести Рождество, заперевшись в ванной отеля. Но он остановил меня своим следующим предложением.

— Я не чувствую себя виноватым.

— А? — мой рот открылся. — Не чувствуешь?

— Я никогда не буду чувствовать себя виноватым за то, что поцеловал тебя.

Я моргнула. Если я и была в замешательстве, то, хотя бы, измученное выражение его лица заставило меня почувствовать, что я не единственная, кто пытается разобраться в этом.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — пробормотал он, проводя рукой по челюсти. — Послушай, ты мне нравишься.

— Ты уже говорил это.

Остин шагнул вперёд, сокращая расстояние, которое я оставила между нами.

— Я знаю, что не являюсь твоим любимчиком и что временами я был засранцем, большую часть времени, но я больше не могу притворяться. Мне жаль, что я так с тобой обращался. Искренне жаль. Ты этого не заслужила. Я не горжусь этим.

Пуф. Мой мозг просто пуф.

— Ты мне нравишься, Клео.

Это должно быть сон, потому что, если я нравлюсь Остину, я растаю в лужу. Хорошо, что на мне было это полотенце, чтобы всё вытереть.

— Мне жаль, что поцеловал тебя.

Он поднял руку и прикоснулся к моей щеке, как прошлой ночью. Электрический звон вырвал воздух из моих легких, и я прильнула к его прикосновению.

— А мне нет, — прошептала я.

— Нет?

— Нет, — я покачала головой.

— Ты ненавидишь меня?

— Иногда, — призналась я.

Это вызвало у меня улыбку во весь рот, ровные белые зубы и всё такое. Статус лужи был неминуем.

— Что происходит?

Взгляд Остина упал на мои губы.

— Я снова тебя целую.

— Оу, — вздохнула я, когда его шёпот коснулся моей щеки.

Затем его рот оказался рядом, нависнув над моим, прежде чем он опустил поцелуй на уголок моего рта. Потом ещё один. И ещё. Он покрывал мои губы поцелуями, пока я не наклонилась, и одежда в моих руках не упала на мои босые ноги.

Руки Остина обхватили меня, и он прижал меня к своему телу. Нежные поцелуи исчезли, и он прижался своими губами к моим. Я открылась, позволяя его языку проникнуть внутрь. Его вкус взорвался на моём языке, и я застонала, обхватив руками его широкие плечи, чтобы крепко прижать его к себе.

Святые угодники, Остин целовал меня. И, Боже мой, он был хорош в этом. Мои ноги задрожали, и я крепче ухватилась за его плечи, прежде чем мои колени успели бы подкоситься.

Остин оторвал свой рот и прижался лбом к моему.

— Чего ты хочешь?

— Тебя. Я всегда хотела тебя.

Он отодвинулся назад, его брови сошлись вместе.

— Правда?

— Да ладно, — я хихикнула. — Ты должен был знать, что я была увлечена тобой с того дня, как мой отец привёл тебя в «Крошки».

— У тебя на щеке было пятно шоколада, а пальцы были фиолетовыми.

В тот день я готовила черничные пирожные, и как только Остин вошёл в дверь, я укорила себя за то, что не надела перчатки. Мне было так стыдно, что он увидел меня с фиолетовыми пальцами.