Рождество на побережье (сборник) (ЛП) - Страница 9

«Холодною зимою»

Брейкер

— Детка, что это, черт возьми, такое? — спросил я, входя в дом после двухдневного отсутствия на работе, отчаянно нуждаясь в своей постели, своей женщине и чем-нибудь съестном, что не было бы в бумажном гребаном пакете.

— Что? Ты сказал украсить дом, пока тебя не будет, — сказала Алекс, пожимая плечами, закрывая ноутбук, вытягивая длинные ноги и пытаясь встать с дивана.

Пытаясь.

Будучи тощей и маленькой, вроде нее с огромным животом, затрудняло ей большинство движений. И была смешной для меня. Хотя после того, как мне в голову в последний раз бросили пульт дистанционного управления, когда я смеялся над ее попыткой встать с кресла в доме мамы Пейна, я научился смеяться про себя. Даже когда ее ноги болтались в воздухе, и это было чертовски забавно.

Потому что, ну, Алекс было легко вывести из себя в обычный день. Беременная, гормональная Алекс была на грани психоза, и не было ничего плохого в том, чтобы иногда бояться за свою жизнь по ночам, когда я, по-видимому, дышал слишком громко, чтобы она могла спать.

Алекс не была счастливой, сияющей, гнездящейся беременной женщиной.

Она была угрюмым беспорядком, который отказался от штанов, так как она не могла нормально наклониться вперед, чтобы подтянуть их, и она не какая-то гребаная гимнастка, которая может прогибаться назад, чтобы поднять их над задницей, я мудро не упомянул, что ей каким-то образом удалось надеть трусики, и которая довела свою обычную сидячую жизнь до крайности теперь, когда у нее было оправдание.

И, черт возьми, я слышал то, что я сделал с ней, помешало ей держать компьютер на коленях, как будто ей нужно было работать.

Я потратил часы на поиски идеального столика для ноутбука на колесиках, который она могла бы расположить над животом примерно через неделю после этого нытья, когда оно появилось.

— Да, Алекс, но это не то дерево.

На самом деле это была цепочка зеленых огоньков, перекрученных на стене в форме дерева и удерживаемых на месте золотыми кнопками. Она также вырезала кусок бумаги для принтера и покрасила его в желтый цвет для звезды.

В то время как настоящая искусственная елка стояла рядом с камином, куда я ее притащил и поставил для нее рядом с пластиковым контейнером, полным гирлянд и украшений.

Вряд ли это было наше первое рождественское родео. Она знала, как проходит украшение елки. Обычно мы делали это вместе. И под «вместе» я подразумеваю, что я делал большую часть этого, в то время как она утверждала, что у меня были слепые пятна или слишком много украшений в одном месте. Но по какой-то причине это был чертовски сумасшедший декабрь с работой, и мне нужно было уехать из города на дольше, чем мне хотелось. Особенно когда дома находится беременная женщина на большом сроке беременности.

Но именно по этой причине я тоже это сделал.

Она не родит еще полтора месяца.

Когда родится ребенок, я хотел взять отпуск на добрых шесть месяцев, чтобы помочь ей. Для этого мне нужно было выполнить как можно больше работ до его рождения, чтобы я мог отложить деньги, чтобы продержаться все это время.

Этой последней работы было достаточно, чтобы дать нам от восьми до десяти месяцев без работы без того, чтобы я прикасался к нашим сбережениям, если бы они мне понадобились.

И это заставило меня уехать из города на выходные, когда мы (точнее я) обычно украшали дом.

— Послушай сюда, — сказала она, наконец встав, положив руки на поясницу и наклонившись назад, чтобы немного растянуть ее. — Я включила эти чертовы огни и села на пол, чтобы проверить их все и всё остальное. А потом мне пришлось, блядь, по-крабьи вернуться к дивану, чтобы получить какой-нибудь рычаг, чтобы подняться с пола. После этого я сдалась.

— Знаешь, что я думаю? — спросил я, двигаясь к ней, мои руки оказались у нее за спиной, чтобы убрать ее руки, чтобы я мог сам размять ее, что всегда заставляло ее издавать этот чертовски горячий мурлыкающий звук.

— У меня такое чувство, что я не хочу знать, — правильно догадалась она.

— Я думаю, что твоя задница просто ленива, — сказал я ей, заставляя ее попытаться отпрянуть и отстраниться, но мои руки держали ее слишком крепко, так что все, что она смогла сделать, это бросить на меня взгляд и скрестить руки на верхней части живота. — Давай, признай это. Может быть, дерево требовало слишком многого. Но чулки точно не требовали сидеть на полу. Или венок для входной двери.

— Я не могу пить кофе, Брейкер. Кофе. Нектар богов. Вещество, которое составляет две трети моего кровотока. То, что поднимает меня с постели по утрам. Я не могу этого допустить. Вообще не могу. И, вдобавок ко всему, я не могу спать, когда тебя нет.

— Со мной ты тоже не можешь спать здесь, — напомнил я ей, даже если мне, возможно, слишком нравилось, что ей нравилось не спать со мной рядом. — Потому что я слишком громко дышу. И занимаю слишком много места на кровати.

— И слишком жаркий, — добавила она. — Ты не можешь забыть это. Ты слишком чертовски горячий. Это все равно что спать рядом с печью.

— Верно. Мне тоже слишком жарко.

— Да, но я бы предпочла не спать с тобой здесь, — при этих словах ее руки разжались, ее ладони скользнули вверх по моим рукам и опустились на плечи.

— Ну, к счастью, теперь я закончил. Я буду рядом, чтобы бесить тебя без всякой уважительной причины каждую ночь, пока ты не заставишь меня вернуться к работе.

— Я думала об этом, — начала она, одарив меня своим серьезным лицом. — Мы всегда можем просто поменяться ролями. Я могу быть кормильцем, а ты можешь быть мистером мамой.

Алекс беспокоилась о том, чтобы быть мамой.

Она точно не призналась в этом, но это было почти в каждом нашем разговоре с тех пор, как она пропустила месячные после перехода на противозачаточные средства, которые, по-видимому, были не так эффективны, как ее прежние.

В то время как ее мама была рядом с ней, любила ее, она боролась со своими собственными демонами еще до рождения Алекс. Алекс во многих отношениях нуждалась в том, чтобы воспитывать себя. Затем, после самоубийства ее мамы, она была почти полностью предоставлена самой себе в этом мире. Это сделало ее немного более сдержанной эмоционально, более подавленной и, как она думала, более холодной.

И, может быть, это было правдой, что никто, встретив Алекс, не сразу подумал бы: Сейчас эта женщина рождена, чтобы быть матерью!

Однако это не означало, что в ней этого не было. В ней это было. Она ни хрена не умела готовить, и ей не доставляло удовольствия вести хозяйство, и, может быть, она не совсем бегала к кроваткам младенцев, которые были вокруг нас, охая и ахая над детьми, но это не значит, что у нее не было того, что нужно, чтобы быть матерью.

Она просто собиралась стать кем-то другим.

Это не означало, блядь, что она не сможет печь печенье, не сжигая его. Что имело значение, так это то, что независимо от того, сколько раз она превращала их в пепел, она продолжала стараться на мой день рождения и на праздники.

И не имело значения, что она не кричала, не волновалась и не заламывала руки, когда я резал палец ножом, или приходил домой окровавленный и в синяках. Что имело значение, так это то, что она закатывала рукава и убеждалась, что меня подлатали и обо мне позаботились.

Алекс было трудно любить, но, когда она любила, она делала это чертовски глубоко. Она делала это до мозга костей.

Я был почти уверен, что она видела это не так, как я. Так что она была убеждена, что собирается облажаться с этим ребенком сверх всякой меры.

Но, эй, я был убежден, что это правильное мышление. Люди, которые были убеждены, что станут лучшими родителями, известными человечеству, как правило, оказывались теми, кто наносил ущерб со всеми своими благими намерениями и высокими стандартами.

— Говорил это уже тысячу раз, детка, но я буду повторять это до тех пор, пока ты, блядь, не поверишь в это — ты будешь отличной мамой. Перестань так сильно переживать по этому поводу.