Рождество - каждый день - Страница 2

Я прижался к стене дома, посмотрел вверх на стоявшее в зените солнце и вытер со лба пот. Наверное, все можно объяснить вполне логично. Может быть, я свихнулся от одиночества, пустоты и невыносимой тоски? Не бред ли это моего больного рассудка? А может, все-таки не я, а мир свихнулся?..

Впереди меня на тротуаре стоял мужчина, одетый в громоздкий красный балахон, отороченный белым мехом. На голове у него был длинный красный с белым колпак. Белоснежная борода до половины закрывала грудь. Рядом с ним раскачивался на треножнике железный котелок. Сверху висела табличка «БЛАГОСЛОВЕН ТОТ, КТО ДАЕТ».

Человек размахивал большим колокольчиком. Чудовищный звон перекрывал звуки рождественских гимнов, доносившихся из дверей универмага. «ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ…» — кричал мужчина. Прохожие бросали в железный котелок мелочь.

Я тоже почувствовал необъяснимое желание вытряхнуть в котелок деньги из своего кармана. Но удержался, шагнул к мужчине и хлопнул его по плечу. Он перестал размахивать колокольчиком и обернулся.

— Какое сегодня число? — пробормотал я.

— Пятое июля, парень. — Человек в красном с белым посмотрел на меня с любопытством.

— Вчера было четвертое июля, День независимости? — спросил я.

— Ага, а завтра будет шестое июля.

Я уставился на него.

— А вы кто такой, черт побери?

Он весело засмеялся.

— Санта Клаус, парень. Сам-то ты откуда взялся?

— Издалека, — прошептал я. — Но… погодите, ведь до рождества больше пяти месяцев. Не торопитесь ли вы немного?

— Нет, парень, не откладывать же до последней минуты! До рождества осталось всего только сто сорок пять покупательских дней. Где твой рождественский дух?

— Вроде бы не ко времени, — сказал я, посмотрев на солнце. — А вы не расплавитесь в этом снаряжении?

Он покачал своей белоснежной головой.

— Нет, у меня индихолод. Работает на батарейке. — Он стукнул себя по животу.

— Что?

— Индихолод. Личный морозильник. Откуда ты свалился, парень? Несколько дней назад получили патент, институт, понятно. И продали акций на пятьдесят процентов больше. Вот это успех!

— Институт? — ошеломленно спросил я.

Санта Клаус посмотрел на меня подозрительно.

— Институт рекламы, понятно. Всякий, кто хочет продавать, проходит курс обучения. Я заплатил за это кучу денег. Зато зарабатываю на двести процентов больше. А теперь иди. Некогда мне с тобой болтать.

Я попятился. Колокольчик вызванивал свой будоражащий призыв: «ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ…» Монетки сыпались в котелок. В голове у меня вертелась дурацкая песенка: «Опоздал чуть-чуть к четвертому июля, зато поспел к рождеству…»

«ТИХАЯ НОЧЬ», — вещал громкоговоритель. «СНЕГ ИСКРИТСЯ НА ДОРОГЕ… СПИСОК ПОДАРКОВ ПРОВЕРЬ ДВАЖДЫ…» Тра-ля-ля-ля-ля…

Июльское солнце жгло нестерпимо. В воздухе стоял зной. Кто-то отпихнул меня, волоча большую кустистую елку…

— Такси! — закричали. — Такси!

Они проносились мимо с пассажирами, свертками, картонками. Я метался взад и вперед по тротуару, потонув в море голых рук и ног.

— Такси! — кричал я в отчаянии.

Наконец, одно затормозило у обочины. Я пробился к дверце, открыл ее и плюхнулся на заднее сиденье. Мир сошел с ума, но меня ждет Джин и сто пятьдесят тысяч долларов.

Я наклонился и сказал шоферу адрес. Потом в полном изнеможении и растерянности откинулся на сиденье. Такси отъехало от обочины.

СССЗЗЗ-3-3! «ПО-КУ-ПАЙ! КУПИ!»

Я открыл глаза. За спиной водителя осветился большой экран. Пляшущие разноцветные крапинки напоминали капли воды на горячей масляной сковороде. Музыка фыркала и шипела.

«ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ, ПАРЕНЬ?» Началась песня. Я вздрогнул. «К ЧЕРТУ ГАЗ! ПОЛЕЗЕН ХОЛОД! ИНДИХОЛОД! ПУШИСТ, КАК СНЕГ!» Пляшущие крапинки превратились в медленно падающие снежинки. СЗЗЗЗЗ-3 ПППП «ПОКУПАЙ! КУ-ПИ! ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ?..»

Я принялся дубасить в стеклянную перегородку. Шофер одной рукой наполовину ее раздвинул.

— В чем дело?

— Выключите! — крикнул я, задыхаясь. — Выключите!

— Что, спятил?

— Не знаю, — простонал я. — Выключите!

— Не могу. Автоматическая. У конторы договор. Никто не жаловался. А что, барахлит?

Я задвинул стекло перед самым его носом и забился в угол, закрыл глаза и стиснул руками уши…

Такси затормозило. Я открыл глаза и посмотрел в окно на идущую по улице женщину. У нее были стройные, длинные ноги, красивая, почти голая спина.

— Джин! — Я забарабанил по стеклу. — Выпустите меня!

Такси остановилось. Шофер повернулся ко мне, резко выключив счетчик.

— Тринадцать сорок восемь, — прорычал он. Я бросил ему десятку и пятерку.

— Сдачи не надо. — И выскочил из такси. — Джин!

Женщина не обернулась. Ее ноги под шортами цвета шартрез с алыми полосами отсвечивали белым. Они шагали по тротуару быстро, твердо.

Я поспешил за ней, прикидывая, не ошибся ли. Ведь Джин должна теперь быть на службе. Нет. Я не мог ошибиться!

— Джин!

Я побежал. Она не сбавила шага. Я догнал ее и увидел, что волосы у нее пламенно-красные, короткие, туго завитые. И снова во мне зародилось сомнение. Я поравнялся с нею. Да, это Джин, но что с ней произошло? Лицо у нее было застывшее, невыразительное, как те, что я видел в метро. Глаза не смотрели на меня. Сквозь отверстия в бюстгальтере, словно вторая пара глаз, глядели прямо вперед выкрашенные ярко-оранжевые соски.

— Почему ты меня не встретила? Ты получила мою космограмму? — Я шел с нею рядом, обескураженный, обеспокоенный. — Джин!

Она не отозвалась. Не оглохла ли она?! Я схватил ее за голое плечо.

— Джин!

Она даже не повернула головы. Мы подошли к угловой аптеке. Джин открыла дверь, вошла. Озадаченный, я последовал за ней. Джин остановилась в конце длинной очереди женщин. Она терпеливо ждала, двигаясь вместе с очередью.

Женщина впереди положила на прилавок деньги. Продавец протянул ей какой-то пакетик. Наконец, подошла к прилавку Джин. Она взяла такой же пакетик и обернулась.

— Фрэнк! Как ты сюда попал?!

Глаза ее были широко раскрыты. Мягкие оранжевые губы улыбались. Она не походила на образ, который я хранил в памяти. Но это была Джин, и она радовалась мне!

— Джин! — я смеялся от счастья. — Мне показалось, что с тобой стряслось что-то. Ты так странно себя вела.

Джин тоже засмеялась. Своим прежним смехом, открытым, звонким. А может, она не изменилась, подумал я. Может, сам я изменился?

— Глупости, — сказала Джин. — Что могло стрястись со мною? Ой, Фрэнк, ты вернулся!

Не обращая внимания на толпу в лавке, она обняла меня за шею и поцеловала в губы. Я смутился.

— Не здесь, Джин.

— Ты никогда больше не уедешь, — сказала Джин.

— Никогда, — повторил я. Я взглянул на пакетик в ее руке. — Что это? Что ты купила?

Джин пожала плечами.

— Сама не знаю. Это рекламировали. — Она разорвала обертку. — Зубная паста. — Казалось, она была разочарована.

— И ты не знала? — сказал я. — Не знала, что покупаешь?

Джин взяла меня за руку и потащила из лавки.

— Ой, не будем говорить о таких вещах. Тебя ведь долго не было. Все так изменилось. Расскажи лучше, как тебе жилось в этом твоем навигационном маяке?

Она вела меня к нашему дому.

— Я мог бы ответить одним словом. Тоска. Каждые двадцать четыре часа я…

— Погоди, Фрэнк, — перебила Джин. — После расскажешь. Я хочу домой.

— Три года в разлуке за целую жизнь вместе! — сказал я. — Не такая уж плохая сделка. Но почему ты не на службе?

— Ой, я бросила, — сказала Джин. — Зачем служить, когда у нас так много денег.

Я почему-то встревожился.

— А сколько у нас денег?

— Не знаю… — Она пожала плечами. — Ведь я никогда не была сильна в арифметике. И многое в жизни ценнее денег. Ты, например.

Сердце мое заколотилось. Мы разлучились с нею, когда были еще молодоженами, безумно любя друг друга. На три года я продал свою жизнь только потому, что хотел купить ей все самое лучшее в мире. И теперь она была мне еще нужнее.