Рождественский вор - Страница 6

– Да, все верно, вы его брат, – проговорила она, оценивающим взглядом окидывая его с головы до ног. – Те же глаза. Какие глаза! Но его всегда улыбались.

Мои глаза тоже улыбались бы, если бы кто-то другой зарабатывал мне на хлеб, подумал Макс. Дюжина других резких ответов трепетала на его губах. Но он просто кивнул.

– Что я могу сделать для вас, сэр? – спросила она, и, припомнив, добавила, скорее с кокетством, чем с сочувствием: – Разумеется, кроме соболезнований по поводу кончины вашего брата.

– Благодарю вас, – отрывисто произнес Макс, вспомнив об отрепетированном объяснении визита, – прошло уже шесть месяцев. Но вот о чем именно я подумал. Я только что вернулся в Лондон и моя племянница приезжает завтра, чтобы жить со мной. Полагаю, что было бы лучше, если бы я узнал, что именно она может знать о вас.

– О. Присаживайтесь, – проговорила женщина, указывая на стул возле камина.

Макс сел, подождав, пока и она тоже усядется. Он воспользовался этой возможностью, чтобы оглядеться вокруг. В комнате не было ничего, что он мог бы сунуть в карман. Но это не имело значения. Внезапно сама мысль о том, чтобы взять что-то у этого создания стала ему противна. Майор не хотел, чтобы у его племянницы было что-то, чего касалась Элоиза Уиггинс. Он выслушает ее и уйдет куда-нибудь, где выбор больше и привлекательнее. Но то, как женщина разглядывала его, заставило Макса осознать, что она определенно думает о том, чтобы дотронуться до него. Он сел на краешек стула, сожалея, что вообще пришел сюда.

– Вы узнали мое имя от его жены? – спросила она.

Мужчина кивнул.

– Мы с ним были вместе недолго, – пояснила Элоиза. – Я не стала ни первой из его увлечений, уверяю вас – ни последней. Нам было весело, но мы расстались больше года назад. Что бы она вам не сказала, в этом не было ничего большего. Ну что же бедняжка должен был делать? У нее были свои развлечения. У него – свои. Сомневаюсь, что его дочь вообще знает мое имя. И с чего бы она должна знать? Если только ее мама не сказала ей. Боже! Я никогда не выходила с ним за пределы этого дома. Он платил мне не за то, чтобы я танцевала.

У Макса раздулись ноздри.

– Вам не нравится слышать это? – спросила женщина. – Что ж, но так и было. Его жена не стала бы говорить об этом. А я стану. Я не любила вашего брата. Он не любил меня. Но такова моя профессия. Я делаю это легко и весело, не ворчу и не жалуюсь. Я знаю, что и как делать, чтобы джентльмен ощутил, что я получаю от этого удовольствие. Что ж, так оно и есть. Это лучше, чем стирать пальцы до костей шитьем или заниматься стиркой или стоять в магазине за прилавком или на улице с тележкой. Вы были офицером и командовали людьми. Вы должны знать, какую ценную услугу могут оказать покладистые женщины, – добавила она с заговорщической улыбкой.

Брови майора взлетели вверх.

– Я знаю о вас все, майор, – проговорила Элоиза. – Вот чем хвастался ваш брат. Не женой или ребенком. Не поместьем или выигрышами. Да у него их и не было, у бедняги. Но своим братом, замечательным и храбрым майором Максвеллом. Он так гордился вами. Говорил, что в семье именно вам достались мозги и сила духа, и когда вы составите себе состояние, то он будет очень рад за вас.

Она увидела намек на усмешку на его мрачном лице.

– И за себя тоже, конечно же, – продолжила женщина. – Поверьте, я могу сострадать. У меня ведь тоже была сестра… во всяком случае, – добавила она, поднимаясь, – предполагаю, что вы пришли сюда больше для того, чтобы увидеть, что он давал мне, чем ради того, что вы сможете рассказать его дочери обо мне. Послушайте, сэр. Во всяком случае, кто станет рассказывать ребенку о такой, как я? – Элоиза рассмеялась, и он с удивлением заметил, что ее смех оказался чистым и заразительным. Вот, подумал Макс, за это мужчина может платить – чтобы услышать еще раз.

– Я не стоила ему слишком дорого, – добавила она. – Моя цена не слишком дорога. Мне никогда не везло настолько, чтобы развлекать одного-единственного джентльмена. По крайней мере, с того года, когда я начала этим заниматься, но это было так давно, что не стоит упоминаний – или воспоминаний. Но я неплохо справляюсь с этим так, как оно есть. Хотя вы должны понять, что не сможете получить меня бесплатно, не так ли?

Теперь ее поза сделалась вызывающей, а в глазах появилось приглашение. Вероятно, Элоиза не читала газет. Она или полагает, что у него все еще есть состояние, или готова спать с ним за два пенса. Ведь она уже говорила, что стоит недорого. Такой она и была – во всех отношениях. Макс внезапно ощутил усталость, сожаление за нее и за себя, за этот мир, в котором ее профессия была неизбежной.

– Нет, – ответил он, – видите ли, у меня уже есть дама сердца, и я не могу принять другую в качестве замены.

Женщина кивнула.

– Отлично сказано. Все, что он о вас говорил – правда. Включая тот факт, что в семье именно вам досталась как внешность, так и сила духа.

Майор не ответил.

Она снова рассмеялась.

– Что ж, – проговорила Элоиза, – нет смысла ловить рыбу, если река пересохла, не так ли? Очень жаль. Тогда вернемся к насущным делам. Вы думаете, что ваш брат задаривал меня сокровищами из поместья? Ничего подобного, заверяю вас. Он платил мне обычную ставку. Но иногда приносил мне подарки – цветы, сладости, странные вещицы, которые выигрывал у других джентльменов, когда ему везло. Самое лучшее – вот это.

Она протянула руку, взяла маленькую табакерку с ближайшего столика и откинула крышку. Позвякивая, заиграла мелодия – нежный, ритмичный, затейливый вальс. Макс обнаружил, что заворожен.

Элоиза увидела восхищенное выражение на его лице.

– Не стоит больших денег – он выиграл ее в карты и жаловался, что этого недостаточно. Но она очаровательна, не так ли?

Макс кивнул. В его глазах вспыхнула внезапная идея. Это именно то, что можно подарить девочке на Рождество! Не какую-то дешевую куклу. Табакерка могла не стоить больших денег, но в нынешних обстоятельствах он мог бы заложить собственные зубы, чтобы заполучить что-то вроде этого. Эта мысли заставила его улыбнуться. До тех пор, пока он не осознал, что безделушка была оплачена его деньгами, даже если это был выигрыш в карточной игре, потому что брат играл на его деньги, а в первую очередь они должны были идти для его племянницы. И тогда Макс ощутил, что тоска и гнев угрожают завладеть им.

– Благодарю вас, – проговорил он. – Прошу прощения, что потревожил. – Майор поднялся и зашагал к двери, но затем резко обернулся. – Почему бы вам не выйти замуж? – внезапно спросил он Элоизу. – Я могу понять, что вы не хотите изнурительного труда. Но почему бы не начать новую жизнь, где любовь перестанет быть работой?

Женщина продолжала слушать вальс. Затем она подняла голову.

– Вы – все, о чем он говорил, и ни одной ошибки, – выдохнула она. Затем печально улыбнулась. – Потому что для меня уже слишком поздно. Кто теперь женится на мне? Только мужчина, который захочет, чтобы я работала для него, так или иначе. Но спасибо вам, – добавила она, склонив голову набок, – за то, что вы подумали о том, что для меня это возможно.

– Это может стать возможным, если вы будете стремить к этому. Вы не узнаете, если не попытаетесь. Вы не сможете одержать победы, если не рискнете потерпеть поражение – хотя, видит Бог, поражение может произойти, даже если вы ничем не рискнете. Об этом стоит подумать. Доброго вам дня, мадам

– И вам того же. Как жаль, что вы не разделите его со мной, – ответила Элоиза. – Счастливого Рождества, сэр.

Рождество стало бы счастливее, если бы у него в кармане лежала музыкальная шкатулка. Но Макс кивнул, взял шляпу у дворецкого и снова вышел на полуденную улицу.

Следующий визит Макс нанес из-за недостатка храбрости, хотя и отказывался смотреть на это подобным образом. Это будет передышка, убеждал он себя, попытка избавиться от холода и вернуть себе немного доброты. В Лондоне у него жили две пожилые тетушки. Майор собирался навестить их, принеся с собой дорогостоящие подарки. Эта идея приказала долго жить, когда он узнал, что все потерял. Теперь он жалел, что не может принести им хотя бы что-то, потому что хотя у него и было немного средств, но тетушки располагали еще меньшим. Так что Макс потратил еще один драгоценный шиллинг и купил веточки омелы и остролиста, перевязанные ярко-красной лентой, но ощущал себя довольно жалко, когда вручал их.