Рожденный дважды - Страница 13

– Посмотри, это – святыня, частица животворного Креста Господня.

Кэрол кивнула:

– Да? Я очень рада. – И передала реликвию Джиму.

Грейс увидела, как лицо его побагровело, он прикусил нижнюю губу. Кэрол бросала на мужа предостерегающие взгляды. Он сдержался и проговорил:

– Замечательно.

– Знаю, что вы думаете, – сказала Грейс, беря у него реликвию. – Вы думаете, что если собрать все проданные кусочки Креста Господня, получится древесины не меньше, чем в лесу Шварцвальд в Германии. – Она положила коробочку назад в бюро. – Многие религиозные авторитеты тоже относятся к этому скептически. Возможно, они правы. Но я предпочитаю считать это одним из чудес, которые творил Иисус. Таким же, как чудо с рыбой и с хлебами, помните?

– Конечно, – сказал Джим. – Тот же принцип.

На этом они закрыли тему. Она предложила им чаю, но они отказались. Когда все сели, Грейс спросила:

– Что привело вас в город из просторов Лонг-Айленда?

Грейс заметила, что Кэрол вопросительно взглянула на Джима. Он пожал плечами и сказал:

– Расскажи ей. Все равно это станет общеизвестно на той неделе.

Грейс стала рассеянно слушать о смерти доктора Родерика Хэнли, о приглашении Джима на чтение его завещания и о том, почему у них есть основания считать, что Джим – сын Хэнли.

Грейс было трудно сосредоточиться на рассказе Кэрол. Внутреннее напряжение ее достигло предела. Она едва с ним справлялась. Но дело было вовсе не в новости, услышанной ею, беспокойство охватило ее без всякой причины. И с каждой минутой становилось все нестерпимее.

Грейс не хотела, чтобы Кэрол заметила ее состояние, но в то же время чувствовала, что ей необходимо выйти из комнаты, хоть на несколько минут.

– Как интересно! – сказала она, поднимаясь с места. – Пожалуйста, извините меня на минутку.

Грейс потребовалась вся ее воля, чтобы не побежать, когда она направлялась в ванную. Она заставила себя осторожно закрыть дверь и прислонилась к раковине. Сияющие белизной плитки и фарфор замкнутого, похожего на камеру, пространства только усилили ее мучительные ощущения. В зеркале отразилось бледное, покрытое капельками пота лицо.

Грейс зажала чудотворный медальон в одной руке и ладанку – в другой. У нее было такое чувство, будто ее сейчас разорвет. Она изо всех сил прижала кулаки к губам, едва удерживая рвущийся крик. Она никогда не испытывала ничего подобного. Неужели она сходит с ума?

Нельзя, чтобы Кэрол и Джим видели ее такой. Она должна отослать их. Но как? И тут же пришло решение.

Она заставила себя вернуться в гостиную.

– Я хотела бы обсудить с вами все это, дорогая, – сказала она, моля Бога, чтобы у нее не сорвался голос, – но в это время дня я все недели перед постом читаю «Розарий». Вы не хотите присоединиться ко мне? Сегодня я читаю «Тайну пятую славных тайн».

Джим вскочил и посмотрел на часы.

– Ого! Уже время отправляться ужинать.

Кэрол сразу же поддержала его.

– Мы в самом деле должны уходить, тетя Грейс, – сказала она. – Поедем вместе с нами поужинать. Мы собирается на Малберри-стрит.

– Спасибо, дорогая, – ответила Грейс, доставая их пальто из стенного шкафа, – но у меня сегодня спевка хора, и потом, я дежурю с одиннадцати, до семи на Ленокс-Хилл.

– Все еще остаешься медсестрой? – улыбаясь, спросила Кэрол.

– И буду ею до самой смерти. – Грейс сунула им пальто, сдерживаясь, чтобы не закончить: «Уходите! Уходите, пока я не лишилась рассудка у вас на глазах».

–Как жаль, – пробормотала она, – что вы спешите!

Кэрол заколебалась. Она раскрыла рот, намереваясь что-то сказать, но Грейс выхватила из кармана благословенные самим Папой любимые хрустальные четки.

– Да, да, – подхватила Кэрол. – Мы спешим. Я скоро заеду к тебе. Приглашение на ужин остается в силе.

– Я буду очень рада.

Кэрол задержалась у дверей.

– С тобой все в порядке?

– Да, да. Со мной Иисус.

Она поцеловала Кэрол, помахала на прощание рукой Джиму, закрыла за ними дверь и бессильно прислонилась к ней. Чем это кончится – судорогами или истерикой? Что с ней происходит?

Что бы это ни было, лишь бы не на глазах у других. Она понимала, что остаться одной в таком состоянии опасно для жизни, но вдруг она скажет нечто неподобающее, не предназначенное для посторонних ушей. Она не может пойти на такой риск, чем бы это ей ни грозило.

Постой-ка...

Смятение... страх, тревога... Они отступали. Так же беспричинно, как появились. Они постепенно покидали ее.

Грейс с рвением стала читать «Розарий».

– Как по-твоему, она в порядке? – спросила Джима Кэрол, когда они вышли на холодную, продуваемую ветром Восточную Двадцатую улицу. – Мне показалось, с ней творится что-то неладное.

Кэрол искренне любила эту маленькую толстушку с сияющими голубыми глазами и красными, как яблочки, щечками. Грейс – единственная ее родня.

Джим пожал плечами.

– Может, это из-за меня, или на нее действует вся эта бутафория, среди которой она живет.

– О Джим!

– Поверь, Кэрол, хотя она меня не любит, я считаю, что Грейс – милая старушка. Тем не менее она фанатично религиозна, и, возможно, это как-то на ней сказывается. Посмотри на ее гостиную? Она набита парнями, приколоченными к крестам! Со всех столиков тянутся молитвенно сложенные руки, отсеченные от туловища. И не одно, а шесть изображений кровоточащего сердца на стенах.

– Ты прекрасно знаешь, что это – сердце Иисуса. – Она подавила улыбку. Стоит поощрить Джима, и он разойдется вовсю. – Хватит, Джим! Серьезно, я беспокоюсь за нее. Она выглядела нездоровой.

Он внимательно посмотрел на нее.

– А ты и вправду волнуешься за нее. Знаешь, похоже, она в самом деле была немного не в себе. Может, нам стоит вернуться?

– Нет, мне показалось, что сегодня гости ей в тягость. Может быть, я заеду к ней завтра, чтобы узнать, как она себя чувствует.

– Хорошая мысль. Возможно, надо было настоять, чтобы она поехала с нами чего-нибудь выпить.

– Ты же знаешь, она не пьет.

– Да, но зато пью я, и в данный момент с удовольствием выпью стаканчик. Двастаканчика. Многостаканчиков.

– Не переусердствуй, – предупредила она, чувствуя, что он настроен хорошенько кутнуть.

– Ладно.

– Я серьезно, Джим. Хоть раз заговоришь о раках, и мы немедленно уедем домой.

– О раках? – спросил он с видом оскорбленного достоинства. – Я никогда не говорю о раках.

– Ты прекрасно знаешь, что говоришь, когда выпьешь лишнего.

– Что ж, может быть, но выпивка не имеет к этому никакого отношения.

– Ты никогда не говоришь о них, когда трезв.

– Просто эта тема не возникает.

– Поехали поедим, – вздохнула она, пряча улыбку.

Позже, успокоившись, Грейс присела на край кровати и стала обдумывать то, что Кэрол сказала ей о Джиме, будто он наследник Хэнли.

Она чувствовала себя хорошо: «Розарий», тарелка горячего густого грибного супа, и будто ничего с ней не было. Уже через несколько минут после отъезда Кэрол и Джима все как рукой сняло.

Приступ безотчетной тревоги – вот что это было. Она столько раз видела такие приступы за время работы медсестрой в отделении «Скорой помощи», но никогда не думала, что подобное может случиться с ней. Немного фенобарбитала, несколько добрых слов, и больная, обычно худенькая, много курившая молодая женщина (я-то, конечно, совсем не похожа на такую),отправляется домой с явными признаками улучшения.

Но что же могло вызвать такой приступ?

Комплекс вины?

Очень может быть. В журналах для медсестер она читала статьи о том, что в большинстве случаев чувство тревоги возникает от сознания вины.

Конечно, оснований чувствовать себя виноватой у нее предостаточно.

Но Грейс не хотелось думать ни о прошлом, ни о нервном срыве, который она только что пережила. Она обратила свои мысли к тому, о чем говорила Кэрол. Удивительное дело, оказывается, Джим – сирота, о чем Грейс не имела ни малейшего представления. Оказывается, он упомянут в завещании.