Рожденный дважды - Страница 12

– Наконец-то они собрались тебе заплатить!

Именно поэтому он предложил ей поужинать в ресторане. Джим придерживался вполне современных взглядов, но, как только речь заходила о трате на развлечения из жалованья Кэрол, оказывался в трясине предрассудков пятидесятых годов.

– Можем поехать туда, – он показал рукой в восточном направлении, в сторону дома, – и поесть даров моря у «Мемисона». Или еще куда-нибудь в городе. – Теперь он махнул рукой в сторону заходящего солнца.

Кэрол не была голодна, она вообще последнее время страдала отсутствием аппетита. Ее не прельщало ни одно блюдо, но она знала, что Джим любит макароны.

– Давай поедем в «Маленькую Италию». Сегодня я чувствую себя итальянкой.

– Странно... Ты совсем не похожа на итальянку.

– Ладно тебе. Поезжай, – сказала она.

Когда они подъехали к изящному мосту Куинсборо, у Кэрол внезапно возникла идея.

– Знаешь, еще немного рано ужинать. Ну, а раз мы уже все равно направляемся в город, давай заедем к тете Грейс.

– Куда угодно, только не к ней, – простонал Джим. – Я готов поехать с тобой даже в модный магазин.

– Перестань, она такая милая, а для меня особенно много значит.

Кэрол любила свою тетку. Старая дева была ей вместо матери в студенческие годы, была ее семьей, «домом», где она могла проводить праздники и летние каникулы. Кэрол всегда хорошо ладила с ней. Однако о Джиме этого не скажешь.

– Да, но от ее обители меня бросает в дрожь.

– Тебя ни от чего не бросает в дрожь, а потом, мне совестно иметь столько свободного времени, находясь в городе, и не заехать на минутку к ней.

– Ладно, – сказал он, когда они переехали Ист-Ривер и спустились по пандусу в Манхэттен. – Едем в Грэмэрси-парк. Но обещай мне, что, как только она попытается начать спасать мою душу, мы уедем.

– Обещаю.

Сначала мистер Вейер не совсем понял, что это такое.

Это произошло, когда он полусидя-полулежа почти дремал на софе в гостиной перед новеньким цветным телевизором. На девятнадцатидюймовом экране маршировали американские войска – шла специальная передача новостей о новогоднем наступлении во Вьетнаме. Вейер вдруг почувствовал нечто в ромбовидном мозгу: покалывание, зуд. Он не знал, как назвать это ощущение, но было в нем что-то зловещее.

Предостережение?

Чем сильнее оно становилось, тем казалось все более знакомым. Как что-то из прошлого, нечто, известное ему прежде, но не встречавшееся уже много лет.

Чье-то присутствие?

Внезапно его охватила тревога; он стряхнул с себя дремоту и сел.

Нет, этого не может быть!

Он поднялся с софы, подошел к окну и стал глядеть вниз на голые деревья Центрального парка. Парк купался в оранжевом сиянии заходящего солнца. Темной оставалась только часть перед зданиями, высившимися вдоль западной его части. Дом, в котором жил Вейер, отбрасывал широкую полосу тени в оранжевое зарево.

Зловещее чувство росло, становилось сильнее, определеннее. Оно исходило с востока, с противоположной стороны города.

Этого не может быть!

Он увидел свое расплывчатое отражение в оконном стекле: крупный мужчина с седыми волосами и морщинистым лицом. Он выглядел на шестьдесят, но в тот момент ощущал себя много старше.

Больше не оставалось сомнений в том, что это за чувство. Но как это может быть? Это невозможно.

– Что случилось, милый? – спросила жена по-английски, с сильным акцентом, когда вернулась из кухни.

Это он! Он жив! Он здесь!

Грейс Невинс вытирала пыль с самой большой из своих скульптур Младенца и одновременно жевала хрустящую ржаную галету. Двенадцатидюймовая фарфоровая статуэтка изображала скорее не младенца, а юношу в золотой короне с земным шаром в руках, на верхушке которого красовался крест. Таких скульптур у нее было четыре. Они стояли в гостиной по углам в направлении четырех сторон света и все еще были облачены в рождественские одеяния. Однако скоро предстоит переодеть их. Близится Великий пост; в следующую среду – его первый день. Пост предписывал темные пурпурные облачения.

Грейс перешла к распятиям. Всего их у нее насчитывалось двадцать два, и на тех, что были богато украшены резьбой, собиралось особенно много пыли. Затем Грейс занялась восемью скульптурами Божьей Матери, начиная с небольшой, всего в шесть дюймов, которую она привезла из Национального собора в Вашингтоне, и кончая мраморной красавицей высотой в три фута, стоявшей в собственном миниатюрном гроте в углу против двери. В гостиной также висело шесть картин с изображением сердца Иисуса. Освященные пальмовые ветви, почти год обрамлявшие их рамы, потемнели от времени и стали ломкими. Ну что ж, не беда, в любом случае они отжили свой срок. В начале апреля, когда наступит Вербное воскресенье, она украсит картины свежими ветвями.

Грейс собиралась приступить к скульптурам, изображавшим молитвенно сложенные руки, и святым реликвиям, как вдруг раздался зуммер домофона. Кто-то стоял у входа в дом. Грейс услышала голос Кэрол, и сердце у нее забилось от радости. Она нажала кнопку и впустила ее.

Всегда приятно увидеться с единственной племянницей.

Пока Грейс ждала, когда Кэрол одолеет три этажа лестницы, она ощутила какое-то смутное беспокойство, растущее смятение, беспричинное и необъяснимое. Она попыталась отмахнуться от него.

– Кэрол! – сказала она, когда племянница появилась, и Грейс потянулась, чтобы обнять и поцеловать ее. – Как я рада тебя видеть!

Грейс была на четверть века старше и на три дюйма ниже ростом, чем Кэрол, но весила, вероятно, вдвое больше. Одно время Грейс была обеспокоена своим излишним весом. Дело дошло до того, что она даже начала заниматься в группе «Мы следим за своим весом», но потом решила не утруждать себя понапрасну. На кого она хочет произвести впечатление? Мужчине не было места в ее жизни, а Господу, разумеется, будет безразлично, сколько она весит, когда предстанет пред ним на Страшном Суде. Она говорила себе: чистота души важнее размера талии.Гораздо важнее печься о состоянии своей души. Смотри-ка, замечательная тема для религиозной дискуссии: «Мы следим за чистотой свой души». Очень броское название.

– Ну, как ты, тетя Грейс? – спросила Кэрол. – Надеюсь, мы не помешали. Мы оказались в городе и...

– Мы?

– Да, Джим тоже здесь.

Радость Грейс по поводу неожиданного визита несколько поугасла при виде Джима, выглядывавшего из-за спины племянницы, но ничто не могло погасить ее окончательно.

За исключением растущего в ней беспокойства. Она подавила его.

– Привет, тетя Грейс, – сказал Джим, протягивая руку.

Грейс быстро пожала ее.

– Привет, Джим. Это сюрприз для меня, что вы приехали... оба.

– А мы вообще в городе из-за Джима, – весело сказала Кэрол.

Грейс провела их в квартиру. Беря у них пальто, она со страхом ждала, что Джим, как всегда, пройдется по поводу ее религиозных реликвий. Через минуту он действительно заговорил.

– Есть ли прибавления в вашей коллекции, тетя Грейс?

– Да, несколько.

– Это хорошо.

Она ожидала очередного скептического замечания, но он молча стоял, заложив руки за спину, и вежливо улыбался.

Это было совсем не похоже на Джима. Возможно, Кэрол предупредила его, чтобы он вел себя как можно лучше. Кэрол такая душечка! Да, дело, очевидно, в этом. Иначе ее муж насмешничал бы, как в прошлый раз, когда он прохаживался относительно дурного вкуса Младенца по части выбора одежды и предостерегал о пожарной опасности, которую представляли собой старые сухие пальмовые ветви.

Она глубоко вздохнула. Смятение буквально душило ее. Ей требовалась помощь. Она подошла к стеклянному бюро и достала недавно приобретенное ею сокровище: кусочек темно-коричневого дерева на шелковой подстилке в прозрачной пластиковой коробочке. Она молила Бога, чтобы прикосновение к нему изгнало душившее ее беспокойство. Но этого не произошло. Она протянула коробочку Кэрол.