Рожденные бурей - Страница 42

Сачек прочел это письмо вслух Цибуле. Они сидели вдвоем в избе Емельяна Захаровича.

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил Цибуля своего помощника.

Сачек быстро заморгал редкими ресницами и, ухмыляясь, ответил:

– Ежели на него нажать, так он и десять даст.

Цибуля посмотрел на него внимательно, словно впервые увидел.

– Десять, говоришь?

– Пожалуй, что даст.

– А как же городские? – спросил Цибуля.

– Я же говорю, что ежели нажать, десять тысяч золотом отвалит. У него небось побольше нашего с тобой. Сколько веков на нашем брате ездили, заторопился Сачек, обрадованный тем, что Цибуля так спокойно принял его намек. – Городские что? Сам пишет – ну, в тюрьму посадит, там, глядишь, какая перемена произойдет. Тюрьма – это тебе не расстрел. Глядишь, у нас силы прибудут. Тут Березня подсылал своих ко мне насчет соединения. Они тоже против панов. Только у них с большевиками неполадки. А нам что до этого?

– Так, так… – пробурчал Цибуля и принялся за свою бороду. – А мне сдается, что брешет этот полковник насчет тюрьмы. Знаю я ихнюю повадку. Холмянские поверили, так он их за спасибо повесил.

Цибуля темнел, и Сачек поздно заметил свой промах.

– А ты, Сачек, сука. Мне про тебя раньше еще хлопцы говорили, но я думал – зря, а ты, я гляжу, продашь отца родного.

– Да что вы, Емельян Захарович, я так, к примеру сказал. Воля ваша, делайте, как знаете.

– Так, так… бери бумагу и пиши: «За деньги не продаем». Написал? «Доставляйте в Холмяпку Раевского, его жену, Ковалло и Метельского». Написал? Так. «Тогда обменяем в чистом поле, да чтоб без обману. Чуть что постреляю ваших. Мы не холмянские». Так и напиши им. Есть? Прочитай. Так. Ну, давай подпишу.

Вечером в охотничий домик вернулся «Рупь двадцать»: он привез оба письма Могельницкого. Во втором полковник отвечал Цибуле кратко:

– Ура! – закричал Птаха и пустился в бешеный пляс.

Всех обуяла радость. Даже сдержанная Сарра захлопала в ладоши и бросилась обнимать просиявшую Олесю.

– Вот видишь, Олеся, как хорошо, скоро ты обнимешь батьку.

– Господи, неужели правда? – улыбаясь, сказала Олеся.

Птаха перестал плясать.

– Послушай, Ленька! – подлетел он к Пшеничеку. – Нет ли у старикашек чего-нибудь такого, знаешь, от чего жить веселей на свете? – И Андрий подмигнул впервые улыбнувшемуся Раймонду.

– Молочка от бешеной коровы? – сразу понял его Леон. – Я думаю, у них все есть. Ведь паны на охоте небось греются шпиритусом. Я в один момент, только как начальство? Может, это не подходит под программу? – на полпути к двери задержался Леон.

– Я думаю, этого не надо… – сказал Раймонд, невольно смущаясь тем, что он возражает первый и этим как бы берет на себя роль начальника.

– Не надо, ребята, зачем нам это? – поддержала его Сарра.

– Не надо, так не надо, – сразу же остыл Птаха.

– Что ты его уговариваешь, Саррочка? Если он нос рукавом вытирает, значит, он понял, – звонко захохотала Олеся.

– А, зазвенел колокольчик! – улыбнулся Щабель. Даже сумрачный Пшигодский перестал хмуриться.

– Веселый народ эти наши ребята, с ними и умирать не скучно, – тихо сказал он Щабелю.

Тот нагнулся к нему и так же тихо спросил:

– Как вы думаете, товарищ Пшигодский, не съездить ли мне с вами к Цибуле? Ребят здесь оставим, троих партизан с ними для смены на постах. Читали? Могельницкий им деньги предлагал. Всякое может случиться. Поедем, а?

Пшигодский, подумав, согласился.

– Вот что, хлопцы, мы сейчас с товарищем Пшигодским поедем в Сосновку, – громко сказал Щабель, поднимаясь из-за стола, – а вы здесь будьте начеку. Раймонд, мы поручаем тебе командование вашим небольшим отрядом. Под утро мы вернемся и перевезем этих, – указал он рукой на дверь, – в Сосновку.

У ворот, уже сидя на коне, Щабель наказывал Раймонду:

– Гляди в оба. Окна завесьте. Сторожевых сам проверяй. В случае чего коней с санями держи наготове. Ежели постовые отряд ихний приметят или разведку, так сажай графинь в сани, сами на коней и жарьте во весь дух в Сосновку напрямик по лесной просеке. Одним словом, соображай сам, как лучше.

В это время на другом конце двора Пшигодский прощался с Франциской.

– Ты что ж, с ними поедешь, ежели обменяют? – глухо спросил он.

– Может, и поеду. Куда мне?

– Не езди к ним. Направляйся к отцу в Сосновку.

– Это к тебе, что ль? Чтобы снова бил, да? Нет, дурех нету. Не хочу я с тобой жить, понимаешь? Не хочу!

– Франциска!

– Ты мне не угрожай! Я не для того за тебя шла, чтобы ты меня кулаками утюжил.

Студеный ветер хлестнул им в разгоряченные лица.

– Пшигодский! – позвал Щабель.

– Бить не буду, езжай к отцу. Там поговорим. А туда не езди, а то убью!

Когда все окна в домике были плотно завешаны, Раймонд и Птаха еще раз обошли усадьбу вокруг. Снег перестал падать. Ночь была ясная. Луна кралась по верхушкам деревьев. Сосны отбрасывали огромные тени.

В лесу тишина. Чуть слышно скрипит под ногами податливый снег. Он покрыл все вокруг теплым ватным одеялом, закутав в него маленький домик и постройки.

Слышно было, как в конюшне лошади спокойно жевали овес.

– Смотрите, товарищи, внимательно, – говорил Раймонд троим партизанам, – мы под утро вас опять сменим. В случае, если заметите что, давайте знать. Расходитесь по своим местам.

Когда они с Андрием входили в столовую, Пшеничек, только что пришедший с караула, уже рассказывал девушкам что-то смешное.

– Что он здесь брешет? – спросил Птаха, расстегивая пояс с патронными подсумками.

– Он говорит, что ты за собственной тенью бегал, думая, что это легионер. Правда это? – хохотала Олеся.

На этот раз Птаха добродушно улыбнулся и безнадежно махнул рукой.

– Что ж, профессия у него такая – мельник…

– Что же нам теперь делать, Раймонд? – спросила Сарра.

– Я думаю, что вы с Олесей можете ложиться спать, а мы должны подежурить эту ночку. Посидим, поговорим кой о чем.

– Я не хочу спать, – отказалась Сарра.

– И я, – повторила за ней Олеся.

– Ну, тогда надо заняться чем-нибудь, а то скучно всю ночь так сидеть, и Андрий опять станет ко мне придираться, а у меня терпение кончится, и будет скандал, – начинал Леон свою игру в «кошки-мышки».

– Ты не очень-то на «петуха изображайся», – передразнил его Андрий.

– Что ж, я по-украински хоть плохо, но говорю, а ты по-чешски что понимаешь?

– Опять начали? Надоело! – рассердилась Олеся.

– Эх, мандолину б сюда! Я бы ушкварил полечку, а вы б сплясали. Все равно один конец. Завтра ведь у нас праздник. То-то рад, будет Григорий Михайлович, когда нас с тобой увидит, Олеся! – воскликнул он.

– Олесю, конечно, а ты-то какая ему радость? – спросил Леон.

Андрий несколько секунд смотрел на Леона молча, а затем сказал:

– А ведь у вас в самом деле неплохо дело пойдет!

– Ты о чем? – осторожно спросил Леон, чувствуя какой-то подвох.

– Я насчет мельника, Папашка-то ейный муку молоть будет, ты языком, а она, – и он сделал на слове «она» ударение, – пироги печь. Тут тебе целая фабрика.

– Зачем ты их свел, Раймонд? Пошли одного на караул, и будет тихо, – предложила Олеся.

– Нет, мы уж свое отдежурили, а ты можешь постоять с винтовкой, если охота, – запротестовал Леон.

Сарра сидела за столом, подперев голову рукой. Раймонд отдыхал в глубоком кресле у камина, не снимая сабли и маузера.

– Я видела в шкафу в третьей комнате гитары и мандолины, – сказала Сарра.