Рождение шестого океана - Страница 73

«Отрегулировать солнечное тепло — очередная задача. Жару нужно регулировать так же, как мы регулируем реки. Летний зной — это наводнение тепла, зима подобна обмелению реки... »

А мысли, обгоняя перо, уже уходили вперед. «Отрегулировать Солнце — это точное выражение, — думал Ахтубин. —Интересно, почему люди склонны регулировать? Откуда эта чуждая природе прямолинейность? Пожалуй, от разума. Стихии бушуют стихийно. Их ярость слепа и не имеет цели. Природа расточительна. Она тратит слишком много энергии, коэффициент полезного действия стихий ничтожен. На отопление и орошение планеты можно тратить меньше тепла, если взяться разумно, по-человечески. И сразу же освобождаются лишние силы, их можно использовать с толком. Все стихии должны планироваться. Календарный план воды в реках, всемирный план погоды, план дождей и ветров, календарный план пасмурности и солнечности будет у наших потомков».

Рука проворно бегала по бумаге, стараясь поспеть за мыслями, глаза у профессора блестели, на скулах появился румянец. Уже не было больного, немощного старика, прикованного к постели. Его место занял Человек-Великан, не сын, а повелитель Солнца. Он знал, куда нужно направить реки, что приказать ветру и как распорядиться солнечными лучами. Он диктовал свою волю природе, потому что он разумное существо, а она слепая, безрукая и бестолковая.

Ровно в восемь утра дверь отворилась, и в комнату вошла жена Ахтубина с завтраком на подносе.

Она участливо посмотрела мужу в лицо и с тревогой в голосе спросила: «Плохо спал сегодня? А как температура? » Глядя на поднос, академик поморщился. «Опять вареная капуста! » Жена с терпеливым вздохом присела на край кровати, держа тарелку в руках. Она готовилась к настойчивому спору.

— Дай тарелку, я сам, — сказал Ахтубин. — Только подсунь под спину подушку...

Жена следила за ним с грустью и жалостью, эта жалость больше всего раздражала старика, Он привык быть сильным и умным, привык побеждать в споре, подавлять противников знаниями и красноречием, привык к тому, что у него избыток энергии, он может всю ночь напролет писать статью, а утром после этого с блеском читать свои знаменитые лекции, на которые приходили студенты даже с других факультетов. Жена его была скромным сотрудником, терпеливой исполнительницей, первым слушателем и секретарем. У нее не было воображения, размах Ахтубина пугал ее. Ей все казалось, что он сорвется или надорвется. Они прожили вместе больше тридцати лет, и все время он был в глазах жены героем. И вот он стал немощным, не может позавтракать без ее помощи; его вылинявшее лицо вызывает тревогу и жалость. Стыдно и унизительно вызывать жалость у жены!

— С кем ты говорила по телефону вчера? — спросил он недовольным тоном.

— Звонили из Совета Министров, насчет Устава. Я сказала, что ты задержишь. Как они сами не понимают?

— Напрасно сказала. Не настолько я болен. Обязательно передай, что Устав я представлю к сроку. — Недовольство профессора прошло. При мысли о работе он опять оживился. — Обожаю, когда торопят, люблю, чтобы напоминали, звонили по телефону, теребили. Когда торопят, чувствуешь, что ты еще нужен. Сейчас же немедленно займемся Уставом. Только письма посмотрю. Письма есть сегодня?

— В почтовый ящик не вмещаются. И все насчет твоего выступления по радио. Я думаю отослать в Радиокомитет, в редакцию.

 — Но только напиши им, чтобы читали внимательно. Пусть посадят специальных людей. И отвечать надо на каждое письмо, даже на самое неграмотное. Ведь если человек пишет, значит, у него душа горит. А теперь принеси три-четыре письма на выбор.

«Уважаемый Юлий Леонидович!  Пишу вам по поручению коллектива работников газеты «Труд». Мы все заинтересовались вашим предложением о Добровольном обществе. Правда, мы в большинстве люди с гуманитарным образованием и не представляем, где могли бы мы принести пользу. Но, возможно, обществу понадобятся многочисленные популярные издания. Мы могли бы взять на себя редактирование и печатание... » 

«Многоуважаемый академик!

Я слышал по радио насчет любителей науки. Сам я столяр шестого разряда, работаю на заводе «Динамо». С бытом у нас все организовано, как полагается: дети в яслях, обеды носят на дом из столовой. Времени свободного хоть отбавляй. «Козла» забивать надоело. Куда приложить силы, ещё не разобрался. Надо издать понятные книжечки по каждой науке, объяснить, где человек без специального образования с толком может поработать. Космические дела меня особенно интересуют. Я понимаю, в первую очередь лететь должны ученые. Но, может быть, и мы, столяры, пригодимся пособить.

Остаюсь уважающий Вас С. Никаноров».

«Дорогой Юлий Леонидович!

Мы, группа девушек, студенток 2-го Медицинского института, обсудили ваше выступление. Правда, мы любим нашу специальность и не хотим никакой другой. Но когда мы кончим институт, у нас тоже будет много свободного времени. И мы хотим отдать его борьбе за красоту. Мы думаем, что жизнь должна быть не только здоровой, не только обеспеченной, но и красивой. Хотим, чтобы цветы были в комнатах летом и зимой, чтобы все дома выглядели нарядно и все красиво одевались бы и больше было красивых картин и хорошей музыки. Мы просим Вас, чтобы в Уставе общества было сказано о борьбе за красивую жизнь».

Четвертое письмо жена передала Ахтубину с легкой улыбкой.

«Юлий Леонидович, знаю, что ты болен, не должен волноваться и всякое такое прочее. Но извини меня, твоя статья вызывает справедлив вые нарекания. Как же ты упустил, даже словом не помянул самое важное—ветротехнику, комплексную станцию в горах Вейтау и Арктику, и Яйлу? Ведь ветер — самая дешевая, самая массовая, самая доступная, поистине народная энергия. Именно мы нуждаемся в помощи народа, нам нужны миллионы глаз и рук — не атомщикам с их заумными расчетами, не вулканоэнергетикам с их сложнейшими шахтами. В твоем народном обществе секция ветроэнергетики должна быть первой, самой деятельной и самой многолюдной... »

— «Дядя Ветер» в своей обычной роли, — улыбнулся Ахтубин.

Он почувствовал прилив бодрости. Так приятно быть нужным. И, вернув письма жене, сказал:  

— Видишь, как срочно нужен проект Устава.

Работа над Уставом особенно привлекала Ахтубина. Обширная программа Добровольного общества содействия науке представлялась ему завещанием, обращенным к потомкам. Он собирался приложить к Уставу перечень проблем, стоящих перед наукой, список головоломок, не решенных самыми мудрыми, самыми талантливыми людьми. Предстояла заманчивая работа: обозреть различные науки, посоветоваться со многими учеными, расспросить об их делах и затруднениях. Но прежде всего нужно было написать введение об общих задачах и структуре общества. И внимательна взвешивая слова, Ахтубин неторопливо диктовал жене:

«Внутри общества будет несколько десятков секций, не очень много. Каждая из них должна ставить широкие задачи, охватывать несколько смежных наук, чтобы добровольные помощники науки чувствовали себя участниками большого дела, чтобы кругозор их рос, не ограничивался узкими специальными задачами.

Первой и самой важной секцией должна быть секция борьбы за долголетие. Задача ее — совершенствовать медицину, развивать спорт, улучшать быт, бороться с шумом и пылью, следить за чистотой и красотой... ».  

Здесь Ахтубин прервал себя. «Девушки-медички выразили это лучше, — сказал он. — Как они написали? Бороться за красивую жизнь».

Он заглянул в лицо жене, как бы спрашивая ее мнение. Та выжидательно молчала, держа ручку на весу над блокнотом. И старику показалось, будто в глазах у верной спутницы— снисходительная жалость.

— В чем дело? — спросил он ворчливо. — Ага, понимаю. Ты думаешь: он болен и здоровье кажется ему всего важнее на свете. Неверно. Улучшение жизни человека — единственная и самая важная цель нашей страны. Можешь писать смело: первая задача Добровольного общества — добиваться продления жизни до ста пятидесяти — двухсот лет всеми средствами...