Рождение шестого океана - Страница 62

— Кто будет князем той воды?

Еще не бывало в Джанджаристане воды без владельца.

Никто не подходит к столу, никто не спорит из-за участков. Сказываются века угнетения. Неграмотный крестьянин недоверчив. Подпишешь, наденешь ярмо, как потом выкрутиться? Неужели вода даром? Наверное, какая-нибудь хитрость.

— А подати не увеличат через год?

— Я сам поеду с вами, — говорит Рамия.

Ему не нужна земля. Он техник-электрик и

на орошенных землях будет электриком. Работа там однообразная — насосы и насосы. Но так надо. Недаром на груди у Рамии цифра девять. Он борется с девятью предрассудками и с десятым, не вошедшим в описок: считать, что джанджаристанцы — отсталый, беспомощный, навеки нищий народ.

— Если ты будешь князем той воды, Рамия, пожалуй, мы пойдем за тобой.

Никак не возьмут в толк, что можно жить без князей.

Ночью в бараках никто не спит.

Блестят возбужденные глаза, мелькают жестикулирующие руки. Спорят, надсаживаются, перекрикивая друг друга. Среди своих джанги и джарисы не стесняются, на нарах нет молчаливых. А утром приходит к Рамии усталый землекоп с женой и тремя детьми, тот, кто из первых поверил Сергею и возвратился на стройку.

— Скажи по-честному, кто нас зовет на землю? — допытывается он. — Дасья зовет? Этому я верю. Пиши меня, авось, голоднее не будет.

Потом подходят другие, толпа все гуще и гуще. Просит надел одинокий старик, которого Сергей назвал «Данилушкиным». Нельзя сказать, что его тянет к земле. Он просто лентяй. Лентяй всегда надеется, что на другой работе легче.

Приходит вдумчивый десятник, за ним народ валит валом. Среди последних бойкий Джаниджа («Васей-монтажником» называл его Сергей). Всегда такой расторопный, сегодня он медлителен и растерян. Ведь он горожанин, работа на земле ему чужда. Но другие уговаривают Джаниджу: свое поле, свой дом, свой погреб. В погребе молоко и вино, свои лепешки от жатвы до жатвы. И крыша над головой. Нет нужды платить за каждую ночевку. Молодую жену приведешь в собственный дом...

Джаниджа несмело улыбается. Есть у него девушка на примете. А жить было негде. У самого место на нарах — две доски, пол-одеяла.

Вновь орошенные земли не так далеки от электростанции — километров полтораста. Строительство дает грузовик. В кузов набивается человек тридцать — делегаты, которые будут выбирать участки. Зной, скрипучая пыль на зубах, Рамия стоит в кузове, держится за плечи соседей, трясется и подскакивает на ухабах со всеми вместе.

— А жить будем, как русские, или по старым обычаям? — спрашивает Джаниджа.

Рамия объясняет: «До русских нам далеко. У них все общее — земля и вода, на полях большущие машины, на всякое дело — своя. Пахать — машина, полоть — машина, убирать — машина. Но и по старым обычаям жить незачем. Дома новые, чистые. Никаких самревло! Построим родильный дом, как в столице, пригласим грамотную акушерку. Как-нибудь прокормим сообща. Мы же дружный народ, все свои — со стройки. От электрических насосов можно взять ток. Лампочки зажжем в каждом доме. Построим клуб. Кино будет два раза в неделю, как в городе».

— Сначала молитвенный дом, — вставляет почтенный десятник.

Машина высаживает их на обрывистом берегу. Быстрая река пропилила глубокую долину, катит внизу мутные воды, подрезает и рушит глинистые берега. Наверху гладь, ровная-ровная, с тощими кустиками, с пучками пожелтевшей травы. Где же наделы? Вот они — эта самая голая пустыня...

Рамия видит, как тускнеет взор Джаниджи, вытягивается лицо у ленивого старика. И у самого техника на сердце кошки скребут. Сразу видно, как далек его электрический мираж с клубом, школой и родильным домом.

Десятник придирчиво рассматривает нумерованные колышки — границы ничьих наделов; трет в рукаве сухие комья земли, нюхает, лижет пыль языком.

— А вода? —требует он.

Внизу, у самой реки, бамбуковая будка насосной станции. По просьбе Рамии машинист включает насос. Из горловины широкой трубы на мягкую пыль льется пенистый поток. Рождается мутный ручеек, он пробирается между кочками назад, к реке. На вкус вода препротивная, пахнет грязью и гнилью.

«Побольше лекарств захватить, — думает Рамия, — тут и холера и дизентерия».

Десятник тоже наливает кружку, отпивает, смакует, дает отстояться, потом тычет пальцем в осадок.

— Очень грязная вода, — говорит он с удовлетворением. — Стоит селиться. Будет урожай.

Рамия хочется добавить еще про электрические лампочки, про будущую школу и кино. Технические термины с трудом укладываются в традиционную форму джарийского стиха. Но как мечтать без стихов? Рамия пишет на пороге своей землянки в лучах заходящего солнца. На юге сумерки коротки. И вот уже темно, придется кончать завтра.  

Мечты далеки, но жизнь все-таки налаживается. Тогда, в первый день, Рамия растерялся. Самому не верилось, что можно освоить такую пустыню. Выручил десятник, он первый сказал: «Вода очень грязная. Будет урожай». И крикнул загрустившему Джанидже: «Эй, малый! Ты хотел работать по-русски? Бери корзину, тащи ил с реки. Будем строить дома сообща, всем по очереди».

Из грязи лепили плоские кирпичи, обжигали на солнце, без огня. Сложили стены, соорудили крыши из камыша, грязью замазали щели... Издали не заметишь деревню. Пыльные бугры на пыльной равнине.

Потом огородили поля валами, проложили арыки и ответвления от арыков. Заработал насос... и пустыня исчезла.

На ее месте возникли ряды квадратных прудов. Словно какой-то великан разложил по берегу зеркала, и небо отразилось в них.

Переселенцы посеяли рис. Прошло не так много времени, и пруды превратились в болота, заросли светло-зеленой травой. Щуря от блеска глаза, с радостной усмешкой смотрели новые землевладельцы на свежую зелень. Не надоедало подсчитывать урожай: если будет хотя бы сам-десять, значит, сразу же можно отдать долг за семена, засыпать фонд для следующего посева, расплатиться за воду, обеспечить семью. Помещиков нет, обезьян нет, налоги государство пока не берет. А южная природа щедра: в Джаристане снимают три урожая в год. Второй можно уже везти на рынок. Буйвола купить? В одиночку, пожалуй, не купишь. Джаниджа подбивает сложиться, приобрести на всю деревню трактор. «Давайте помогать друг другу, — твердит он. — Будем жить по-новому».

А Рамия мечтает об электричестве. Не так трудно сделать проводку от насоса. Женщины просят, настоящие дома — с бамбуковой верандой. О молельне упорно твердит бывший десятник. Нет, молельня подождет! А вот школа уже есть. Небо в пустыне безоблачно, дождя можно не опасаться, и школьники не рискуют промокнуть. Ребята нашли черную базальтовую плиту. На ней пишут известняком «вызванные к доске». Прочие за неимением тетрадей чертят палочками в пыли. Главное, есть учитель — Рамия. А учеников хоть отбавляй: и мальчики, и девочки, и взрослые, и седобородые. Все чертят замысловатые джангийскйе слоговые знаки, повторяют хором: джа, джан, джей, джар...