Рождение шестого океана - Страница 39
Солидные опровергают, а несолидные мечтают. Время между тем, идет, разбиваются наука и техника, люди подчиняют пар, электричество я атомную энергию, и в один прекрасный день какой-нибудь молодой ученый говорит:
— Помилуйте, довольно опровергать! Ведь старую сказку можно осуществись с помощью Х-лучей, У-витамина или Z-процесса.
Мечта превращается в предложение.
От предложения к практике долгий путь лежит через опыты. Химики -смешивают цветные жидкости в пробирках, врачи заражают и вылечивают морских свинок, инженеры строят модели в сотую, десятую и пятую долю натуральной величины, испытывают, улучшают, видоизменяют. Так продолжается вплоть до генеральной репетиции. А после нее, на другой же день, газеты с удивлением сообщают, что мечта стала явью, практическим делом.
Глаза человеческие устроены так, что ближайший километр кажется нам самым длинным. Вблизи мы видим все кочки, различаем каждый камень на ухабистой дороге, а даль, подернутая дымкой, манит нас многообещающей неизвестностью. «Только бы добраться до перевала, — думаем мы, — а там и до вершины рукой подать». Выкладывая последние силы, с трудом доползаем до заветной черты — и что же? Вершина стала круче, выросла, даже отошла как будто... и путь к ней преграждает отвесная пропасть. И мы, цепляясь за корни, сползаем вниз, твердя себе в утешение: «Лишь бы спуститься, дальше пойдет легче... ».
Два года Новиковы готовили полет в ионосферу. «Лишь бы доказать, что ток пойдет. Дальше будет легче», — думали они. Ток пошел. И тут выяснилось, что это не главная вершина, так — пригорок на пути. Вроде, никто и не сомневался, что ток пойдет. Как подать его в ионосферу— вот в чем трудность! Стокилометровая непроходимая пропасть отделяет проводник — ионосферу — от земных электростанций. Попробуйте перейти ее. А до той поры идея остается приятной мечтой, увлекательной, но бесполезной.
Как же перекинуть мостик через пропасть?
Новиковы рассуждали примерно так.
Есть у нас Земля и ионосфера — два проводника, не связанные между собой. Требуется их соединить.
Первое, что приходит в голову — протянуть провод от Земли к ионосфере. Не такой уж длинный — километров на сто.
Но вот вопрос: к чему его подвесить? К пустоте?
Вариант с подвешенным проводом отпадает сразу.
А не подскажет ли нам что-нибудь природа? Ведь она так многообразна. Как правило, воздух не проводит электричества, но нет правил без исключений. Иногда ток бежит по воздуху. Это «удивительное» событие называется молнией.
Грозовая туча, подобно ионосфере, насыщена электрическими зарядами. Иногда их собирается столько, что они начинают ионизировать окружающий воздух и стекают с тучи. Слабо светящийся комок зарядов — «лидер» — продвигается толчками со скоростью около ста километров в секунду. Но вот «лидер» коснулся земли. За ним тянется струя разбитых ионизированных молекул. Эта струя — невидимый провод. И встречный поток зарядов мчится из земли в тучу, потом обратно — из тучи в землю. Так повторяется несколько раз, хотя весь этот сложный процесс длится меньше секунды.
Так или иначе, природа подсказывает путь. Нужно сделать острие, накопить заряды и послать искусственный «лидер» в ионосферу. За «лидером» потянется цепочка разбитых атомов, и но ней, как по лестнице, ток пойдет вверх.
Сергей так и предложил записать: «Изучение молний, естественных и искусственных, — основная задача лаборатории».
А Валентин предлагал не заниматься молниями вообще.
Новиковым предоставили небольшой спортивный самолет. Каждую неделю друзья летали из Новосибирска в Москву и обратно. В Москве шли административные хлопоты: утверждались расходы и штаты, а в Новосибирске создавалась лаборатория. По мысли Ахтубина, она должна была подчиняться непосредственно ему, а находиться при отделе Дальних передач. Институт отводил Новиковым три комнаты и отдавал часть работников.
Сергей и Валентин получили трех инженеров, шесть лаборанток и секретаршу Таисию Ильиничну —грузную даму в шелковом платье с румянами на щеках. Она вылезала из-за стола с большим трудом, и друзья стеснялись давать ей поручения. Как же так—они, почти мальчишки, будут посылать эту солидную женщину за справками в архив?
Несмотря на строгие приказы Ахтубина, Глебычев — директор, отдела Дальних передач — передал Новиковым работников похуже — неопытных и несамостоятельных. Так пришел к ним недавно принятый в институт инженер Лузгин — пожилой человек с утомленным лицом. Он уверял друзей, что всю жизнь мечтал о больших изобретениях, таких, как ионосферная передача.
Но конструктором он оказался посредственным, без инициативы. Впрочем, в лаборатории и он нашел свое место: с увлечением занимался мелочами — распекал чертежниц и уборщиц, ездил на склады, привозил новейшие чертежные комбайны или письменные столы, именно такие, как у Ахтубина, и настольные лампы точь-в-точь, как в горисполкоме.
У него была страсть к канцелярским выражениям. «Вырвем с корнем», «сосредоточим на одном направлении», «перестроим радикально»— такие фразы он говорил на совещаниях. На каком направлений сосредоточить, что именно вырвать с корнем, — Лузгин никогда не уточнял, а если допытывались, обижался, говорил о подрыве авторитета и присоединялся к мнению, Новиковых. Самостоятельности в нем не было ни на грош. И друзья часто удивлялись, почему Лузгина увлекла дерзкая мысль о покорении ионосферы. Не потому ли, что у него вовсе не было научной дерзости?
Вопрос о первенстве почему-то интересовал Лузгина. Оставшись как-то наедине с Валентином, он спросил:
— А все-таки, Валентин Николаевич, кто первый высказал идею? Чей замысел — ваш или Сергея Федоровича?
— Идея-то моя, — ответил Валентин откровенно. — Но это не имеет значения. Идея — пустяк. Осуществить ее — вот что трудно.
Два дня спустя Лузгин и Сергея спросил о том же.
— Сейчас нелегко припомнить, — ответил Сергей. — Все время жили вместе, обсуждали все, что угодно. Мысль-то высказал Валентин, но я выбрал тему, предложил ее разрабатывать.
— Вот как, выбрали тему, — удивился Лузгин. — А по рассказам Валентина Николаевича, я понял, что вы только разрабатывали.
— Валентин говорил так? —переспросил Сергей с раздражением.
— Я так понял, во всяком случае. А у вас, оказывается, все поровну. Интересно, кого же поставят начальником? Может быть, кого-нибудь третьего.
На что намекал Лузгин? Не хотел ли он сам стать третьей силой, арбитром в спорах Новиковых? Но такое решение не стоило обсуждать всерьез.
Однако в дальнейшем Лузгин не претендовал на руководство. К Новиковым он относился почтительно и за глаза говорил со снисходительной нежностью:
— Мои гении без меня пропали бы совсем. Простой накладной выписать не умеют. Творческие личности!
— Пустослов, — говорил о нем Сергей.
— Просто неудачник, — отзывался Валентин, более терпимый к людям.
Но в общем они были довольны, что Лузгин не лезет в науку, и охотно предоставили ему заботиться о штепселях и пылесосах.
А Володю Струнина друзья пригласили по своей инициативе.
Познакомились они в Москве, во время очередной поездки в министерство. Получилось это так.
Не раз, выходя из дому, друзья замечали высокого юношу, без шапки, с черными курчавыми волосами. То он стоял у подъезда, то возле их машины, то шел за Новиковыми по улице, Друзья даже проделали опыт — прошлись от магазина до площади и обратно. Курчавый юноша исправно следовал за ними, не таясь и не приближаясь.
Наконец Валентину надоела эта игра. Резко повернувшись, он подошел к парню:
— Я вам нужен?
— Нет, что вы... — смутился он. — То есть, да. Я хотел спросить только... Вы — Валентин Николаевич, я знаю, я видел вас по телевизору. Меня зовут Струнин, Владимир. Я учусь в Электромеханическом институте.