Роза из клана коршуна - Страница 105

Хотелось, чтобы вурлок сейчас сказал что-нибудь ободряющее и напыщенно героическое, как того и требовала ситуация. Во всяком случае, Каринка частью себя наиболее наивной и трогательной истово жаждала подобных слов от своего единственного и очень надёжного по внутренним ощущениям спутника. Только Рокирх промолчал. Он слишком хорошо усвоил за пять дней своего чудного детства, как нужно обращаться со словами и особенно не стремился демонстрировать свои умения. В этом хмуром, холодном молчании был весь он. Это успокаивало.

Девушка поднялась на ноги и привесила обратно за спину самодельные ножны. Их вес словно увеличился втрое и оборвал узкие плечи, портя осанку и серьёзность момента. Был ли то вес металла или новой, неосознаваемой доселе ответственности и злого расчёта.... Каринка предпочла не разбираться с внутренним миром прямо сейчас, когда мир внешний норовил разобраться с ней. Ей не было даже страшно, и это пугало значительно больше темноты, высоты и предположительного конца света.

- Времени мало.

Кирх осторожно взял её за руку, придерживая дополнительно под спину второй рукой, беспокоясь, что от веса оружия хрупкая девушка просто надорвется или скорее надломится. Каринаррия ничего не оставалось, как улыбнуться в темноту и спокойно идти вперёд, полагаясь на собственную память и опредёлённый здравый расчёт строителей не ставших делать посреди лестницы дополнительные дырки или решётки. Рокирх шёл рядом очень уверенно и плавно, больше беспокоясь о состоянии измученной физической нагрузкой ведуньи, чем о возможности провалиться в пропасть. Он был тёплым, девушка даже пригрелась и отстранённо отметила, что идти так ей очень комфортно и почти приятно. Приятно полностью было бы всё же без меча за своей спиной и клинка на бедре спутника, что при ходьбе задевал и её. Двадцать пять шагов закончились непростительно быстро. Каринка постаралась взять себя в руки, но ободряюще топать ногой по старой привычке не стала, боясь попасть по спутнику.

- Дальше я пойду одна, - голос получился капризный, немного писклявый и противный даже самой девушке, но лучшего ничего не получалось из-за волнения; Кирх промолчал и убрал руки. - Эта площадка самая крупная на всю лестницу, тут двадцать пять на десять шагов. За ней будет провал и тонкая дорожка. Не идите за мной.

- Вы полагаете, так будет безопаснее для меня? - предельно вежливо выразил скептицизм вурлок.

Его тон и эта показательная вежливость вышколенного аристократа, привыкшего с почтительными извинениями загонять сопернику под рёбра отравленный клинок, которыми всё детство искренне восхищалась юная Корсач, считая образцом хорошего тона, неожиданно совершенно вывели из себя. Она предполагала и всеми силами настраивала себя на то, что идёт на верную смерть в преддверье конца света, а её спутник позволяет себе такое возмутительное спокойствие, словно они выбирают место для чаепития.

- Не-е-ет, - Каринка повернулась к правителю, но могла видеть лишь темноту, подбородок её подрагивал от подступающих слёз (плакать не получалось даже от стыда и жалости). - Это совсем не безопасне-е-е. Это очень, очень подло с моей стороны. Это отвратительно. Но Охотник...

Тут голос её окончательно сорвался от одного упоминания коварного порожденья, чьё приближение ощущалось в затхлом, пропитанном пылью и спорами воздухе. Она не могла поклясться, что ощущает страх перед Охотником, просто не могла допустить, чтобы он добрался до неё. Этот расчёт боролся в её душе с представлениями о чести и их сеча входила в кульминационный момент, когда отбрасывают приличия и переходят на рукопашный.

- М-может, Вам папин меч оставить? - залепетала Каринка, готовая сама убиться от беспомощности и собственной подлости. - Он хороший, рунный! Почти волшебный...

- Госпожа Корсач, - укоризненно проговорил вурлок, настойчиво подавляя совершенно неоправданный, по мнению Каринки, смех в голосе, - что мне толку от Вашего оружия? Я разве повелеваю рунами? А меч и вправду лучше оставьте, а то уже всё платье со спины изрезали. Выглядит совершенно несолидно. Что о Вас подумают Тваритель и Охотник?

- Они не думают, они чуют,- девушка потупилась, ощущая себя очень глупой и невольно ощупывая поясницу и подол, где действительно оказалось несколько тканевых лоскутов. - Не издевайтесь, пожалуйста. Охотник силён тем, что повелевает душами людей, внушает им очень многое, даже меняет по своей прихоти.

- Не забывайте, - голос сурового вурлока сохранял игривый тон, возвращая в глубине свою привычную отрешенную холодность, - что я - ничтожный тадо, монстр без души, и Охотнику такое существо не подвластно. К тому же, тадо прекрасно видят в темноте.

В этом месте девушка залилась густой краской, тихо радуясь, что предусмотрительно не избавилась от штанов (порезы на платье открывали б не самый приличествующий вид), и прослушала напрочь другие слова непривычно оптимистичного Кирха. Мужчина действительно видел в темноте, потому что приглушённо хмыкнул, снимая измочаленные ножны родового меча Коршунов со спины их наследницы, вызывая новую волну смущения.

- Не сдавайтесь раньше времени.

- Кажется, я только тем и занимают, что сдаюсь, - прошептала девушка, слепо направляясь к предположительному подъёму на новую лестницу.

Ей казалось, что сам факт подчинения судьбе и наличия стечений внешних обстоятельств в жизни человека, говорит о его слабости и бесхарактерности в отношении к самому себе, в то время как прямая обязанность полноценной личности заключалась в предусмотрительности и расчёте. Оставлять же Рокирха, как временную преграду для Охотника, она совсем не рассчитывала, покидая пыточную.

- Нельзя спасти всех, - донеслось вслед как своеобразное напутствие смертника своему палачу.

На какое-то мгновение Каринаррии показалось, что в темноте говорит истощённый упрямый тринадцатилетний мальчишка, что ещё недавно был отъявленным хулиганом и беззаботным озорником, а теперь покрылся непробиваемой коркой серьёзности и ответственности, слишком несвоевременной и от того уродливой. Девушка расстроено шмыгнула носом: образ симпатичного слегка взъёрошенного подростка с блестящими глазами и лукавой усмешкой растворился сероватой дымкой.

- Б'ехрут, я.... Вы можете доверять мне, всегда могли, - запальчиво бросила в безликую тьму стушевавшаяся из-за собственных фантазий Каринка и, не оглядываясь, поспешила вверх по лестнице, неловко нашаривая ногой ступени, под пристальным взглядом красных глаз.

- Я буду ждать Вас, - тихо и немного бесцветно отозвался вурлок.

Его шаги слышались уже на другом краю платформы. Это отчего-то не успокаивало расстроенную девушку.

Сначала было странное щемящее чувство стыда за содеянное, притом, за что именно, разобраться было сложно. Просто Каринаррия не могла подавить в себе глубокое, выбитое годами домашнего воспитания ощущение, что сделала что-то предосудительное и даже бесстыдное. Волны недовольства собой начинали раскручивать глубоко укоренённый виток привычного самоедства, доводя его до тихого бешенства. Тишина основывалась на нехватке жизненных сил после всех пережитых за последнее время событий, что порядком поистратили её душевный запас самообладания. Потом последовало здравое, подпитываемое естественным для всех людей эгоизмом раздражение на весь отряд и на каждого его члена в частности, что так упорствовали в нежелании спасаться по её плану и не собирались привносить разумных альтернатив её идеям. За раздражением встрепенулась обида за собственную попранную гордость и желание обвинить во всех злоключениях кого-нибудь из близстоящих, но они были стоически подавленны на корню, как не слишком возвышенные в ситуации потенциального подвига. Потом девушка немного посетовала на судьбу, распорядившуюся наградить её не приключением, а сборищем абсурда, не достойным даже семейных посиделок, не то, что легенд. Это вызывало чувство разочарования, успешно маскирующее все остальные неудобства затеянного Рокирхом предприятия. Разочарованна девушка была в первую очередь собой. Она никак не могла забыть слов оставленного внизу вурлока о спасении. Ей раньше казалось, что её желание уберечь спутников от неминуемой гибели было продиктовано добрым нравом, человеколюбием и исключительными моральными качествами. Теперь же Каринка с болью осознавала, что дела это лишь из любви к самому жанру, потому что бесславно оклеветанный герой настоящих правильных приключений, должен спасать окружающих всех без разбору в любой ситуации и обязательно в общечеловеческом масштабе. Иначе он перестаёт быть истинным героем, а переходит в разряд печальных вторых лиц или отъявленных злодеев в зависимости от того спасает ограниченное число людей или только себя. Осознавать такие мотивы своего неоправданного героизма было до слёз противно.