Ровным счетом ничего - Страница 13
Дело в том, что лично я с ней еще совершенно незнаком, однако же я искренне и глубоко ценю и почитаю ее уже по всему тому, что мне о ней рассказывали. Кроме того, мне передавали, что она самым любезным, самым учтивым образом осведомлялась у тех, кто с ней общался и кто, в свою очередь, знаком со мной, относительно стоящей здесь перед вами и совершенно недостойной и незначительной личности, так что я вполне могу считать себя обладателем радостного и непринужденного права представиться ей, чтобы обрести желаннейшее и прелестнейшее из всех знакомств. Простите, батюшка, простите и вы, матушка, что я так вот запросто явился к вам в дом, однако в странствиях, должен вам сказать, я всегда пребываю в своеобразно приятном расположении духа, и, пребывая в этом расположении духа, я тут же воображаю себе, что и все люди таковы же, да к тому же и прекрасный вечер до того удивительно, до того проникновенно окинул меня таким мягким, таким умным взором, ровно как вы сейчас, батюшка и матушка, изволите на меня смотреть. Если эта девица находится здесь, то, быть может, ей будет позволено выйти на минутку, чтобы я мог ее увидеть?
Оба моих почтенных собеседника улыбнулись.
— Уважаемой особы, с которой вы желали бы познакомиться, здесь нет, — проговорил пастор, — но кто вы, позвольте спросить?
Я тоже не мог сдержать улыбку. В небольшом происшествии было, несомненно, нечто приятное и вместе с тем нечто странное.
— Зовут меня так-то и так-то, — отвечал я, — я такой-то и такой-то. Можете считать меня студентом, странствующим по свету ради обретения знаний.
— Мне очень жаль, — сказал в ответ пастор, — что вам не удалось найти у нас того, кого вы искали.
— Так, может быть, найду в другой раз, — произнес я радостно, и, попросив извинения у людей, рассматривающих меня с головы до ног внимательно, но совершенно доброжелательно, я распрощался с ними и отправился дальше.
ФРАУ ВИЛЬКЕ
Однажды, когда я пребывал в поисках подходящей комнаты, я забрел на окраину большого города, где у самой железнодорожной линии стоял странный, вычурный, старомодный и, как мне показалось, довольно запущенный дом, внешний вид его необычностью своей тотчас же мне невероятно понравился.
На лестнице, по которой я медленно поднимался, светлой и просторной, царили запахи и звуки, словно напоминавшие об утраченном благополучии.
Так называемая былая красота чрезвычайно привлекательна для некоторых людей. В руинах есть что-то трогательное. Наше мыслящее, чувствующее существо непроизвольно склоняется перед былым благородством. Остатки того, что некогда было изысканным, утонченным и блистательным, внушают нам сочувствие, но вместе с тем и почтение. Ушедшее, увядшее, как ты очаровательно!
На одной из дверей я прочел: «Фрау Вильке».
Я позвонил нежно и бережно. Когда же я понял, что звонить бесполезно, потому что никто так и не появился, я постучал, и тогда послышались шаги.
Кто-то чрезвычайно осторожно и медлено открыл дверь. Сухая, худая, высокая женщина показалась передо мной, спросив меня тихим голосом:
— Что вам угодно?
Ее голос звучал удивительно сухо и хрипло.
— Могу ли я посмотреть комнату?
— Да, извольте. Проходите!
Женщина повела меня через причудливый темный коридор в комнату, которая тотчас же привела меня в восхищение своим милейшим видом. Помещение было в некотором роде изящным и благородным, быть может, несколько тесноватым, зато относительно высоким. Не без некоторой робости я осведомился о цене, которая оказалась вполне умеренной, и потому я не стал долго раздумывать, а тут же и снял эту комнату.
Случившаяся удача настроила меня на веселый лад; дело в том, что по причине возможно несколько странного расположения духа, сильно удручавшего меня с некоторых пор, я чувствовал себя необычайно усталым и жаждал покоя. Раздраженный бесконечными поисками и попытками, расстроенный и угрюмый, я не мог не порадоваться любому приемлемому пристанищу, где я мог закрепиться, и покой укромного местечка был для меня в самом деле поистине желанным.
— Чем вы занимаетесь? — спросила дама.
— Я поэт! — ответил я.
Она молча удалилась.
«Жилище прямо-таки графское», — болтал я сам с собой, внимательно разглядывая свое новое пристанище.
«Эта симпатичнейшая комната, — продолжал я разговор с самим собой, — несомненно обладает одним значимым достоинством: уединенностью. Тишина здесь как в пещере. В самом деле, здесь меня ничто не потревожит. Похоже, мое сокровенное желание исполнилось. В комнате, как я вижу, или по крайней мере мне так видится, царит, так сказать, полумрак. Вокруг то ли темнота переходит в свет, то ли свет переходит в темноту. Я нахожу это в высшей степени похвальным. Посмотрим! Сударь, располагайтесь, пожалуйста, поудобнее. Дело ведь совершенно неспешное. Времени у вас сколько угодно! Не свисают ли здесь местами обои по стенам печальными, меланхоличными клочьями? Так и есть! Но как раз это меня и восхищает, потому что я обожаю некоторую степень упадка и запущенности. Пусть себе клочья остаются, я ни за что не разрешу их убрать, поскольку я согласен с их существованием во всех отношениях. Мне хотелось бы верить, что когда-то здесь жил барон. Офицеры, должно быть, распивали шампанское. Гардины на окне, высоком и узком, кажутся старыми и пыльными, однако их изящные складки свидетельствуют о хорошем вкусе и чувстве такта. В саду, прямо перед окном, стоит береза. Летом в мою комнату будет врываться смех зелени, а на прелестных нежных ветвях будут располагаться разнообразнейшие певчие птицы, для своего собственного и моего удовольствия. Восхитителен этот старый, благородный письменный стол, происходящий из забытых, утонченных времен. Предполагаю, что я буду писать здесь статьи, заметки, очерки, короткие истории или даже повести, чтобы рассылать их с настоятельной просьбой о благосклонном рассмотрении и незамедлительной публикации в разного рода строгие, уважаемые редакции газет и журналов, скажем в «Новейшие пекинские известия» или «Меркюр де Франс», где мне наверняка улыбнется удача.
Кровать кажется вполне приличной. От придирчивого освидетельствования подобного рода я бы хотел воздержаться, так будет и пристойнее. А вот и престранная, напоминающая призрачное видение вешалка для шляп, а зеркало там над умывальником будет каждый день честно сообщать мне, как я выгляжу. Надеюсь, картина, которую оно предложит моему взору, всегда будет лестной. Ложе старое, значит, оно приятное и удобное. Новая мебель легко раздражает, потому что новизна бросается в глаза и путается под ногами. С радостным удовлетворением вижу голландский и швейцарский пейзажи, скромно висящие на стене. Я определенно буду неоднократно и внимательно рассматривать эти картины. Что касается воздуха в комнате, то я все-таки хотел бы верить, или даже сразу же предположить в качестве вполне вероятного, что уже солидное время никто не помышлял о регулярном и якобы совершенно необходимом проветривании. Здесь наверняка стоит затхлый запах, но я нахожу и это интересным. Вдыхание спертого воздуха доставляет даже своеобразное удовольствие. Вообще же я могу днями и неделями держать окно открытым, тогда в моей комнате будет веять покоем и порядком».
— Вы должны раньше вставать. Для меня невыносимо, что вы так долго остаетесь в постели, — сказала мне фрау Вильке. Вообще-то, она не много со мной говорила.
Дело в том, что я целыми днями лежал не вставая.
Состояние мое было неважным. Распад обступал меня со всех сторон. Я лежал, как в меланхолии; я не узнавал себя, потерял себя и не мог найти. Все мои мысли, прежде ясные и светлые, погрузились в мрачный хаос и беспорядок. Мое сознание, словно разбитое вдребезги, представало перед моим печальным взором. Мир мыслей и мир чувств перепутались. Сердцу моему все было мертво, пусто и безнадежно. Ни вдохновения, ни радости, и я едва мог припомнить времена, когда я был весел и тверд, добродушен и уравновешен, исполнен веры и счастлив. Какая жалость, какая жалость! Куда ни глянешь — ни следа надежды.