Роузуотер. Восстание - Страница 17

Вот и все. Поскольку это мое второе нарушение, меня ссылают в море, на войну опреснителей: это два года перестрелок и бесконечных переговоров между тремя компаниями, поставляющими питьевую воду материковому Лагосу. Я оказываюсь хорошим бойцом и заслуживаю несколько благодарностей, но их недостаточно, чтобы я мог вернуться на сушу.

Я больше не танцую; не исключено, что я уже забыл, как это делается. Я читаю «Подлодку» Буххайма как одержимый и в чрезмерных количествах употребляю огогоро[12] – единственную выпивку, которая у нас есть. Моя печенка это выдерживает, а вот музыка в моей душе – нет.

В спальню врываются Марк и Пэт.

Сперва Алиссе показалось, что Пэт пошла в нее, но обеспокоенные выражения на их лицах похожи настолько, что теперь она замечает в девочке и Марка.

– Ал? – спрашивает Марк.

– Мама, ты кричала, – говорит Пэт.

– Прости, детка, – отвечает Алисса. – У мамы болит голова.

Это правда, но кричала она не поэтому. А слово «мама» не кажется ей естественным.

Пэт замечает на кровати книгу и поднимает ее.

– Что это?

– Оскар Уайльд. Избранные стихотворения, – небрежно говорит Алисса.

– Ты поэтому кричала? Книжка плохая? – Пэт улыбается, полная надежды. В этой улыбке – требование ответа, детская мольба о том, чтобы все было хорошо. «Вот только все плохо». Девочка подходит к Алиссе и прижимается к ней. Улыбка у нее по-настоящему чудесная, и на мгновение Алиссе становится легче.

– Ужасная, – отвечает она.

– Да ты же ее ни разу не открывала, – говорит Марк.

– Сегодня открыла. «Ты знаешь все. А я всерьез ищу – в какую почву сеять, – но ей милей пырей лелеять, без ливня и без ливня слез»[13]. Видишь?

Марк поднимает бровь, но ничего не говорит. По его шее расползается красное пятно, похожее на солнечный ожог.

– Иди вниз, Пэт. Я попозже к тебе зайду, – говорит Алисса.

Пэт набирает чей-то номер, еще не успев выйти из комнаты, и ее голос теряется в глубинах дома.

Марк садится на кровать рядом с Алиссой. Из-за его тяжести она наклоняется к нему, но тут же отодвигается. От него едва заметно пахнет скипидаром.

– Уайльд не так уж и плох, – говорит Марк.

– Марк, я могу запоминать. Я прочитала это стихотворение впервые и помню его. «Ты знаешь все. Я – слепота, я – немощь, сидя жду, как снова мне за последней мглой покрова впервые отопрут врата». Марк, все с моей ебаной памятью в порядке.

– Вот только ты не помнишь ничего.

– Вот только я не помню ничего до сегодняшнего утра. И даже это не так. Я помню, как все делается. Я умею варить кофе и водить машину. Наверное. Я не пробовала. Но я не помню, как мы сюда переехали, и как мы поженились, и даже как я рожала. Я не чувствую себя матерью. Я не чувствую себя женой. Я не чувствую себя женщиной.

– Погоди-ка, вот это я от тебя уже слышал. Ты говорила, что не чувствуешь себя женщиной, после рождения Пэт.

– Правда?

– Да, когда увидела в зеркале, что у тебя живот весь… в складках и растяжках.

– Я этого не помню, но мне кажется, что это не то же самое.

Марк соскальзывает на ковер и встает перед ней на колени. Берет ее руки в свои и сжимает их, как будто в молитве. Алисса призывает на помощь всю силу воли, чтобы не высвободиться и не выдать панику выражением лица.

– Что бы это ни было, мы справимся, хорошо? Я с тобой. Я никуда не уйду.

За этим должен последовать поцелуй. Алисса чувствует это: его привязанность, его заботу, клишированность ситуации в целом. Она готовится к неизбежному, и когда момент настает, не открывает губ перед настойчивым языком Марка. Она разрывает объятия. С этого ракурса голова Марка выглядит огромной. Почему ей кажется, что это она его успокаивает, а не наоборот?

– Марк, а у меня есть какой-нибудь дневник или что-то вроде?

– Не знаю. У тебя есть страничка на MyFace. Сейчас принесу терминал.

У Алиссы и впрямь есть страничка на MyFace. Имплантат залогинивает ее автоматически, и никаких паролей вспоминать не приходится. Марк хочет быть рядом, но Алисса изгоняет его из спальни. Изображение на мерцающем плазменном дисплее становится резче, и она видит вращающиеся 3D-аватары своих «френдов» в цифровой прихожей.

У Алиссы Сатклифф триста пятнадцать друзей. Она видит собственный аватар – улыбающийся, легкомысленный, не озабоченный ни потерей памяти, ни мужьями, которых не узнает.

По экрану ползет бесконечный поток бессмысленных апдейтов. Что это за общество такое, в котором люди настолько одиноки, что нуждаются в одобрении незнакомцев?

«Мой сын притворяется, что ему выпустили кишки!»

«Мои фотки из отпуска!»

«Насильник встретился лицом к лицу со своей обвинительницей: вы не поверите, что случилось дальше»

«Это странно»

«Кто на самом деле заправляет в Асо-Рок[14]?»

«Роузуотер должен стать независимым городом-государством, как Ватикан, – ставьте лайк, если согласны»

«Самые стильные стриптизерши Нигерии»

Алисса просматривает список друзей. Ничего. Даже дежавю не появляется. Она заглядывает в личку. Первым ее внимание привлекает балансирующий на грани флирта обмен сообщениями с каким-то Эни Афени. Она возвращается к началу переписки. Та продолжалась больше года.

Эни: Важно то, что ты сама об этом думаешь.

Алисса: Я-то знаю, зачем все это, но ведь он мой муж. Почему я трачу столько времени и денег на прически, если он их не замечает?

Эни: Я бы заметил.

Алисса: Я знаю.

И еще:

Алисса: Дело в совместимости. Если ты чувствуешь, как он в тебя входит, а парень знает, что делает, обычно все получается.

Эни: Мальчики так не считают. Дело в размере. Останови меня, если информации будет слишком много.

Алисса: Лол! Не, все нормально. Теперь мне интересно.

Эни: Мне тоже. Мой интерес заметен невооруженным глазом.

Алисса: Э-э…

При виде этого Алисса морщится – как и от большей части переписки. В ней очень много нытья про Марка, хотя разговор никогда на нем не задерживается. Ей неловко читать некоторые из сообщений, потому что они нелепы, но вины перед мужем она не испытывает и не узнает ту Алиссу, которая все это писала.

Алисса: мне плевать на политический феминизм. Я дерусь за свой уголок. Я впахиваю на работе, а потом возвращаюсь домой, к семье. Мне не нужно доказывать, что я Женщина™. С какого еще перепугу?

Обновление статуса: люблю своего мужа!!! (В этой декларации чувствуется визгливое отчаяние. Отпугивала конкуренток? Напоминала Марку на случай, если он читает? Слабачка.)

Обновление статуса: Обновила прошивку на телефоне. Я (сердечко) новый интерфейс!

Обновление статуса: Уж простите, но я не стану голосовать, если в Асо-Рок заботятся только о благополучии чернокожих граждан. Я тоже имею значение! Я налоги плачу.

Обновление статуса…

Алисса потирает висок.

С Марком она в личке не переписывалась. Что он имел в виду, когда сказал «Я никуда не уйду»? У них были какие-то проблемы?

Знакомая тошнота возвращается, и Алисса бросается в ванную, но желудок ничего не исторгает. Тошнит ее душу, а не тело. Она пытается избавиться от чего-то нематериального. Ее захлестывают печаль и скорбь. В зеркале видно лицо Алиссы, и это не ее лицо.

– Иди на хуй, – говорит она.

Отражение издевается над ней, оставаясь Алиссой.

Она смотрит на свои ладони, разглядывает каждую в отдельности: линии, бороздки на кончиках пальцев, морщинки. Сдвигает кольца и видит под ними границы загара и поврежденную кожу. Царапает ее, но кожа слишком прочна.