Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Страница 3

Вахмистр деликатно кашляет в кулак.

— Что, Митрохин?

— Вашбродь, барышня, берегиня?

— Ну, да. Есть такое дело.

— Лечила вас? — казак показывает на моё окровавленное плечо.

Утвердительно киваю.

— Так у них так бывает. Видать, много сил в ваше лечение вложила. Это как сон. Оклемается, всё будет в полном упорядке.

— Откуда знаешь?

— У меня бабка берегиней была. Так у ней завсегда так было.

— Спасибо, успокоил, братец.

Вахмистр с ещё одним здоровенным казаком, этакой верстой коломенской, Курдюмовым, вроде, помогают мне. Поддерживают Соню, пока я взбираюсь в седло, а затем поднимают её ко мне.

Втроём пристраиваем девушку на лошадиный круп прямо передо мной. Бережно поддерживают такую приятную и дорогую сердцу ношу.

— Курдюмов, сопроводи их благородие до места. И гляди в оба по сторонам. Неизвестно какие ещё сюрпризы впереди на дороге могут ждать.

Ох, вахмистр, ох, спасибо тебе!

— Благодарю. Митрохин! Удачи вам в бою.

[1] «Деловые люди», рассказ О’Генри, в котором прозвучала эта «историческая фраза» — «Боливар не вынесет двоих», будет напечатан только в 1910 году. А на русский язык впервые его переведут аж в 1923.

В расположение эскадрона добираемся не скоро, для лошадки двойной груз — ноша тяжёлая, животное необходимо поберечь, а то придётся топать пешком.

Мне, конечно, Соня нравится и, кажется, дышу к ней я не очень ровно, только вряд ли смогу нести её на руках уйму километров. Хотя, оно, конечно, романтика, но в условиях вражеской атаки — о таких вещах думаешь в последнюю очередь.

Так что медленно, зато верно, давая славной коняшке передохнуть.

Но успеваем вовремя, как раз к моменту, когда появляется ординарец из штаба полка с пакетом.

Соня приходит в себя, но пока ещё слишком слаба, чтобы идти самостоятельно. Её сразу подхватывает на руки Скоробут и аккуратно несёт в медпункт. Ничего говорить ему не нужно, он и так всё знает, не хуже меня, так что за девушку можно не переживать. Всё будет в лучшем виде!

Взламываю сургуч, чтобы прочесть секретные ЦУ начальства.

Сбоку в нетерпении стоит мой зам — поручик Цирус. Судя выражению лица, постоянно сжимающимся в кулаки рукам и подёргиванию щеки, нервничает. И не потому, что в любую секунду в бой. Это известие наоборот — обрадовало бы его. Просто в армии хорошо известна осторожность главкома Куропаткина, который слишком часто любил уходить на «более выгодные позиции».

Глупо ожидать, что наш эскадрон отправят кошмарить тылы неприятель в момент, когда тот наступает по широкому фронту, но и тупо загонять в окопы — тоже не самое правильное решение.

— Ну что? — почти выдыхает Цирус, когда я аккуратно прячу лист в офицерскую сумку.

— Пока приказано находиться в резерве вплоть до особого распоряжения.

Поручик недовольно кривится, и я его понимаю. Бравы офицер уже мысленно примеряет на себя прозвище «тыловая крыса» и ему это не нравится. Мне тоже, хотя я б с удовольствием посмотрел в глаза тому, кто так ляпнет. Зубов он точно не досчитается.

— Не переживайте, на долго это не затянется, — успокаиваю его я, памятуя о ходе событий в реальной истории.

— Поздравляю вас с ротмистром! — внезапно говорит он.

— Вижу, что новости летят быстрее звука, — улыбаюсь я. — Спасибо, поручик! Отметим это событие чуть позже, в более подходящей обстановке.

Эх, когда ещё будет эта самая подходящая обстановка.

— А пока распорядитесь привести эскадрон в состояние боевой готовности, — продолжаю наказывать я.

— Есть!

Откозырнув, Цирус убегает, а я отправляюсь в медпункт навещать берегиню.

Застаю Соню в полном здравии и кипучем приливе энтузиазма. Вижу, что подготовка к приёму раненых уже в самом разгаре. Кипятится инструмент, раскладываются бинты по «индивидуальным пакетам перевязочного материала» — такие принято хранить в специальных карманах шаровар.

Соне активно помогает парочка выделенных крепких бойцов: их задача эвакуировать раненных с поля боя и оказывать первую медицинскую помощь.

Сразу чувствую себя лишним.

При виде меня берегиня вопросительно поднимает взгляд.

Довольно киваю.

— Вижу, на вверенном вам участке, Софья Александровна, всё в полном порядке…

Она отвечает мне уставшей улыбкой. Оклемалась наша санинструктор, но всё-таки не до конца. А ведь по сути я её обязан если не жизнью, так здоровьем. Если бы не её дар, валяться бы мне сейчас в госпитале, пролёживая бока.

Где-то впереди гудит канонада, бухают взрывы. Слышны как «входящие», так и «исходящие». Пушек у наших, кстати, в три с лишним раза больше, чем у японцев, да и русская артиллерия всегда славилась умением воевать.

Первые сутки проходят относительно спокойно: пехота героически удерживает позиции, хотя самураи регулярно увеличивают натиск. То и дело мимо нас к передку проходят подкрепления: сначала густой рекой, постепенно поток источается до отбельных взводов, а то и отделений. Фронт пожирает резервы как не в себя.

Понимаю, что такими темпами скоро дойдёт и до нас очередь.

В контратаку наши не идут и правильно делают: играя от обороны меньше потерь, но долго так продолжаться не может. Рано или поздно, как это было в реальной истории, японцы нащупают слабый участок и попытаются прорвать фронт.

Приходят первые сводки сражения: за сутки боёв самураи положили тысячу солдат. Само собой, больше всего врут на войне и рыбалке, но цифры впечатляют, за двадцать четыре часа полегла половина стрелкового полка, причём, в основном, от огня артиллерии, то есть не успев толком вступить в бой.

Наши боги войны не зря едят свои сухари и давятся холодным рисом с редкими кусочками мяса. С едой, конечно, в войсках не ахти. Порой доходит до того, что пехотинцы поголовно маются резями в животе и не могут идти в атаку.

На третьи сутки отмечаем усиление «стрелкотни» — явный признак, что японцы стали прорываться к нашим окопам. Их натиск не слабеет, готовы штурмовать любой ценой.

Кажется, наступает момент истины. В любую секунду стоит ждать вестового из штаба, но его всё нет и нет. Надеюсь, проблема не в вечной неразберихе и отсутствии координации между частями, а в том, что наверху считают, что мы пока не нужны.

Отправляю Цируса в сопровождении трёх бойцов на «передок», пусть провентилируют обстановку. В штабах могут толком не знать, что творится на фронте, я же позволить себе такой «роскоши» не могу. В конце концов от нас до передовой считанные километры, иногда шальные японские снаряды рвутся поблизости.

Зам не успевает оседлать коня, как у нас делегация: двое верховых — прапорщик-пехотинец, с ним нижний чин сопровождающий.

Сообщают, что хотят поговорить со «штабс-ротмистром».

Иду навстречу «трудящимся».

Вижу, что обоих буквально шатает от усталости, лица серые и землистые, от шинелей за версту несёт порохом и дымом. Ну и глаза — такие точно не забудешь.

Но при виде меня и прапорщик и солдат тянутся в струнку. Явно из кадровых, не мобилизованные.

— Кто такие?

— Прапорщик Бубликов, семнадцатая рота двести пятнадцатого полка.

И фамилия говорящего и его внешность к себе располагают, а двести пятнадцатый полк — наши старые знакомцы. Однако я памятую, какие неприятности творит в нашем тылу противник, и потому пускаюсь на небольшую проверку.

— Ротмистр Гордеев, отдельный эскадрон Нежинского драгунского полка. Как поживает командир девятнадцатой роты капитан Осипов?

— Простите, не знаю такого, — удивлённо смотрит на меня Бубликов. — До сего дня девятнадцатой ротой командовал капитан Верховцев.

— Точно, перепутал! — хлопаю себя по лбу я. — Да, таки есть, капитан Верховцев — такой высокий, стройный, в прошлом году его двадцатипятилетний юбилей отмечали.

Бубликов озадаченно чешет заросший подбородок, который явно не знал бритвы недели две.

— Виноват, господин ротмистр. Вы верно с кем-то перепутали капитана. Верховцев значительно старше, ему уже сорок семь, да и стройным его точно не назовёшь.