Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Страница 1

Гром вражеских пушек слышен даже здесь, в штабе Маньчжурской армии в Лаояне. Сам момент удара враг выбрал удачно. Если бы ещё диверсия с тигром-оборотнем удалась, у японцев всё могло прокатить. Обезглавленная армия пребывала бы в растерянности.

Только с этим господ самураев ждал конкретный облом. И командующий, и наместник — оба живы и в полном порядке.

Да и японского наступления ждали со дня на день. Недаром Куропаткин приказал закопаться под Лаояном в землю, возведя две линии мощных укреплений: окопы, редуты, закрытые артиллерийские позиции… И это не считая фортов самого Лаояна.

Есть ещё один немаловажный фактор: численный перевес на нашей стороне — сто сорок тысяч бойцов при шестистах орудиях против ста двадцати тысячах наступающего маршала Оямы — неплохой аргумент.

— Господа офицеры! — звучит уверенный голос Куропаткина, — Помните — играем от обороны. Наступающий несёт втрое большие потери, чем обороняющийся. Измотаем японца боем, выбьем ему зубы! А там, с божьей помощью, и до победы будет рукой подать! Вы знаете, что делать. От Лаояна я не уйду! Здесь — моя могила!

В приёмной шум и суета. Господа офицеры повалили на выход — сейчас нам всем предстоит вернуться в свои подразделения, которые уже начали бой — слышна ответная канонада нашей артиллерии.

— Господин полковник, — поворачиваюсь к Николову, — жаль оставлять вашего адъютанта без его мундира. К тому же, и сам мундир — не в лучшей форме. (О, каламбур вышел.) Если у вас нет иных приказаний, спешу вернуться в свой эскадрон.

— С богом, ротмистр, — Сергей Красенович крепко жмёт мне руку.

— Санинструктор Серебрякова, за мной! — Хватаю Соню за руку и влеку к выходу из приёмной.

Её тонкие пальчики крепко охватывают мою ладонь.

Меня словно электрический разряд пронзает. Чёрт, не время о личных чувствах думать, когда враг попёр в наступление! Тут уцелеть бы!

Прилетит шальной снаряд и всё, писец котёнку… И нам вместе с ним.

Только хочется верится, что тот, кто отправил меня сюда, сделал это не от скуки, а с какими-то конкретными планами и намерениями на сей счёт. Значит, будем считать, что моя миссия ещё только в разгаре…

Людской водоворот выносит нас на улицу. Проталкиваемся к коновязи. В сёдла!

— Соня! Рысью! Не отставай!

Пришпориваю коня. Бросаю взгляд через плечо. Соня на своей лошадке держится чуть сзади. Умничка! Даже не другая… другой на её месте бы сдрейфил, а она — молодцом, никакой паники.

Вот с кого надо брать пример.

Стучат копыта по пыльным улицам Лаояна. Вражеская канонада усиливается. Хорошо, что бьют японцы только по нашим линиям укреплений, сам Лаоян их пока не интересует в качестве артиллерийской цели.

И всё равно, как уже отмечал — от случайного снаряда никто не застрахован.

Город остаётся позади. Дорога петляет среди возделанных полей, втягивается в предгорный лес.

Наши с Соней кони бегут бок о бок. Девушка бросает на меня встревоженный взгляд.

— Николя, как думаете, у нас получится отбить японцев?

— Естественно. Командование хорошо подготовилось к их наступлению. Две линии обороны, плюс старые укрепления самого Лаояна…

Стараюсь придать голосу уверенность, хотя самого гложут сомнения — в моей родной реальности, при тех же условиях, по итогам кровавой месиловки Куропаткин велел армии отступить, опасаясь фланговых охватов и окружения.

Здешний командующий — точь в точь, как его двойник в нашей истории. Очень нерешительный и чересчур осторожный. И присутствие в обоих армиях демонических существ никаких изменений в общий ход событий в этой реальности не вносит.

Правда, в отличии от моего мира, здесь японское наступление задержалось почти на неделю. Неужели, это результат нашего дерзкого рейда по японским тылам?

— Соня, прошу вас… Нет, умоляю — не лезть в окопы на передний край, а оставаться на санитарном пункте. Мы постараемся обеспечить доставку раненых к вам.

— А…

Прерываю её:

— А если с одной отважной девушкой с прекрасными волосами что-то случится на переднем крае, кто тогда будет оказывать первую помощь раненым?

Серебрякова фыркает.

— Надо же! А я думала, причина, что эта девушка не безразлична свежеиспечённому ротмистру и герою войны!

Ох и остёр язычок у мадмуазель Серебряковой.

Накрываю её пальцы своей ладонью — это непросто сделать на скаку, но нам нет преград ни на суше, ни на море…

Рука Сони под моими пальцам вздрагивает, меня, словно, пробивает небольшим электрическим разрядом.

И почти сразу грудь колет жаром амулет.

Вскидываю голову. Верчу по сторонам. Всё вроде спокойно, но отчего же не слышно птичьего гомона, который ещё совсем недавно был фоном нашей скачки по лесной дороге?

Б-бах! Б-бах! Сдвоенный выстрел грохнул из густого подлеска с левой стороны дороги.

И тут же толчок в левое плечо, острая боль, а мой конь, храпя и закатывая тёмные вишни глаз, заваливается на бок.

Не успеваю соскочить с седла и теперь лежу в дорожной грязи (о, многострадальный мундир!), безуспешно пытаясь вытащить из-под тела своего скакуна придавленную им правую ногу. Левый рукав набухает кровью. Пытаюсь пошевелить пальцами. Есть, шевелятся. Выходит, нервы и кости не задеты. Свезло.

И самый смак — кобура с револьвером на придавленной части тела.

Соня спрыгивает со своей лошадки и бросается ко мне.

Подлесок трещит ветвями. Из него на дорогу вываливается троица, судя по одеяниям, хунхузов с винтовками в руках. У двоих в руках «арисаки», у одного наша «мосинка». Стволы направлены на нас.

Мелькает мысль, что уж как-то очень вовремя решили пошалить хунхузы на дорогах в наших ближних тылах. В аккурат, под японское наступление подгадали.

Ох, не верю я в такие совпадения!

Откуда в руках берегини взялся блестящий никелированный револьверчик я так и не увидел.

Хлоп! Хлоп!

Один хунхуз валится неподвижным кулём, второй верещит протяжно, держась за простреленный живот — сейчас ему точно не до нас. Успеваю краем сознания отметить, что его верещания вовсе не походит на китайский. Скорее, это — японский.

Третий хунхуз вскидывает винтовку в сторону Сони. Девушка впустую щёлкает спусковым крючком своего велодога. Осечка, вторая.

Палец разбойника касается спусковой скобы «арисаки».

Изворачиваюсь немыслимым ужом. Мне удаётся каким-то неимоверным усилием вытащить из кобуры наган. Толком прицеливаться некогда. Трижды жму на спуск.

Первый выстрел уходит в молоко, второй попадает в ложе винтовки противника рядом с затвором — его выстрел в Соню уходит в сторону. Третья пуля выносит врагу мозг.

Меня мутит — то ли от боли в раненой руке, то ли от потери крови. Соня бросается ко мне.

— Николя!

Чувствую себя, словно в ватной куче. Мир вокруг двоится, троится, посторонние звуки доходят с трудом и очень приглушенными. Любое движение вялое и даётся с огромным трудом.

Пальцы берегини выводят пассы над моей раненой рукой. Дурнота отступает. Боль уходит. Плечо охватывает приятное тепло и щекотание. Глаза Сони прикрыты, губы закушены, скулы заострились, на висках бисерная сетка испарины. Так вот оно, как происходит…

Грудь рядом с амулетом резко кольнуло. Кусты, где прятались хунхузы, раздаются в стороны и на дорогу выкатывается этакий гигантский «колобок» из мерзко пахнущего куска мяса. Вонючие складки его человекоподобного «лица» расходятся в стороны, обнажая пусть с острыми, длинными зубами. Длинный язык высовывается изо рта чудовища, плотоядно облизывая острые жёлтые клыки.

«Колобок, колобок… — Я тебя съём!». Это «нуппеппо» — про такое чудище я только слышал, самому видеть не приходилось. Ну, вот и довелось…

Стрелять бесполезно — в нагане обычные пули, этого монстра они не возьмут, разве, что пощекочут. А серебряные кончились ещё в штабе у Куропаткина во время стрельбы по тигру-оборотню.