Россия в концлагере - Страница 35

Техника истребления масс имеет два лица. С одной стороны простирается «кровавая рука ГПУ», то есть система обдуманная, беспощадно-жестокая, но все же не бессмысленная. С другой стороны действует актив, который эту беспощадность доводит до полной бессмыслицы, уже никому, в том числе и ГПУ, решительно ни для чего не нужной. Так делается и на воле, и в лагере.

Лагерный порядок поставлен так: заключенный Иван должен срубить и напилить 7,5 кубометров леса в день или выполнить соответствующее количество другой работы. Все эти работы строго нормированы, и нормы отпечатаны в обоих справочниках. Этот Иван получает свое дневное пропитание исключительно в зависимости от количества выполненной работы. Если он выполняет норму целиком – он получает 800 граммов хлеба. Если не выполняет – получает 500, 400 и даже 200 граммов. На энном лагпункте имеется тысяча таких Иванов, следовательно, энный лагпункт должен выполнить 7500 кубометров. Если эта норма выполнена не будет, то не только отдельные Иваны, но и весь лагпункт в целом получит урезанную порцию хлеба. При этом нужно иметь в виду, что хлеб является почти единственным продуктом питания и что при суровом приполярном климате 800 граммов обозначает более или менее стабильное недоедание, 400 – вымирание, 200 – голодную смерть. Количество использованных рабочих рук подсчитывает УРЧ, количество и качество выполненной работы – производственный отряд, на основании данных которого отдел снабжения выписывает то или иное количество хлеба.

Нормы эти практически не выполняются никогда. И оттого, что «рабочая сила» находится в состоянии постоянного истощения, и оттого, что советский инструмент, как правило, никуда не годится, и оттого, что на каждом лагерном пункте имеется известное количество «отказчиков» – преимущественно урок, и по многим другим причинам. Техники, вроде Лепешкина, экономисты, вроде меня, инженеры и прочие интеллигенты непрестанно изощряются во всяких комбинациях, жульничествах и подлогах, чтобы половину выполненной нормы изобразить в качестве 70 процентов и чтобы отстоять лагпункты от голодания. В некоторой степени это удается почти всегда. При этой «поправке» и при, так сказать, нормальном ходе событий лагпункты голодают, но не вымирают. Однако «нормальный порядок» – вещь весьма неустойчивая.

Карьер № 3 на лагпункте Погра занят земляными работами. Эти работы опять-таки нормированы. Пока карьер копается в нормальном грунте, дело кое-как идет. Затем землекопы наталкиваются на так называемый «плывун» – водоносный слой песка. Полужидкая песчаная кашица расплывается с лопат и с тачек. Нормы выполнить невозможно физически. Кривая выработки катастрофически идет вниз. Так же катастрофически падает кривая снабжения. Бригады карьера – тысячи две землекопов – начинают пухнуть от голода. Кривая выработки падает еще ниже, кривая снабжения идет вслед за ней. Бригады начинают вымирать.

С точки зрения обычной человеческой логики – нормы эти нужно пересмотреть. Но такой пересмотр может быть сделан только Управлением лагеря и только с санкции ГУЛАГа в каждом отдельном случае. Это делается для того, чтобы никакое местное начальство, на глазах которого дохнут люди, не имело бы никакой возможности прикрывать «объективными причинами» какие бы то ни было производственные прорывы. Это делается, дальше, потому, что система, построенная на подстегивании «рабочей силы» угрозой голодной смерти, должна показать людям эту смерть в, так сказать, натуральном виде, чтобы публика не думала, что кто-то с нею собирается шутки шутить.

В данном случае – случае с карьером № 3 – санкция на пересмотр норм получилась только тогда, когда все бригады полностью перешли в так называемую слабосилку – место, куда отправляют людей, которые уже совсем валятся с ног от голода или от перенесенной болезни, где им дают 600 граммов хлеба и используют на легких и ненормированных работах. Обычный лагерник проходит такую слабосилку раза три за свою лагерную жизнь. С каждым разом поправка идет все труднее. Считается, что после третьей слабосилки выживают только исключительно крепкие люди.

Конечно, лагерная интеллигенция – иногда при прямом попустительстве местного лагерного начальства, ежели это начальство толковое, – изобретает самые фантастические комбинации для того, чтобы спасти людей от голода. Так, в данном случае была сделана попытка работы в карьере прекратить совсем, а землекопов перебросить на лесные работы. Но об этой попытке узнало Управление лагерем, и ряд инженеров поплатился добавочными сроками, арестом и даже ссылкой на Соловки. В бригадах из 2.000 человек до слабосилки и в самой слабосилке умерло, по подсчетам Бориса, около 1.600 человек.

Это – «беспощадность» обдуманная и осмысленная. Бороться с нею почти невозможно. Это – система. В систему входят, конечно, и расстрелы, но я не думаю, чтобы по Беломорско-Балтийскому лагерю расстреливали больше двух-трех десятков человек в день.

Параллельно этой системе, возглавляемой и поддерживаемой ГПУ, развивается «многополезная» деятельность актива, причиняющая «лагерному населению» неизмеримо большие потери, чем ГПУ, слабосилка и расстрелы. Эта деятельность актива направляется, говоря схематично, тремя факторами: рвением, безграмотностью и бестолковостью.

А. Рвение.

Прибывающие в лагерь эшелоны этапников попадают в «карантин» и «распределительные пункты», где людям дают 600 граммов хлеба и где нормированных работ нет. Лагерная система с необычайной жестокостью относится к использованию рабочей силы. Переброски из отделения в отделение делаются только в выходные дни. Пребывание лагерника в карантине и на распределительном пункте считается «утечкой рабочей силы». Эта «утечка» организационно неизбежна, но УРЧ должен следить за тем, чтобы ни одного лишнего часа лагерник не проторчал вне производственной бригады. УРЧ из кожи лезет вон, чтобы в самом стремительном порядке разгрузить карантин и распределительные пункты. Этим делом заведует Стародубцев. Десятки тысяч лагерников, еще не оправившихся от тюремной голодовки, еще еле таскающих свои истощенные ноги, перебрасываются на лесные работы, в карьеры и прочее. Но делать им там нечего. Инвентаря еще нет. Нет пил, топоров, лопат, тачек, саней. Нет и одежды – но одежды не будет совсем: в лесу, на двадцатиградусных морозах, по пояс в снегу придется работать в том, в чем человека застал арест.

Если нет топоров, нормы выполнены не будут. Люди хлеба не получат – так же и из тех же соображений, по которым не получили хлеба землекопы карьера № 3. Но там давали хоть по 400 граммов – все-таки хоть что-то да копали, а здесь будут давать только 200, ибо выработка равна приблизительно нулю.

Следовательно, УРЧ, в лице Стародубцева, выполняет свое задание, так сказать, «в боевом порядке». Он рабочую силу дал. Что с этой рабочей силой будет дальше – его не касается: пусть расхлебывает производственный отдел. Производственный отдел, в лице своих инженеров, мечется как угорелый, собирает топоры и пилы, молит о приостановке этого потока людей, не могущих быть использованными. А поток все льется.

Пришлось говорить Богоявленскому не о том, что люди гибнут – на это ему было наплевать, – а о том, что, если через неделю-две придется поставить на положение слабосилки половину лагеря, – за это и ГУЛАГ по головке не погладит. Поток был приостановлен, и это было моим первым деловым столкновением со Стародубцевым.

Б. Безграмотность.

Строительство гидростанции на реке Ниве («Нивастрой») требует от нашего отделения 860 плотников. По таким требованиям высылают крестьян, исходя из того соображения, что всякий крестьянин более или менее плотник. В партию, назначенную на отправку, попадает 140 человек узбеков, которые в «личных карточках» в графе «профессии» помечены крестьянами. Урчевский актив и понятия не имеет о том, что эти узбеки, выросшие в безводных и безлесных пустынях Средней Азии, с плотничьим ремеслом не имеют ничего общего, что, следовательно, как рабочая сила – они будут бесполезны, как едоки – они, не вырабатывая плотницкой нормы, будут получать по 200–400 гр. хлеба, что они, как жители знойной и сухой страны, попав за полярный круг, в тундру, в болото, в полярную ночь, вымрут как мухи и от голода, и от цинги.