Россия против Запада. 1000-летняя война - Страница 8

Датчане, однако, забеспокоились и, понимая, что в одиночку не устоять, приняли меры. Их тайное (русские о нем так и не узнали) посольство предложило братьям-рыцарям не думать о глупостях, а взвесить все, как пишет Магнус Стодтхольм, «с точки зрения уникально удобно для Европы сложившейся ситуации». Взвешивать, в самом деле, было что. Для похода на Раковор, а затем, если повезет, то и на Ревель, русские стянули практически все имеющиеся силы. Резервов, по факту, не оставалось ни в Новгороде, ни в Пскове, ни даже «на низах» у великого князя. Таким образом, сломав русскую рать и, как формулирует тот же Стодтхольм, «нанеся русским максимальный урон в боеспособных мужчинах», можно было рассчитывать по горячим следам, на плечах бегущих, быстро оккупировать Новгородскую и Псковскую земли. Даже, если повезет, занять и оба города – и тогда уж не менее года спокойно закрепляться в новых владениях. На что и Папа, и император, и князья Священной Римской Империи, несомненно, прислали бы и денег, и людей. Особый упор делался на то, что все продумано и неудача попросту невозможна, поскольку русским придется столкнуться с «войском, вдвое большим, нежели они рассчитывают, к тому же занявшим позиции по своему усмотрению; для успеха осуществления плана нужно только соблюдать полную тайну».

Аргументы датчан были убийственно логичны. Они вдохновляли и соблазняли. Препятствием была только клятва на кресте, преступить которую в те времена было непросто. О ходе дебатов в капитуле ордена ливонские хроники умалчивают, но, слава богу, Стодтхольм в своей монографии использует редкие документы из датских архивов, причем не летописи, а деловую переписку, из которой, как правило, можно узнать куда больше. «Выгода предложений была бесспорна, – пишет он, – по поводу же клятвы на кресте епископ, выслушав мнения совета, вынес решение, что нарушение обета, данного еретикам, не грех, если от этого будет польза Христианскому Миру. После этого общему решению противился только Конрад фон Целле, комтур Пайды, трижды повторивший, что русские никогда своих клятв не нарушали, а коль скоро так, то рыцарям свои клятвы нарушать неблагородно». Реакция коллег на столь неуместные речи мне неведома, но результат известен. 18 февраля 1268 года от Р. X., встретившись под Раковором (ныне Раквере) с объединенным (как и предполагалось) – вдвое большим – вражеским войском, занявшим (как и предполагалось) исключительно выгодные позиции, русские, выстояв в ходе жесточайшего сражения, не просто опрокинули союзников, но буквально растерли их (в том числе и уважаемого Конрада фон Целле, которого мне искренне жаль) по снегу. Вслед за тем пустив в дым всю Ливонию (что, как вы понимаете, никак не предполагалось), а в следующем году орден, попытавшись взять реванш, дал задний ход при первом же появлении русских стягов на горизонте, выпросив мир «на всей воле новгородской». Вот, собственно, и все. Пошли, правда, по итогам событий среди братьев-рыцарей – и даже попали в хроники – нехорошие шепотки. Дескать, все эти напасти суть наказание за грех клятвопреступления. Однако епископу Риги удалось погасить разговорчики в строю в самом зародыше, отправив запрос в Рим, откуда пришла булла с разъяснением, что, мол, ничего подобного, всякое бывает, а клятвы варварам, действительно, силы не имеют. Однако, несмотря на такой однозначный ответ, конфликты ордена с русскими соседями с этого времени сводились к обычным – когда большим, когда меньшим – драчкам на меже, великий же Drang воинов Божьих nach Osten прекратился. Ибо булла буллой, а Бог не фраер…

В общем, котел кипел вовсю. Кое-как устаканилось все только в предпоследнем десятилетии XIII века, когда пруссов все-таки общими силами нагнули, в Литве начались разборки на тему, кто теперь Миндаугас, а «русское» направление после неудачной битвы под Раковором вообще было закрыто, как стратегическое. Главной целью ордена отныне стало окончательное покорение будущих латышей (это сделали быстро и без особого труда) и аккуратное продвижение в Литву, а если получится, то и в Польшу. Эстам, подвластным ордену и епископам Риги и Дерпта, в таком раскладе по-прежнему мирволили, держа в положении, конечно, людей второго сорта, но полезных и с привилегиями. Да и вообще, в то время братья-рыцари особо шкур с податных, не считая предков латышей, не драли. Зато в датских землях, на севере Эстонии и островах, включая город Ревель, все было совсем иначе. Короли Дании в тот момент были слабы, датские вассалы их не слушались, шведские соседи допекали вовсю, так что ставку господа из Копенгагена делали на немцев. Им доверяли, их приманивали, их возвышали, а поскольку свободных земель в самой Дании не было, фьефы переселенцам предоставлялись в Прибалтике, считавшейся «королевской землей». И вот там-то эстам приходилось туго. Мелкие безземельные дворяне, обретя наконец и земли, и как бы крепостных, устанавливали в крае даже не орденские, а «ординарные» германские порядки, что было для земледельцев крайне неприятно. Описывать не стану, что такое ужасы средневекового крепостничества – каждый, в принципе, может представить и сам. Скажу лишь, что было введено даже давно забытое почти во всем цивилизованном мире право первой ночи. При этом местной специфики новые хозяева не знали и знать не желали. А зря. Поскольку «датские земли» населяли все-таки не на все уже согласные ливы и прочие курши, а серьезные люди, к тому же знающие, что их сородичей в землях ордена и епископов хоть сколько-то, но уважают, и не считавшие себя хуже кого-то. Короче говоря, тлело. Тлело долго и сильно. Вопрос был лишь в том, когда пламя прорвется.

Прорвалось в 1343-м. Причем именно пламя. В буквальном смысле слова. Естественно, эсты не могли знать, что такое «Сицилийская вечерня». Но, судя по тому, что в Юрьеву (на 23 апреля) ночь по сигналу – на одном из холмов вспыхнул заброшенный дом – поднялась вся «датская» Эстония, подготовка к мероприятию была не менее долгой и тщательной, нежели за 60 лет до того на Сицилии. И резали точно так же, как там французов – не щадя никого, не различая старых и малых, мужчин и женщин. Еще до рассвета были захвачены и разгромлены все усадьбы. Всего погибло около 3000 (или даже больше) немцев и датчан, спастись удалось очень немногим. Заодно с поместьями жгли церкви. Мятежникам удалось захватить даже хорошо укрепленный, запертый на ночь монастырь в Пайдисе, где погибли почти три десятка монахов. Не смогли, правда, взять с налету сильный замок Витгенштейн, гарнизон которого был поднят на ноги «несколькими немецкими женщинами, в непристойном виде явившимися у ворот». Устоял и Хаапсалу, где дозорные подняли тревогу, увидев на горизонте зарево. А также, разумеется, Ревель. Правда, в стычке у стен города небольшой отряд защитников был разбит, но взять штурмом достаточно крепкие по тем местам стены без специальных навыков и оборудования было непросто. Лидеры эстов («четыре короля» – скорее всего, из штаба подготовки восстания), понимая это, тратить людей, бросая их на заранее обреченный штурм, не стали. Они копили силы, объявив Ревель сборным пунктом ополчения, и всего за два-три дня в лагере было уже около 10 000 вооруженных мужчин из бывших маакондов. По тем временам и местам – огромная сила. Хотя, конечно, в военном отношении не слишком убедительная – боевой опыт имелся мало у кого, конницы не было вообще, да и оружие оставляло желать лучшего.

На некоторое время установилось затишье. Из Ревеля во все стороны шли панические просьбы о помощи. Что на законного короля надежды нет (в Дании ситуация была хронически непростая), там понимали очень хорошо, поэтому, не согласовывая действия с сувереном, умоляли о спасении всех, на кого была хотя бы малейшая надежда, упирая на христианский долг и обещая решительно все. Соседи не отказывались. Буркхард фон Дрейвеле, магистр Ливонского ордена, пообещал прийти незамедлительно. Аналогичное обещание прислал и епископ Дерпта. Со своей стороны, не теряли времени и «короли» эстов. Были отправлены послы в финский Або, к шведскому наместнику и во Псков. И шведов, и русских, – видимо, по принципу «кто раньше успеет» – приглашали «прийти и взять страну под свою власть вместе со славным Ревелем». Ни те, ни другие не отказали, и, как указано в летописях, «радостные послы вернулись к войску». Похожие предложения были посланы и магистру – типа датские люди совсем достали, а во владениях ордена порядки справедливые, и ежели орден заберет их под свою крышу, ополчение будет только радо. Дальше в обеих хрониках начинается мутное. Можно сделать вывод, что идея магистру понравилась и он, в чем-то соглашаясь с жалобами эстов на «чрезмерное угнетение», был поначалу не против. Но слишком уж много церквей сожгли бунтовщики, дав основания считать считать себя «вернувшимися в язычество», а с такими у братьев-рыцарей разговор был короткий. Да и совершенно однозначная позиция дворян, потерявших в северных землях родных и друзей, не позволяла идти на серьезные переговоры с убийцами. Вместе с тем традиционная трактовка дальнейших событий («заманил на переговоры и коварно убил») тоже не совсем верна. Действительно, «короли» по приглашению фон Дрейвеле прибыли в замок Пёйде на переговоры и, действительно, там погибли. Однако, судя по всему, не были «подло казнены», а погибли в стычке, отказавшись исполнять распоряжение магистра о пребывании в его ставке и попытавшись пойти на прорыв.