Российская империя в сравнительной перспективе - Страница 88

Многое определяется обычаями, существующими в государстве, например, в среде крестьянства. Сомерс в своей работе описывает череду преемственных методов, которые использовались государством для формирования «национальных сообществ»: «от вовлечения и принудительного участия [населения] в первичных органах местного самоуправления, как это было в Англии… до прямого назначения государственных должностных лиц в соперничающие первичные органы»⁷¹. Российские государи использовали оба эти подхода в управлении империей – в различное время и в различных областях страны. Свойственный империи правовой плюрализм способствовал привлечению (зачастую даже принудительному) местного населения к участию в управлении; однако, самодержцы никогда не сомневались в своем исключительном праве назначать в различные части империи своих наместников или устанавливать новые законы.

Одним из главных вопросов построения «сообщества империи» являлся выбор способов, с помощью которых местные общины могли быть вовлечены в общую систему государственного управления. В критический для российской представительной демократии момент самодержавие активно воспротивилось идее избрания в Государственную думу, наряду с лицами прочих сословий, крестьян и представителей национальных меньшинств⁷². Власть не желала допускать местные, национальные и религиозные общины к выражению их интересов в центральном законодательном органе и при этом постоянно боролась против расширения полномочий элит. Это привело к тому, что и власть, и подданные оказались лишены канала связи и взаимодействия, необходимого для развития законодательства.

В то время, как самодержавие отступилось от концепции имперской демократии, либеральная оппозиция выступила против многообразия местных укладов и правовых норм, а с ними и против инклюзивных элементов имперской правовой доктрины. Практика волостных судов способствовала развитию в среде российского крестьянства навыков использования буквы закона, однако, интеллектуальная элита по-прежнему пребывала в твердой уверенности, что крестьяне начисто лишены правового самосознания. Либералы подвергли критике крестьянские суды, вменяя им в вину именно их обособленность. Стремление реформаторов во что бы то ни стало искоренить разрозненность судебной системы нанесло удар по зачаткам совместного управления, колыбелью которого и являлись многочисленные суды низшей инстанции по всей империи.

Само противопоставление концепций единого, «национального» законодательства и множественных судебных систем было ошибочным. Многообразие судов, в которых решения принимались выбранными на местах судьями, по своей природе отнюдь не противоречило ни развитию гражданского самосознания, ни становлению правового государства. Ведь члены общин имели возможность участвовать в интерпретации законов и формализовать свои социальные отношения при помощи судебных учреждений низшей инстанции.

Постепенное взаимное приспособление законодательства и общинных норм можно проследить в судебных системах, основанных на прецедентном праве. Неспособность позитивного права вместить все многообразие правовых норм, существовавших в империи, отчасти и стала помехой для кодификации новых законов в России в конце XIX – начале XX века. Однако, как мы могли убедиться, имперская правовая доктрина содержала важнейшие элементы концепции прецедентного права, что создавало возможности для взаимодействия законодательных норм, местных обычаев и религиозных правил при интерпретации и использовании законов на практике⁷³.

Неприятие российскими интеллектуалами концепции правового плюрализма объяснялось не столько принципиальными преимуществами монистической правовой системы, сколько ограниченностью их собственного политического мышления⁷⁴. Увлеченные идеями единого гражданства и универсального законодательства, которые они считали прогрессивными, российские юристы-реформаторы оставляли без внимания потенциал имперского права в области интегрирования различных слоев общества в правовое государство. И самодержавие, и боровшиеся с ним реформаторы оказались одинаково неспособны понять, что многообразие общин, составлявших империю, может быть продуктивным для существовавшего или будущего государственного устройства.

1 По вопросам географии и расширения Российской империи см.: LeDonne J. The Russian Empire and the World: The Geopolitics of Expansion and Containment. New York: Oxford University Press, 1997. Особенно с. 7–8 о «политике продвижения». По вопросам принципов расширения Московского царства см.: Nol’de В. La Formation de l’Empire Russe: Etudes, Notes et Documents. Paris: Institut d’Etudes Slaves, 1952. Vol. 1. P. 63–76.

2 Cm.: Kollmann N. By Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia. Ithaca: Cornell University Press, 1999: а также: Kivelson V. Muscovite «Citizenship»: Rights without Freedom //Journal of Modern History. 2002. № 74. P. 465–489.

3 Цитируется no: KappelerA. The Russian Empire: A Multiethnic History. Harlow, England: Pearson Education Limited, 2001. P. 70

4 Так было в Дагестане в 1840 году, когда имперские власти на короткий период попытались заменить там шариат и суд адата на российские светские суды. См. работу В.Б. Бобровникова «Суд по адату в дореволюционном Дагестане (1860–1917)» (Этнографическое обозрение. 1999. Март-апрель. № г. С. 31–32).

5 В качестве примера см. рассуждения о политике российских властей в отношении коренных народов Севера: Slezkine Y. Arctic Mirrors: Russia and the Small Peoples of the North. Ithaca: Cornell University Press, 1994. P. 29–31.

6 По вопросам статуса имперского права как правосудия в последней инстанции см.: Kimerling Wirtschafter E. Legal Identity and the Possession of Serfs in Imperial Russia //Journal of Modern History. 1998. Сентябрь. № 70. P. 561–563.

7 См. дискуссии между Бодуэном Дюпре, Морицем Бергером и Лайлой аль-Зуэйни в работе: DupretB., Berger М., al-Zwaini L. Legal Pluralism in the Arab World. The Hague: Kluwer Law International, 1999. Особенно с. VII–XVIII и 3-40.

8 Обзор этих событий глазами современника можно найти в работе Н. Устрялова «Историческое обозрение царствования государя императора Николая Первого» (СПб/: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1847. С. 142–151). Также см.: RaeffM., Speransky М. Statesman of Imperial Russia 1772–1839. The Hague: Martinus Nijhoff, 1969. P. 110–117,320-346.

9 Cm.: Wortman R. The Development of a Russian Legal Consciousness. Chicago: University of Chicago Press, 1976. P. 35–50.

10 По вопросам судебной реформы см.: Коротких М.Г. Судебная реформа 1864 года в России: сущность и социально-правовой механизм формирования. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1994. По истории суда присяжных и реакции общества на судебные процессы по уголовным делам см.: Суд присяжных в России: Громкие уголовные процессы в 1864–1917 гг. / Сост. С.М. Казанцев. Л.: Лениздат, 1991. По вопросам судебной реформы в долгосрочной перспективе см.: Solomon P.H.Jr. Reforming Justice in Russia, 1864–1917. Armonk: M.E. Sharpe, 1997. По вопросам взаимосвязи политики и юридической мысли в России в XIX веке и позднее см.: Ajani G. The Rise and Fall of the Law-Based State in the Experience of Russian Legal Scholarship // Toward the «Rule of Law» in Russia? / Ed. by D.D. Barry. Armonk: M.E. Sharpe, 1992. P. 3–21.

11 По вопросам процедуры и юрисдикции института мировых судей см. сборник «Мировой суд: Практические комментарии на первую книгу Устава гражданского производства» (Сост. В.Л. Иващенко. СПб.: М. Меркушев, 1913).

12 Схематическое описание судебных инстанций России до и после 1889 г. см.: Коц Е.С. Местный суд и его реформа. СПб.: Земледелец, 1913. С. 10–14.

13 Краткое и емкое описание российской судебной системы конца XIX века см.: Путилов А. Государственное устройство // Россия в конце XIX века / Под ред. В.И. Ковалевского. СПб.: Типография Брокгауза и Ефрона, 1900. С. 102–106.