Роса в аду - Страница 10

— Вот и вся разница между "активным" и "пассивным" началами, — вздохнул я. — Вы не можете действовать моим оружием, хотя придуманные мной правила подразумевают победу именно этого оружия. Я предпочитаю доказывать, а вы предпочитаете верить. Алгебра для того и придумана мной, чтоб ей нельзя было проверить гармонию. А вообще, согласитесь: это была очень недурственная идея — напугать вас так, чтоб вы отгородились не только от дел моих, но и от всего нового. Долго вы будете молиться?

— Пока вы не уйдете, — сказал он. — Зачем вы пришли? Вы не хотите ничего дать, не хотите ничего взять… Вы хотите только говорить? Но это же пустое…

— Слова не могут быть пустыми, — не согласился я. — Пустыми могут быть только мысли. Просто мне нет надобности объяснять вам причины, заставившие меня прийти сюда и спрашивать… Кстати, спасибо, что не "тыкаете" мне, подобно большинству ваших собратьев. В ваших "кругах" очень часто принято обращаться ко мне на "ты", словно кто-то из тех, кто подобным образом упоминает обо мне, знает меня настолько давно и хорошо, что получил на это право. Если же это выражение презрения… Не слишком ли самоуверенно для человеческой твари? На земле еще не родился человек, смеющий проявлять ко мне неуважение… Скажите по секрету: зачем вы избили моих слуг? Вас ведь учили кротости и непротивлению злу — насилием… Что это за манера такая — в морду бить?

— Я так и подумал, что вы пришли именно по этому поводу.

— Нет, я пришел совсем по иной причине. По этому поводу я только выбрал для своих вопросов именно вас.

— Что же вы хотите?

— Просто поговорить.

— Зачем?

— Чтобы понять.

— Что?

— Вот этого я вам сказать не могу, — улыбнулся я. — Вы же знаете, что для чистоты эксперимента требуется полное незнание подопытным самой цели эксперимента.

— В таком случае я не могу вам помочь.

— Обиделись на слово "подопытный"?

— Нет, просто не могу позволить себе участвовать в эксперименте, проводимом вами.

— Значит, все же боитесь…

— Я человек. Обычный человек, ищущий поддержку лишь в Боге. Вступая в общение с вами, я невольно удаляюсь от этой поддержки. Силы наши не сравнимы, а замыслы ваши мне не видны. Но сама ваша суть заставляет меня бежать от вас и ваших предложений.

— А если ваши представления обо мне ошибочны? Или я нуждаюсь в вас? Очень нуждаюсь, что тогда?

— Вы? — удивился он. — Тогда… Тогда спросите прямо, и я так же прямо отвечу вам.

— Ваш ответ на мой вопрос известен мне заранее.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Зачем вам все это?

— Чтоб получить ответ, не спрашивая. Вы же знаете, правда идет не с языка.

— Вы получили ответ?

— Нет, вы уклоняетесь, и я не вижу нужного мне. Беседа наша пуста не по моей вине. Вы слишком боитесь. А ведь и вам есть о чем спросить меня, а у меня многое, что я хотел бы узнать от вас… Вам ведь многое хочется узнать, разве нет? Ведь даже вам интересно, существовал ли Он на самом деле?

— Я это и так знаю. Без подтверждений. Я верю.

— Глупость. Как можно знать, основываясь лишь на вере. Нужны факты, источники, свидетели, подтверждения. Впервые за нашу беседу священник улыбнулся:

— А как же я узнал вас? Почему не принял за сумасшедшего, больного или насмехающегося надо мной? Потому что я верю. Разве я ошибался?

— Странная у вас логика, — рассмеялся и я. — Разговор слепого с глухим переходит в разговор верующего с душевнобольным. Скажите, вы, лично вы верите, что человечество способно измениться к лучшему? Что оно способно принять добро? Отказаться от всего… От всего, чем владеет? Ответьте мне, но не как священник, а как человек. Вы верите, что человечество способно обратиться к добру?

Священник долго молчал, поглаживая седеющую бороду, потом грустно покачал головой:

— Нет, все человечество не сможет. Но оно будет пытаться это сделать. Искра, данная нам Спасителем, не превратится в охватывающих всех огонь, но и не угаснет. Люди будут пытаться. У кого-то это получится, а чьих-то усилий над собой окажется недостаточно. Но попытка изменить себя уже немало значит. Для человека это даже много. И если это получится у одного из десяти, то этот "один" стоит того, чтоб за него бороться. Это мое мнение как человека. А как священнослужитель, я могу ответить вам, что…

— Не надо, — сказал я. — Не надо как "священнослужитель". Я не люблю религии во всех их проявлениях. Чтоб просить у Бога и благодарить Его, нет нужды совершать обряды и вводить свое тело в какое-то особое помещение, или же облачать его в какие-то особые одежды… Хотите, я открою вам маленький секрет? Один-единственный человек, заставляющий верить кого-то в существование доброго начала в мире, опасней для меня, чем двадцать пять священников, совершающих обряд.

— Так ведь и мы служим и живем не для вас, а во славу Его.

— Тоже верно… И на этом хватит. Может быть, я еще приду к вам с расспросами. У меня их много. Только получив ответ на каждый из своих вопросов, я смогу получить ответ на тот, единственный, который меня интересует больше всего… Черт побери, мне нужно найти ответ на этот вопрос! Это — единственное, что интересует меня в настоящий момент!

— Не ругайтесь, пожалуйста.

— Что?.. Ах, это… Это моя привилегия и мое право — сквернословить там, где я нахожусь. Я еще приду к вам… может быть…

— Не надо, — попросил он. — Я еще не настолько силен духом, чтоб говорить с вами.

— А что такого особенного для этого требуется? Надо же быть такими запуганными… Ну, а если мне это очень важно? Если я очень нуждаюсь в этом?

— Тогда приходите.

Я невольно расхохотался.

— Не принимайте мои слова всерьез — я шучу… Нет, вы мне определенно нравитесь. Вы оригинальны и самобытны. Возьмите, — я достал из кармана толстую пачку стодолларовых купюр и протянул священнику. — Возьмите для своего храма. Вы ведь уже не первый год не можете закончить ремонт…

Он даже отступил на несколько шагов и спрятал руки за спину.

— Уберите… Пожалуйста, уберите эти деньги. Если вам искренне нужна помощь или ответы на мучающие вас вопросы — приходите. Я попытаюсь. Не знаю, получится ли это у меня, но я попытаюсь вам помочь… Если вам это действительно нужно… А деньги уберите.

— Как знаете, — согласился я, убирая деньги в карман. — Хотя и это — глупость, смею вас уверить. Опасны не деньги, а отношение к ним.

Я поднялся и пошел к выходу. Когда я был уже на пороге, священник все же не выдержал и окликнул меня:

— Подождите… Скажите мне… Скажите мне, у нас, на земле, кто имеет власть над нами?

— Вы сами, — со злорадным удовольствием ответил я на этот вопрос. — Я владею всем вещественным, а своей душой и телом распоряжаетесь исключительно вы сами.

— Нет, вы не так поняли меня…

— Да понял я вас, понял… Как вы думаете, что я сделал бы со всеми вами, будь у меня на это хоть один шанс?! С вами, убивающими и предающими, неверящими и грешащими, слабыми и омерзительными?! И вопрос, на который я хочу найти ответ, звучит так: почему, видя вас и дела ваши, понимая все и страдая с каждым из вас, Создатель не уничтожит вас, стерев с лица земли и воссоздав заново? Почему Он не разрешает мне этого? Почему?! Знаете вы ответ? Священник отрицательно покачал головой:

— Никто не может ответить за Него.

— Хорошо, что ты не сказал про любовь, — зло бросил я. — Потому что это тот единственный ответ, принять который я не могу. Любовь… За что вас любить?! Как можно любить вас?! Это кем же надо быть, чтобы вас любить?!

Я зябко передернул плечами и вышел из храма. Ночь уже опустилась на город, укрывая мраком тысячи набирающих силу теней. Я плотнее запахнул плащ, прячась от холодного петербургского ветра, и бесцельно побрел дальше, прислушиваясь к шуму машин и дребезжанию людских голосов. Погруженный в свои мысли, я не заметил, как вышел на берег Невы, остановившись напротив хранящего свою зловещую тайну сфинкса. Решив передохнуть на ступенях лестницы в тишине и одиночестве, я направился было вниз, но тут же остановился.