Ромашки для королевы - Страница 11

Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. И его слово решает судьбу любого подданного. Свита движется за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.

Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы его законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни Орильра. И сегодня прибыл в древний заброшенный дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила, что вечность – для некоторых настоящее проклятие. Непосильное.

Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом.

А мерзавец, вернувшись из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены, очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Дело было в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец быстро нашел и принес древний свиток с начертанным законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.

Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается и освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна, и в сон уходили все. Отец двенадцать раз, выходя из сна забвения, объявлял новых королев, забывая прошлое начисто. А мерзкий Орильр пережил всех и не уставал, не забывал, не кланялся.

Древний свиток, как ни смешно признать, давал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну, и если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».

Лэйлирр ждать не стал. И уводить народ в новую страну – тоже. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых верным образом соединять помыслы. А проклятый свиток, кстати, сделать недоступным для подданных.

Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – оно длится.

И потому уже почти пять веков он наведывается в древний заброшенный замок. И спрашивает отступника, готов ли тот склониться перед королем, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это совершенное удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения пленника. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на своего младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.

Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

– Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.

– Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?

– Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король чуть нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.

Коридор северной галереи, всегда прохладный, темный и наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.

Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие огненным воздухом, слышать запах собственных паленых волос и все же – жить. Как приятно, что ему до сих пор не захотелось поклониться! Борьба так оттеняет скуку жизни! Вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.

Король уселся в кресле у огня и рассмеялся снова, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.

Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, это было в самом начале, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, века два назад. Тогда бывшая жена этого ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, довольно молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело, честно пожаловавшись новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке выглядел он вполне здоровым, лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина кричала, смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.

Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при самом пророчестве. Когда прежние советники покинули мир живых, а этот мерзавец висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, он умудрился очередной раз посмеяться над королем.

«Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал он, пытаясь улыбнуться своими разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно уходят в сны забвения. Можешь убить меня, но древнего миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать подлого насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец обещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.

Король усмехнулся.

Тоже, нашелся спаситель соплеменников! Никому его жертвы не нужны, упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно куда чаще уходят в сон теперь. Что с того? Только то, что этого самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.