Романовы. Ошибки великой династии - Страница 2

Значит, то самое «крепостничество» не только тормозило социально-хозяйственный, промышленный прогресс России, о чём нам целый век твердили и либеральные и революционные учителя, а полстраны при этом про себя вздыхало: «Да и чёрт бы с ними со всеми!» (имея в виду и Прогресс, и самих учителей).

Значит, дело не только в каком-то дурацком, возможно, и выдуманном Прогрессе, а в незаметном, но фатальном двухвековом искажении самой душевной подосновы, самой русскости русского дворянства. В дальнем следствии этого искажения: бывший русский крепостной в обнимку с братишкой-комиссаром… Левинсоном (возьмём наудачу хоть фадеевского, но понятно, что имя им – легион) резали и стреляли Лариных, Оболенских и Салтыковых, ничуть при том не тревожимые своей, крестьянской долей, русскости.

Признаю, подобное библейско-оперно-историческое сопоставление покажется несколько неожиданным. Может, даже подыгрыванием, подбрасыванием аргумента для революционеров и того самого Комиссара по музыкальным делам? Хотя для него, наверное, и Библия была бы столь же сомнительной белогвардейщиной, как и пушкинская «фальшивая крепостническая идиллия».

Но всё же. Сто раз смиряясь с крепостнической, всеми силами души споришь с фальшивой. Не желаешь признать, что «тупица-комиссар», пусть нечаянно, невольно, но угадал. Даже зная наизусть всё содержание следующего акта оперы «Русская история», начинающегося словно с театральной ремарки: «Прошло сто лет…». То есть и пред всеми кровавыми подробностями Революции, Гражданской войны всё равно некая часть душевного строя остаётся недоступной законам «строя общественно-политического». Золотой век Пушкина, наша Идиллия на грани (как потом выяснилось) Гибели… успела, однако, сформировать менталитет нации.

И подтверждение можно найти, даже не выходя за пределы сего случайного музыкального сюжета 1925 года. Да-да, ведь всесильный комиссар, кромсая как угодно, хоть самым диким образом беззащитные оперы, НЕ мог их отменить. Получив «добро» какого-нибудь Луначарского, легко произвёл бы Онегина в декабристы, петрашевцы, народовольцы, наконец, в большевики… но просто вычеркнуть, лишить нацию пушкинского Романа, Оперы – НЕ мог. Потому и возился, правил. Чувствовал ведь (скорей всего безотчетно): вот на Этом месте должно что-то быть, стоять нечто, но с нашим, правильным знаком, печатью «исторического материализма»… А что это за место, кем, чем оно очерчено?

Примеры вроде выше приведённого некоторые патриоты отодвигали, потому что оппоненты-русофобы стремились их использовать уже вовсе некорректно, исполнить настоящий фокус, распространив эти «рабские примеры» на всю историю России. Но в действительности те эксцессы крепостничества напрямую связаны (и хронологически точно совпадают!) с одним особым периодом истории России, с её ускоренной модернизацией. Рассматривая чуть шире – с периодом Романовых.

Пишущие о русской истории как-то не заострили внимания на этом парадоксе: именно в период, когда Россия собирала искренние (и не очень) приветствия Европы, как наиболее быстро цивилизуемая страна, тогда, собственно, и появилось настоящее крепостничество, «радищевское рабство». Бывшее в итоге Платой за ускоренную Модернизацию, Цивилизацию, «приближением к Европе».

Официально крестьяне закрепощены Соборным уложением 1649 года Алексея Михайловича, царствование которого и полагают началом российской модернизации. Критики Петра, славянофилы, сторонники «народной монархии» типа Ивана Солоневича даже утверждают, что настоящая, правильная модернизация была при Алексее Михайловиче, а не в шараханьях его сына.

А «ягодный» пример, которым открылось моё исследование, относится к периоду 1762–1861 годов, назовём его «развитое крепостничество». По условной шкале приближения к Европе то был следующий этап: теперь не только Россия стала полноправной европейской страной, но и российские дворяне признаны цивилизованными европейцами. Впервые россияне – частные лица, не дипломаты, госчиновники свободно разъезжают по Европе, живут, приобретают там недвижимость, заключают браки с иноподданными. И именно в это время освобождение дворян от обязательной службы, их просвещение дало толчок процессу, в результате которого крепостничество в отдельных случаях уподоблялось рабству. Это очень осторожно, опровергая радикальных «обличителей рабства», признаёт и Ричард Пайпс, о книге которого «Россия при старом режиме» ещё будет идти речь.

Высший взлёт просвещённости, гуманизма – ценою дохристианского, и, как выяснилось выше, даже – добиблейского рабства (по тем ягодкам отступили аж до древневавилонского Хаммурапи или даже далее).

В заключительных главах будет рассмотрена история царствования последнего Романова с нескольких, может, и неожиданных точек зрения. Первоначально я думал назвать книгу о Николае II «Антицарь», но после некоторых размышлений, пересмотра всех привлечённых обстоятельств, решил оставить это название только за одной главой.

«Анти…» – не стилизация под средневековых Антипап (Антипапа Бенедикт ХIII и т. д.) или под известный памфлет Энгельса «Антидюринг» (значение которого было – против Дюринга). «Антицарь» – не лозунг «против царя Николая II», а скорее напоминание о некоторых свойствах царя, делавших его некой… античастицей монархии. Античастицы, как известно, вкупе со своими противоположностями, обычными частицами дают мгновенную аннигиляцию. Картина февраля 1917 года, потрясшая всех современников, мгновенность исчезновения тысячелетней монархии и трёхсотлетней династии как раз и напоминает аннигиляцию.

Но «короля играет свита», и гораздо больше, чем о личных свойствах Николая II будет рассказано о его окружении, сподвижниках и оппонентах, исторических условиях.

И… о предшественниках…

Удивительно, насколько тотально и тщательно разложили на противоположные полочки два важнейших царствования в истории России: «Реформы» Александра II Освободителя и «Контрреформы» Александра III Миротворца. Это периодически прорывается бессмыслицей исторического сюжета, и – характерная примета – появляющимися в повествованиях бесчисленными «но вдруг»… масоны, декабристы, народовольцы, большевики…

Важно показать внутреннюю связность всего периода 1856–1894 годов, времён правления Александров II и III. Предлагаемый мной термин «ДвуАлександрие» (некое фонетическое подражание, например, «Междуцарствию») нарочито неуклюж в расчёте на привлечение к нему волн критики, которые, надеюсь, оставят всё же некий рисунок, идею или хоть просто подозрение в неправоте прежних классификаций. Выпячивание и наивное внимание к малосущественным деталям, противопоставление Отец (Реформы) – Сын (Контрреформы) затушёвывало несколько важных подробностей истории России. Приводило к забвению главного смысла двух царствований, того, что и даёт основание для их объединения в период «ДвуАлександрие» (1856–1894) или, если угодно, «Излечение России».

Непонимание сути работы отца и сына более всего и подвело внука, Николая II. Правда первую треть его, Николая, царствования ещё работала команда Александра III во главе с лучшим его министром Сергеем Витте, и его можно считать продолжением «ДвуАлександрия» примерно до 1902–1903 годов. Пуск Транссиба – пожалуй, последнее великое их свершение. Далее – уже собственно Николаевский выдвиженец Безобразов, война, революция, ещё война, ещё революция. Тут-то как раз и воцаряется это вводное слово «вдруг»: «Япония в 1905 году была близка к полному истощению ресурсов, но вдруг революция… В 1916 году Россия наладила военное производство, снабжение армии и была близка к победе… но вдруг Гучков с Родзянко, сговорившись в феврале с начальником штаба Алексеевым…»