Romanipen (СИ) - Страница 9

— Ну ничего себе, — пораженно протянул гость. — Так вы еще и безответно влюблены, мон ами? Не отвечай даже, и так ясно. Что ж… Устроить я тебя могу. Давай так сделаем: ты лечись, а месяца через два отпиши мне, куда ты все-таки поехал бы, и я похлопочу. Нет, ну надо же…

— Спасибо, Миша, — ответил барин. — Пойдем теперь, а то холодно тут.

Они встали, и скоро раздался затихающий цокот копыт. А Петя еще долго сидел, невидяще глядя на воду, и пытался поверить в услышанное. Или хотя бы осознать — да все равно не получалось.

Он как во сне теперь ходил и думал: неужто так бывает?.. Поэтому не сразу прислушался к шагам за спиной, когда вечером зашел в сени.

— Здравствуй, — улыбнулся офицер, когда Петя обернулся. — А я помню тебя.

Он глубоко вздохнул. Знал уже, чем эти встречи в сенях заканчиваются. Но что ж это такое? Девка бы сама не своя была от такого внимания, а его злило. Особенно взгляд офицера раздражал — изучающий, довольный. Словно раздевал его глазами!

— Красивый ты мальчик, — он шагнул вперед, положил руку ему на плечо.

Петя отвернулся, но его взяли за подбородок и приподняли. Противно было — оглядывали, будто вещицу на торгу. Алексей Николаевич по-другому смотрел…

Офицер прижал его к стене, наклонился и зашептал:

— Шубка новая на тебе, барин подарил твой? А я лучше подарю, хочешь? Ну ты чего? — он схватил Петю за руку и наклонился к самому уху. — Пугливый, маленький совсем… Да ты не бойся, я не насильник какой, разве можно тебя, такого хорошенького?..

Попытался поцеловать его, но Петя не дал. Тут же почувствовал влажные губы на шее, у уха, и так отвратительно стало, что едва не оттолкнул со всей силы. Знал бы, какой он «пугливый» — Петя еле сдерживался, чтобы руку ему не свернуть, которая уже под полушубком шарила.

— Глупенький, не рвись… Мы нежненько с тобой, не больно совсем, понравится тебе…

Петя закусил губу. Слезы от обиды накатывали. Да за что ему это? То один, то другой, и все когда напьются — водкой от офицера сильно тянуло. Да не было бы глаз этих чернющих, кудрей этих — и не трогали бы!

А вот бы барин пришел! Его ведь друг руки распускает. Пожалуйста, лишь бы защитил, не то самому придется! Петя мысленно взмолился, не переставая вырываться и уперев ладони в грудь офицера.

— Руки убери от него, Бекетов.

Алексей Николаевич. Стоял у двери, а вид у него был — в гроб краше кладут. И голос такой, что офицер от Пети аж отскочил.

Тот опустил взгляд — не хватало еще, чтобы Алексей Николаевич видел, какие глаза умоляющие у него были. Он поднял голову, вскинулся и прошел мимо него во двор, не оборачиваясь. Уже оттуда услышал:

— Видишь же, не хотел он.

— У меня захотел бы.

— Дурак ты, Миша, когда пьяный.

— Ты будто лучше…

Офицер вскоре уехал. И Петя остался со своими мыслями.

Совсем по-другому было, когда Алексей Николаевич его целовал. Неужто правда любил и из-за него на войну хотел ехать? Петя все больше убеждался — правда.

Барин ни слова ему не сказал больше. Только смотрел вслед. Подолгу смотрел, словно каждую черточку запоминал, а потом отворачивался. И уходил во двор разминать саблей руку.

Тогда Петя сам глядел на него — затаенно, чтобы не замечал. Кусал губы, размышляя. Горько было, словно не так он что-то сделал. Совестно становилось, как представлял, что барин уедет, лишь бы его не видеть.

Алексей Николаевич сначала только пару взмахов делал, тут же морщился и садился на крыльцо. Рано было руку трудить, но барин будто торопился уехать. Скоро стал подолгу саблю крутить, хотя бледнел и стискивал зубы от боли в плече. Ильинична ругалась, крестилась, а он только гнал ее.

Петя совсем не хотел, чтобы барин уезжал. Тем более — на войну, к туркам. Заигрался он, хватит. Показал уже, что не придет, как только поманят.

Он боялся только: Алексей Николаевич-то из-за него уезжает, но хватит ли его слов, чтобы остался? Поэтому Петя эти слова каждый день откладывал.

Наконец решился. Когда барин после резкого взмаха саблей едва не выронил ее, схватился за руку и прислонился к стене, пробормотав ругательство сквозь зубы. Так и рану растревожить можно.

Петя сам не помнил, как оказался во дворе. Остановился напротив барина, тот от боли даже заметил не сразу — в глазах, наверное, потемнело. А как поднял взгляд, Петя решился.

— Алексей Николаевич, — он впервые по имени обратился к нему, — не уезжайте.

— Почему же? — через силу усмехнулся барин.

Петя вздохнул — и вместо ответа, шагнув вперед, прильнул к его груди. И затих, только гладил тихонько по плечу.

— Ты… — бессильно и устало выдохнул барин, — ты что выдумал опять?

— Ничего, — Петя прижался сильнее, чувствуя, как у него бешено колотится сердце. — Просто… не уезжайте.

Упала и звякнула сабля, и за его спиной сомкнулись немного подрагивавшие руки. Неуверенно обняли, провели по волосам. Алексей Николаевич погладил Петину ладонь, лежавшую у него на плече, и осторожно взял в свою. Тот сжал пальцы, и барин порывисто вздохнул. Легонько потерся щекой о его грудь, и руки у Алексея Николаевича дрогнули сильнее.

— Не уеду, — прошептал он.

Петя поднял глаза и улыбнулся ему.

А потом был поцелуй — томительный, невозможно долгий, настойчивый. Петя отворачивался, сползая по стене, и бесполезно бормотал: «Алексей Николаич, увидят ведь…» Да и так уже увидели, и вечером весь двор будет судачить, а Пете приятно будет слушать. Сенные девки будут завистливо коситься вслед, да только теперь ни один волос с его головы не упадет, хоть им и будет хотеться все лицо ему расцарапать.

Но мысли эти мелькнули и пропали, и Петя обмяк на руках у барина, положив голову ему на здоровое плечо. Ждал, что снова обнимет, но тот взял его за руку и потянул.

— Пойдем.

Они оказались в кабинете. Алексей Николаевич усадил его на диван и внимательно взглянул на него. Петя спокойно встретил его взгляд и улыбнулся.

Алексей Николаевич еле слышно выругался, все еще неверяще глядя на него. И снова поцеловал — теперь нежно, едва касаясь губами. Петя теперь не отворачивался, но и не отвечал: слишком непривычно было, чтобы так целовали. А когда барин запустил руку под его полушубок — упер ладонь ему в грудь.

Не для того он с самого Рождества не давался, чтобы в один день все позволить! Барин, может, думает, что сегодня прямо в спальню-то? Петя нахмурился и отодвинулся. Еще подождет, коли столько ждал.

И вдруг Алексей Николаевич негромко рассмеялся — успевший обидеться Петя растерялся. И, даже не поверив сначала, почувствовал руки на плечах. Барин обнял его, погладил — осторожно, бережно, как всегда мечталось. Наклонился к нему, тихонько поцеловал в висок — Петя вздрогнул от неожиданности.

— Смешной ты… — прошептал Алексей Николаевич.

Петя снова хотел было обидеться и вообще уйти, но не успел: барин вдруг взял его ладони в свои, поднес к лицу. Коснулся губами тонкого запястья, погладил пальцами — словно там еще оставались давние синяки. Петя пораженно смотрел на него: не целуют так крепостных!

— Странно такое тебе говорить… — снова прикосновение, на этот раз к пальцам, — дворовому… — в слове не прозвучало привычного презрения, скорее безграничное удивление. — Будет только то… — легкий поцелуй в губы, — что ты захочешь. И когда захочешь.

Петя неуверенно высвободил руку и отвернулся, чувствуя, что краснеет. Не об этом ли мечтал? Так почему сейчас в горле сохнет, щеки горят и слова не получается сказать? Он поднял глаза, чувствуя, как подрагивают ресницы.

— Какой же ты красивый, — на этот раз он неловко ответил на поцелуй. — Петенька…

Петя вздрогнул: именно это имя он услышал, когда барин из Москвы вернулся. Возможно ли — тогда уже? Хотя не из-за него ли уезжал? Невозможно…

Он порывисто вздохнул и встал. Так нестерпимо щемило внутри, так кружилась голова, что он не мог больше здесь сидеть. Никогда с ним такого не было!

— Я… — он хотел сказать, что не насовсем уходил, только успокоиться, подумать…