Romanipen (СИ) - Страница 6
Никогда Пете не было так замечательно утром. Он понял, что впервые в жизни не надо никуда вскакивать. Впервые его разбудил не шум в людской, а бивший в глаза солнечный луч. И что-то очень хорошее ему снилось, жаль только — что, не вспомнить.
Он блаженно потянулся и тут же поморщился: ребра все-таки болели. Но это ничего, через пару дней заживет.
Гораздо больше его волновало то, как же теперь быть с барином. Алексея Николаевича он после брошенного им вчера взгляда побаивался. Барин на него почему-то сильно злился — как бы ни попасть под горячую руку.
Петя встал, умылся из кадки с водой в углу. Глянул — все лицо слева красное и опухшее, волосы всколочены. Интересно, как бы Алексей Николаевич его теперь пригожим да красивым назвал.
Он, взяв шубу в охапку, вышел на улицу. Ему приветливо кивнул Федор, чистивший лошадей.
А потом он застыл как вкопанный. Увидел Алексея Николаевича, который курил, облокотясь на крыльцо. Тот его не заметил сначала, и Петя перевел дух. Почувствовал запах табака, и вдруг мелькнула мысль — вот-вот вспомнит, что же снилось…
Но тут барин обернулся, и у Пети душа в пятки ушла. Глянул тот устало и раздраженно, будто видеть его не хотел. Он бледный был, словно не спал всю ночь.
Алексей Николаевич резко протянул руку за шубой и надел ее. И смотрел не на Петю, а вбок куда-то. Кивнул в сторону лошадей, направился к ним, и мальчик пошел следом.
Барин легко вскочил в седло. Усмехнулся, наконец глянув на Петю… и протянул ему руку.
— Садись, что ли.
Тот закусил губу. Может, подсадить его еще? Он схватился за луку седла и подтянулся, садясь боком. Отвернулся, чтобы Алексей Николаевич не видел, как он скривился от боли.
Барин его все-таки поддержал за локоть, и Петя сделал вид, что не заметил. А потом его укрыли шубой, и он только зубами скрипнул.
Ехали молча. Даже Федор под тяжелым взглядом барина робел и хмурился, а Петя и вовсе старался не шевелиться. Удобно было бы положить голову на плечо Алексею Николаевичу, но он упрямо сидел ровно. Не дождется.
Хорошо хоть, они не через деревню ехали — видел бы его сейчас кто-нибудь…
А в именьи первым попался на глаза Гришка. Со свежим красным следом от кнута во всю щеку. Он как барина увидел — чуть не споткнулся. А на Петю так глянул, что тот понял — поймает и добьет.
И вдруг Алексей Николаевич его обнял — притянул к себе на виду у всего двора. У Гришки глаза круглые стали. А потом, видимо, барин на него так посмотрел, что тот побелел и в стену вжался. И пропал в конюшне.
А едва Гришка скрылся — Петя оттолкнул барина и спрыгнул на землю. Сверкнул глазами из-под кудрей. Обещал ведь — не тронет!
— Тебя теперь не обидит никто, — тихо усмехнулся Алексей Николаевич, наклонившись к нему.
— И так обидели уже, — бросил он, шагая прочь.
Барин досадливо отвернулся, и выражения его лица Петя не увидел.
Его и правда больше не трогали. Гришка обходил десятой дорогой, все косясь на господскую половину дома. И остальным сказал не подходить.
Правда, теперь по всему двору ходил слух про него и барина. Петя не слушал, но обидно было. Он только Ульянке рассказал, чтобы та не верила сплетням. Да и затихли они скоро, поводов-то не было больше.
Сам Алексей Николаевич к нему тоже не подходил. Только взгляд его Петя чувствовал, а как оборачивался — словно и не было ничего, показалось только.
Особенно на Масленицу это заметно было. Алексей Николаевич тогда постоянно на него косился с другого угла комнаты. Смешно выходило. Вокруг него вся девичья прислуга вилась — румяные, нарядные. Чуть ли не висли на нем, чтобы приласкал. Да они и разделись бы, толку бы чуть оказалось. Потому что они-то во все глаза смотрели на барина, а он — на Петю только.
А как Алексею Николаевичу водки поднесли, так взгляд у него совсем шальной стал — и тоже на Петю. Он словно через силу стопку опрокинул, а потом и вовсе рукой махнул: не надо больше.
Пете надоело это уже. Догадаются ведь сейчас, что барин на него смотрит. Он встал и вышел. Ульянка звала с деревенскими гулять, да сама убежала давно. Он решил к ней пойти.
Хорошо гуляли, весело. С ледяной горы катались, в снежки играли. В богатой избе их всех блинами угостили. Только холодно было, и Петя обратно пошел.
И — стоило барина забыть — он появился. Остановился рядом с Петей на тропинке. И вдруг накинул ему на плечи новенький полушубок.
Петя от неожиданности замер, и тот наклонился к нему.
— Измазался весь… — Алексей Николаевич достал платок и принялся вытирать ему губы.
Да что ж он за привычку взял — платок свой об него пачкать? Петя отвернулся было, но барин крепко взял его за руку, и пришлось терпеть.
Долго он вытирал там пятнышко какое-то от сметаны. Петя за это время весь вымыться бы успел.
Закончил, наконец. И Петя коснулся ладонью полушубка — как раз по его плечам сидел, теплый, пушистый.
— Не надо.
Алексей Николаевич нескоро ответил. Молчал и мял в руке платок, а потом вдруг наклонился к нему.
— Чего ж тебе надо? — не давая Пете ответить, он продолжил торопливым хрипловатым шепотом: — А ты колдун, говорят? Но меня не заколдуешь, я в эти ваши холопские сказки не верю…
А потом порывисто выпрямился и ушел почти бегом. А Петя так и остался в новеньком полушубке на плечах.
И зачем Алексей Николаевич говорил про колдунов? Говорил-то… будто самого себя в этом убедить хотел, а не получалось. Да как его, барина, понять-то?..
На следующий день Алексей Николаевич уехал, даже не дождавшись конца праздника. Петя вздохнул спокойно: он теперь совсем не знал, как вести себя с барином, и был рад его не видеть.
Оттягивал плечи новенький полушубок. Петя долго думал, носить или нет. Решил носить, потому что ходить в армячке было совсем невозможно. Но непонятно было, благодарить ли.
Он увидел Алексея Николаевича перед его отъездом. Странная это была встреча. Барин стоял во дворе, задумчиво перебирая гриву коня, а заметив Петю, нахмурился и отвернулся.
Тот глубоко вздохнул. Барина он давно не боялся, но вот подойти и поблагодарить было неловко. Он понимал ведь, зачем Алексей Николаевич его сначала сладостями задаривал, теперь вот полушубок подарил.
Петя злился, конечно. Но нет да нет брал зеркальце, смотрел и думал: и с чего бы это? Он Федора спрашивал про барина, как тот в столице жил. И только краснел, слушая. Вот уж не думал он, что так гусары гуляют — без повода, до беспамятства, имени наутро не спрашивая и не узнавая. А тут… Алексей Николаевич ни на одну крестьянку не смотрел и к барышням соседским не ездил. Петя глядел в зеркальце и не верил — неужто из-за него?..
Он, решившись, подошел и остановился перед Алексеем Николаевичем. Тот и не взглянул на него, поправляя седло. Словно видеть не хотел. И опять круги под глазами у него были, хотя вчера рано к себе ушел.
Как начать разговор, Петя не знал. Поэтому просто коснулся рукой полушубка и сказал:
— Спасибо, — впервые он к нему обратился.
Алексей Николаевич усмехнулся, даже головы не повернув. И, вскочив в седло, махнул рукой Федору и выехал со двора.
В первую неделю Петя ждал: приедет, мимо пройдет и не глядя сунет в руки что-нибудь. Потом бросил, а как почти месяц прошел — и вовсе подзабыл. Вот только часто глядел на дорогу, не замечая, как валится из рук работа.
Однажды вечером Петя уже почти заснул, как услышал цокот копыт во дворе. Подумал дальше спать… а потом и не понял, как оказался на крыльце, силясь рассмотреть барина в темноте.
Не понравилось что-то Пете. Он видел только две фигуры: сначала спрыгнул на землю Федор. И взял за уздцы коня Алексея Николаевича, пока тот странно медленно и неловко слезал. Пьяный он, что ли?
Донеслись обрывки слов.
— Пусти… Сам дойду.
Федор вместо ответа молча наклонился к барину и, кажется, взял его под локоть. А потом они ушли в дом, а Петя остался на крыльце.
Дальше он только смотрел. Вышли Федор с Ильиничной — только проснувшейся, закутавшейся в шаль. О чем-то ругались, и старушка постоянно крестилась и качала головой. Снова зашли в дом, и в спальне Алексея Николаевича горела свеча. Потом погасла.