Romanipen (СИ) - Страница 10
— Иди, — улыбнулся Алексей Николаевич, отпуская его руку.
Петя как на крыльях вылетел из именья. Спустился к реке, окатил ледяной водой лицо. Поднял глаза к ослепительно голубому небу — и счастливо рассмеялся.
Не надо было больше ревновать и пытаться ненавидеть. Поначалу только ненавидел, а потом простил. Жаль, что не понял сразу и мучил столько времени — зато теперь отпустит разве?
Только понять боялся и заговорить. А теперь решился, и все хорошо будет, как и не бывает…
Вечером Петя вошел в кабинет к барину: принес чай, с трудом отвоевав поднос у Липки. Прошел, вскинув голову и пряча счастливую улыбку под опущенными ресницами. Чувствовал на себе восхищенный взгляд барина, и невозможно тесно становилось в груди.
Алексей Николаевич поймал его руку и сжал в своей. Петя с ухмылкой вывернулся: он поиграет еще…
Он часто теперь забегал к нему — то приносил что-нибудь, то просто так. И останавливал себя, и удержаться лишний раз не мог. Барин улыбался ему, сажал рядом с собой. Ласково трепал по волосам и целовал — губы, шею, руки, — пока Петя не отворачивался. Тот делал это, как только слышал, как дыхание у Алексея Николаевича прерываться начинало: нравилось видеть, с какой досадой тот его отпускал. А вот не дастся! Пока сам не захочет.
Петя однажды пришел, когда барин письмо писал. Не удержался, заглянул за плечо — красиво, интересно…
Алексей Николаевич улыбнулся, заметив его взгляд.
— Вот пишу, что не уеду, — он погладил Петю по руке. — Куда же уезжать от такого сокровища…
Тот фыркнул, откидывая со лба кудри. Барин ему часто такое говорил — ждал, что смутится. А он только делал вид, что обижался.
А занятно все-таки — он стал рассматривать буквы, среди которых только некоторые узнал, и вздохнул.
— Хочешь, научу? — предложил вдруг Алексей Николаевич.
И рассмеялся, увидев, как у Пети озорно и весело глаза заблестели.
— Хочу! — выпалил он.
— Ну, иди сюда, — барин, взяв со стола записную книжку и карандаш, пересел на диван.
Совсем не нужно было так близко придвигаться, чтобы объяснять — как будто Петя не видел буквы, которые он рисовал. Но на это он и внимания не обратил, настолько интересно было.
Алексей Николаевич писал несколько букв, говорил, как читаются и спрашивал, запомнил Петя или нет. Тот кивал — хитрое ли дело, три десятка всего осилить. Так и до конца незаметно дошли.
Барин его долго целовал потом. Петя и не отворачивался, он о другом совсем думал. Алексей Николаевич увидел, что смотрел тот на буквы, вырвал лист и дал ему. Тот даже сам его поцеловал. А потом вскочил и убежал с листком в руках.
Петя весь вечер старательно выводил на песке палочкой буквы, глядя на драгоценный листок. Как рисовал — вспоминал, как называется и читается. Только забыть очень боялся, не хотел переспрашивать потом.
Прибежала Ульянка. Посмотрела, плечиками пожала: «И к чему тебе?» Петя ее прогнал, сказал не мешать. Девчонка обиделась и ушла, вздернув нос.
Он на следующий день радостно показывал барину, как пишет, и тот только дивился и хвалил его, хотя криво получалось ведь. Потом книжку достал, и Петя пробовал читать — застыдился сразу, что не получалось, каждое слово по три раза разбирал. Там что-то про историю было, про Киев.
— Знаешь, где Киев-то? — с улыбкой спросил барин.
Петя насупился. Знал только, что далеко — да скажешь разве такое, глупость ведь. Алексей Николаевич тогда взял его за руку и подвел к стене — карта там была всей Империи. Киев показал, Москву, Петербург, Вязьму… Обнимать при этом совсем необязательно было, но Петя увлекся слишком, чтобы отстраняться.
На другой день он снова читал. Получаться лучше начало, и он не сразу заметил даже, как Алексей Николаевич ему руку на пояс положил. А потом и вовсе на колени к себе посадил.
— Ты читай… — улыбнулся он, когда Петя хотел возмутиться.
Он и читал. Вот только барин запустил теперь ему руку под рубаху, и Петя сбился, даже строчку потерял. Опять начал, да тут барин гладить его стал, едва касаясь кожи пальцами — он вздрагивал каждый раз. Вдруг прижал ладонь к его боку, скользнул вверх, на грудь, стиснул немного, потом на спину переместил и ногтями провел... У Пети дыхание прервалось, буквы перед глазами плыли, он красный весь сидел уже. Что ж это творилось с ним? Никогда не было такого. Во снах разве что…
— Читай, читай… — шепнул Алексей Николаевич, почти касаясь его шеи губами и обжигая дыханием. — Ну ты чего? Буквы забыл?
И ухмылялся еще, словно и не делал ничего. Поцеловал в скулу, потом за ухом — и зубами осторожно по шее, и при этом вторую руку ему под рубаху запустил и крепче обнял… Петя порывисто вздохнул: да тут не буквы, а имя свое забудешь!
В голове шумело уже. Петя сглотнул, решаясь. И, повернувшись к барину, крепко обвил его шею и прижался всем телом. И горячо, сильно и резко впился в его губы. Вот теперь — хотел. Только все-таки не сразу…
И после сумасшедшего безудержного поцелуя, казавшегося бесконечным, мальчик вскочил с колен Алексея Николаевича. Бросил на него горящий взгляд и исчез за дверью.
С того дня Алексей Николаевич саблю забросил. Так она и висела на стене у него в кабинете.
Петя сквозь прикрытые глаза рассматривал затейливую гравировку на рукояти, орнамент на ножнах. Взгляд туманился, и на оружие он глядел только для того, чтобы окончательно не забыться.
Он лежал на диване, и голова удобно покоилась на мягкой подушке. Пальцы одной руки сжали край дивана, а другая…
Петя неуверенно обнимал склонившегося над ним Алексея Николаевича. Тот прижимал его к себе и целовал — настойчиво, страстно. Тот даже отвечать не успевал и только слабо постанывал, когда губы барина спускались по открытой шее. Рубаху он на нем уже развязал и запустил под нее руки, гладя по спине. Хотел было стянуть, но тут Петя приподнялся и отвернулся.
— Не надо, — выдавил он.
— Почему? — нетерпеливо спросил Алексей Николаевич.
Петя отвел глаза. Стыдно признаться, что боязно было — прямо сейчас. Он позволял уже целовать, гладить, но не больше. Дальше подкатывал комок к горлу, трудно дышать становилось, в глазах темнело — он не знал, что с ним происходит. Словно жар начинался. Интересно было, но все-таки страшновато.
И еще — неловко казалось прямо в кабинете, да еще и днем.
— Нет… — он запнулся, пытаясь объяснить. — Не здесь. Увидит кто…
— Хорошо, — неожиданно легко согласился барин.
Поцеловал его еще раз, обнял сильнее и отстранился с неприкрытым сожалением. Петя потянулся и сел, оправляя рубаху. Краем глаза он ловил на себе взгляд Алексея Николаевича, видел, как побелели костяшки его стиснутых пальцев. Но знал — не тронет.
— Придешь еще? — спросил, как обычно, барин.
Петя опустил взгляд и покачал головой — как всегда. И скрылся за дверью, ответив на его улыбку.
Вечером он, конечно же, пришел. Открыл, остановился на пороге и начал, запинаясь, что-то вроде того, что Никита велел Липке спросить у барина, а та попросила его… О чем спросить, выдумать он не успевал: рот ему закрывали поцелуем, и говорить уже было не нужно.
— Поедем на лошадях завтра? — предложил Алексей Николаевич, оторвавшись от него.
Петя согласился с затаенной неуверенностью: очень уж крепко его обнял барин, спрашивая. Впрочем, поехали с Федором, поэтому он не волновался. И не назавтра, а через три дня: весна была теплая и дороги совсем размокли.
На Федора он тогда обиделся. Тот дал ему маленькую смирную лошадку и только усмехался, пока ехали. Петя злился. В седле спать можно было, не то что не держаться. Он еще подозревал, что они с Алексеем Николаевичем о том договорились, хотя тот виду и не подавал.
Они ехали вдоль реки, потом свернули в поля. Немного земли было, деревенька одна всего, и крохотное именье выходило — меньше сотни душ. Да и соседи небогатые вокруг. А прямо за полями начинался дикий лес — охотились там, а вглубь не заходили.
Вечер застал их далеко в поле. Федор поморщился, глянул в небо и сказал, что будет дождь. Ему вообще не нравилась эта прогулка, хотелось домой. Алексей Николаевич с ним обычно шутил, веселился, а тут молчал и всю дорогу на мальчика своего глядел. Ехали бы вдвоем, он-то им зачем? Петя Федору нравился — сметливый, неглупый, — но сейчас просто завидно было. Вот и дал ему эту лошадь, которую только в телегу и запрягать. Да и барин попросил потише найти — Федор тогда чуть со смеху не покатился. Будто для девицы подбирал, волновался так! Да он, Федор, и сказать не взялся бы, кто лучше в седле сидит — Петя или барин, хоть тот и гусар. Но промолчал, конечно же.