Роман с призраком - Страница 50

Когда Гарриет наконец села и вытерла глаза, я от неожиданности отступила назад.

На ее голове не было волос. Поднявшись с дивана, она подошла к позолоченному зеркалу, висевшему над камином, и сердито, не без отвращения стала изучать свое отражение.

— Ты не имеешь права винить его за это, — бормотала Гарриет, обращаясь к своему ужасному отражению. — Он рассердился и только так смог отомстить тебе. Тебе надо было давно наложить на себя руки, и тогда все были бы сейчас довольны. Тогда не погибла бы его репутация. Мать не слегла бы, и Джону не пришлось бы бежать. Кто посмеет винить его?

В ее голосе звучала не столько горечь, сколько жалобная мольба, будто истязаемая жертва молила о пощаде. Но больше всего меня поразило то, как она выглядела. Гарриет была некрасива, однако ее спасали прелестные каштановые волосы, густые, волнистые. Волосы всегда смотрелись так, будто она очень заботилась о них. Теперь они исчезли. Ее голова была усеяна неровными пучками, в некоторых местах проглядывал голый череп. Вид получился довольно комичный, она напоминала лысого монаха, ее лицо опухло, глаза покраснели, все это довершал нелепый ободок волос. Гарриет отдаленно походила на обезьяну шарманщика.

Я тут же пожалела об этих сравнениях, ибо видела, как она страдает. Наверно, кто-то с тупыми ножницами в руках прибегнул к грубой силе, зажал голову Гарриет под мышкой и состриг ее чудесные кудри. Хотелось узнать, кто ее так чудовищно изуродовал и ради чего.

— Я заслужила это, — хныкала Гарриет перед зеркалом, внимательно рассматривая смешные пучки волос и лысые пятна. — Я наказана за то, что так поступила с ним. Он имел на это право. О боже… он имел право.

Не в силах больше смотреть на себя, Гарриет отскочила от зеркала, бросилась на диван и снова зарыдала.

Пока я стояла в дверях и наблюдала за ней, мое сердце наполнялось состраданием к несчастной девушке, ребенку, который раньше предстал передо мной таким невинным, чувствительным, переполненным мечтательности существом.

Как жаль, что ее так грубо посвятили в реальную жизнь. Гарриет испила свою чашу страшных мук. Мне в голову пришла мысль. Меня охватил безумный порыв. Я неожиданно услышала собственный голос, обращенный к девушке, лежавшей на диване:

— Гарриет, что случилось?

Гарриет резко подняла голову и уставилась на меня.

Наконец-то произошло то, чего я боялась и желала: общение с прошлым. Значит, вот в чем мое истинное предназначение.

Именно поэтому я нахожусь здесь. Эта мысль осенила меня совершенно неожиданно, будто свинцовые облака разошлись и обнажили солнце. Гарриет, услышав мой голос, перестала плакать и подняла голову. На лице девушки отразился испуг, будто ее застали за тайным занятием. Однако казалось, что она меня все же не видит. Гарриет сощурилась и посмотрела в мою сторону, возможно, она хотела разглядеть меня, затем выражение испуга исчезло с ее лица. Что она увидела в это мгновение? Оптический обман, возникший в результате игры света, тень на противоположной стене? Что увидела Гарриет, когда подняла голову и посмотрела в мою сторону? Наверно, не очень многое, потому что она снова обхватила лицо руками и заплакала. Однако сомнений не было — она меня услышала. Я произнесла ее имя, и Гарриет меня услышала. Затем она что-то увидела… в открытых дверях. Для меня это означало лишь одно: окно Времени почему-то раскрывается, и такое чувство, как осязание, наконец стало реальностью.

Вернувшись в гостиную, я снова и снова раздумывала над событиями последних десяти дней в доме бабушки. Вспомнились первые видения — Виктор у окна, мелодия «К Элизе» на фоне волынок. И все это происходило в определенной последовательности. Сначала слышался звук, затем возникал образ, потом чувствовался запах и, наконец, едва уловимые ощущения, вроде холода, близости кого-то из них, когда они проходили мимо меня. А сегодня вечером рука Дженнифер коснулась моей ноги. Дело дошло до прикосновений.

Теперь вполне могло начаться общение. Разве Виктор однажды не обернулся, когда я назвала его по имени? То же произошло и с Гарриет. Больше не оставалось сомнений, что очень скоро я смогу разговаривать с ними или же они меня увидят и почувствуют. Тогда я и в самом деле стану их частичкой. Но зачем? С какой целью? Неужели мне в конце концов суждено сыграть активную роль в этой драме из прошлого или вмешаться в нее? Наверно, так оно и будет. Я не могла найти другого объяснения. Меня почему-то выбрали для того, чтобы сыграть свою роль в драме Таунсендов. Я все время задавала себе вопросы, ответы на которые не могла найти, и металась по комнате в поисках истины. Было непонятно, к чему все это приведет.

Я пошла на кухню, нашла бабушкину бутылку с вишневой настойкой и налила себе полный стакан. Это был слабый напиток, он не мог успокоить меня должным образом, но хоть какой-то толк от него все же был. Пока я закрывала дверь на кухню и придвигала валик, меня пронзила одна мысль, да с такой силой, что я отшатнулась и натолкнулась на стол.

Раз мне удалось чуть приблизиться к Гарриет и раз я была уверена, что со временем это сближение продолжится, то не означает ли это, что мне скоро удастся каким-то образом пообщаться с Виктором Таунсендом?

Скоро я предстану перед Виктором! Скоро заговорю с ним! Непостижимо!

И все же… Если я столь охотно допускаю, что подобное случилось с Гарриет и Дженнифер, то почему то же самое не может произойти с ним?

«Потому что так не должно произойти, — говорил мой разум. — Я не должна допустить контакта с ним».

Эта новая мысль расстроила меня. Я почувствовала прикосновение руки Дженни, прервала плакавшую Гарриет. Что произойдет дальше? Может, я появлюсь среди них, заговорю с Виктором, почувствую, как он касается меня?..

— Прошло уже два месяца, — чей-то голос прозвучал рядом со мной.

Я тут же подняла голову. В мягких креслах у камина сидели Дженни и Гарриет.

— К этому времени мы уже должны были получить письмо или какую-нибудь весть, — сказала Гарриет. — Джона уже нет ровно два месяца.

Меня встревожила перемена, которая произошла с Дженнифер. Ее миловидность и свежесть исчезли, вместо них появился налет меланхолии, прочертившей тени под ее глазами и морщины вокруг рта. Поникшие плечи Дженнифер и небрежно причесанные волосы состарили ее на много лет. Однако столько лет еще не прошло. По времени мы продвинулись лишь на два месяца. Гарриет обшивала носовой платок, пучки волос на ее голове полностью скрывал кружевной домашний чепчик.

На коленях Дженнифер не лежало вышивания, ее длинные тонкие руки, не находя занятия, безжизненно повисли на подлокотниках кресла.

— Наверно, Джон находится в таком месте, откуда невозможно отправить письмо, — сказала она. — Или, возможно, уехал далеко и письма, отправленные оттуда, потерялись.

— Но ведь есть телеграф.

— Я не знаю, Гарриет, где Джон. Может быть, он уже возвращается и хочет преподнести нам сюрприз.

Гарриет покачала головой.

— Я просто не понимаю, как Виктор мог так поступить со своим собственным братом.

— Гарриет, в этой семье нет никого, на ком не найдется какого-нибудь пятна.

Я сидела рядом с ними, будто составляла им компанию, и пыталась вникнуть в их мысли. Но лишь узнала, что Дженнифер не видела Джона уже почти три месяца. Этим объяснялся ее внешний вид и безвольный взгляд. В комнате было так тихо, что, когда Гарриет сосредотачивалась на своей работе, слышно было, как игла скользила по ткани.

Я жалела, что в тот момент не могла поговорить с Дженнифер, с ней одной, чтобы Гарриет нас не слышала. Я хотела передать ей, что Виктор вернется, что они еще побудут вместе и обоим предначертано встретиться с Судьбой. Слова бабушки, сказанные несколько дней назад, теперь звучали в моих ушах, словно в записи истертого фонографа: «Однажды Виктор вернулся домой пьяным и изнасиловал ее». Однако твои отношения с Виктором еще не закончились, — печально подумала я.