Роман с демоном - Страница 13

– Однозначно – да! – подтвердил Вартан Гургенович. – Бритва либо скальпель – но не обычный, хирургический, а, скорее, глазной.

– Понятно…

– К своим выводам могу добавить следующее: асфиксия действительно имела место. Убийца придушил девушку – вероятно, настолько, что она временно потеряла сознание и не сопротивлялась. Отсюда – такие точные и аккуратные порезы. Но тогда непонятно, зачем они вообще понадобились убийце? Если жертва была без сознания, то и боли она не чувствовала.

– Возможно, они носят ритуальный характер? – предположил Рюмин. – Осквернение, наказание, месть?

– Не знаю точно, но скажу вам еще кое-что…

Профессор снял маску, стянул верхние перчатки и бросил в раковину.

– За час, самое большее – полтора до смерти девушка плотно поела. В желудочном содержимом – стебли молодого бамбука, кусочки пресного теста, волокна мяса птицы. Но не курицы, а пожирнее… Вам это ничего не напоминает?

– Китайский ресторан! – догадался Рюмин.

– Именно. Утка по-пекински, – кивнул Заселян. – Стандартная мужская тактика: сначала – ресторан, потом – постель. Старо, как мир, зато срабатывает безотказно.

– Это, конечно, важно, но… – Рюмин покачал головой. – Увы, мало что дает: в Москве полно мест, где готовят утку по-пекински.

– Простите, – профессор развел руками, – больше ничем помочь не могу. Заключение пришлю по факсу или с курьером – как вам будет угодно.

– Спасибо, Вартан Гургенович! – Рюмин уже собирался откланяться, но Заселян тихонько взял его за рукав.

– И напоследок, Сергей Петрович… Понимаю, это не мое дело – вы и сами все знаете, но… Будьте осторожны! Мне кажется, этот человек очень умен. И очень опасен.

Рюмин вздрогнул. Слова сказанные Заселяном, в точности соответствовали его собственным мыслям. Вряд ли это просто совпадение.

Вяземская посмотрела на часы – без пяти десять. Она приоткрыла дверь и выглянула в щелочку. Зал был почти полон. Слушатели расселись за лекционными столами, ожидая появления докладчика. То есть – ее.

Анна так же тихо закрыла дверь. Сердце колотилось, отбивая, наверное, сто двадцать ударов в минуту. Вяземская еще раз бросила взгляд на листок с тезисами. Все понятно, все знакомо, все ясно. Она справится.

Анна подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. Черные блестящие волосы собраны на затылке в пучок, густая челка закрывает лоб. На лице – минимум косметики, разве что – еле заметные стрелки, зрительно удлиняющие разрез глаз. Нежные, персиковых тонов, тени – чтобы скрыть синие круги после бессонной ночи дежурства, и капелька румян. Она готова.

Секундная стрелка настенных часов с хрустом крутила последний оборот. Анна взяла листок с тезисами и уже направилась к двери, ведущей из комнаты лектора в лекционный зал, но вдруг что-то ее остановило. Она вернулась к зеркалу и сняла заколку. Резко нагнулась и выпрямилась, встряхнув головой. Пышные волосы рассыпались по плечам.

Вяземская придирчиво осмотрела свой зеркальный образ. Так гораздо лучше. Кто сказал, что кандидат наук непременно должен быть похож на учительницу начальных классов? Почему она должна подавлять в себе женское начало и стараться быть незаметной, как серая мышь? Конечно, положение обязывает. Она – врач, известный специалист и ученый. Человек, у которого содержание преобладает над формой. Но, помимо всего прочего, она – женщина, и к тому же – весьма привлекательная.

Анна усмехнулась. «Едва ли на свете есть хоть одна женщина, в глубине души считающая себя некрасивой. И ты, как психиатр, это прекрасно знаешь. Но… Забудь. Это – не твой случай. Ты красива. Ты – очень красива!».

Вяземская высоко подняла голову. Спина выпрямилась, походка стала легкой и стремительной. Она завоюет этот зал. Нет, не то! Ей даже не потребуется его завоевывать – зал сам упадет к ее ногам. Да. Так и будет!

Ровно в десять часов утра Вяземская начала лекцию.

Елизавета Панина сидела на жесткой полке, крепко прикрученной к бетонной стене, обитой толстым войлоком, и смотрела на рисовую кашу. Посередине сероватой массы колыхался желтый кружок растаявшего сливочного масла, на краю алюминиевой тарелки лежал кусочек жареного минтая. На узеньком столике, намертво привинченном к полу, стояла кружка с теплым чаем, накрытая куском черного хлеба.

Обычный завтрак. Ничего особенного.

Панина подняла голову. По другую сторону толстого плексигласа стояла надзирательница, заступившая в дневную смену, и внимательно следила за каждым ее движением.

Губы Паниной дрогнули в презрительной усмешке. Она зачерпнула полную ложку каши и демонстративно положила ее в рот. Медленно прожевала и проглотила. Она проделала это еще шестнадцать раз, пока тарелка не опустела. Затем съела рыбу, встала с полки и подошла к столу.

Надзирательница напряглась. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, но Панина – обостренным звериным чутьем – уловила, что она напряглась.

Лиза взяла кусок хлеба, разломила пополам и одну половинку положила на тарелку. Это правило соблюдалось неукоснительно. Как бы она ни была голодна, на тарелке должно хоть что-то оставаться. Пусть знают, что ей не нужна подачка. В душе человека, насильно лишенного свободы, нет места благодарности за хлеб и кашу.

Панина съела хлеб, запила едва теплым чаем. Он сильно горчил – как осенний воздух в парке, когда асфальт еще сух и чист, а под ногами шуршат пожелтевшие листья.

Лиза улыбнулась и широко открыла рот, показывая, что все съела. Затем поставила посуду в лоток и подвинула на ту, недоступную ей сторону толстого стекла. Надзирательница осторожно приблизилась и забрала миску, чашку и ложку.

Дождавшись, когда она уйдет, Лиза быстро сняла больничную пижаму и легла на кровать. Голова тихонько кружилась, мысли, в отличие от обычных дней, были яркими и теплыми, но – какими-то ускользающими.

Панина вытянулась во весь рост и незаметно для себя уснула.

Широко открытые зеленые глаза неподвижно смотрели в серый, покрытый паутиной и плесенью потолок.

– Проблема заключается в том, уважаемые коллеги, что мы привыкли трактовать слово «маньяк» слишком узко…

Вяземская обвела взглядом аудиторию. Прошло каких-нибудь пятнадцать минут, а она уже полностью завладела вниманием слушателей.

Сначала пропал надоедливый скрип ножек стульев по старому щербатому паркету. Затем стихли покашливания и смешки. Остался только шелест тетрадных страниц – кто-то делал записи, конспектируя ее лекцию.

– Вспомним классическое: «маньяк – это человек, одержимый манией». Одно определение отсылает нас к другому. Хитрая уловка, не правда ли?

Анна выдержала паузу, предоставляя слушателям возможность мысленно с ней согласиться. И тут же – опровергла свои слова.

– Нет, коллеги! Это – не уловка. Это, скорее, похоже на признание собственной беспомощности. Психиатрия не является точной наукой – потому что психическое состояние человека имеет склонность меняться, и зачастую – очень быстро. Это – приспособительная реакция человека на изменение условий обитания. Вспомните, что мы считаем манией? Я выписала из научных пособий два определения мании. Сейчас я их вам прочитаю, а вы, пожалуйста, подумайте, какое из них нам подойдет.

Анна вернулась к лекционной кафедре и взяла заранее заготовленную карточку.

– «Мания – психическое расстройство, характеризующееся повышенным настроением, двигательным возбуждением, ускоренным мышлением, говорливостью», – прочитала она. – Стало быть, коллеги, человека, одержимого данным видом психического расстройства, мы назовем маньяком?

Слушатели некоторое время молчали. Затем седой мужчина с пышными усами, сидевший во втором ряду, с сомнением покачал головой:

– Насколько я помню результаты наблюдений за Чикатило, он не отличался повышенным настроением и говорливостью – ни до, ни после ареста…

– Да, – подтвердила дама с высокой прической. На шее у нее был повязан ярко-зеленый платок. – Что касается ускоренного мышления, то это вполне применимо к Оноприенко, но совсем не подходит к «Фишеру»-Ряховскому.