Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Страница 94
… Нет, Владимир Ильич из чужих черепов вина, наверное, не дегустировал. Просто, если верить появившимся в последнее время публикациям наших известных историков, в его кабинете, до самой его смерти хранилась доставленная из Екатеринбурга в качестве отчета о выполненной работе голова убиенного Императора Всея Руси Николая Второго.
И еще одно «ружье», на этот раз относящееся к манерам Воланда. Как-то вошло в обычай, что при разборе характерных черт этого образа стало признаком хорошего тона показывать его исключительно с положительной стороны. Но давайте, читатель, вместе оценим те места в романе, которые ускользнули от внимания исследователей.
В первой главе, в сцене на Патриарших прудах, в навязанном Берлиозу и Бездомному богословском споре аргументация Воланда носит довольно странную эмоциональную окраску, его манеры граничат с обыкновенным хамством:
» – Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой завтрашний день? И, в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! […] А бывает и еще хуже: только что соберется человек съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может – потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком».
Это читали все, многие комментировали. И все же, когда автор упонямул об «обыкновенном хамстве», многие, небось, подумали про себя: «Загнул!» Теперь вот перечитали и убедились, что Воланду присуще не только хамство, но даже какой-то садизм. Вкрадчиво-нагловатое вступление «Виноват», предвещающее язвительные приемы типа «позвольте же вас спросить»; сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие; жмурясь, как кот, повторил он звучное слово; странный смешок и вот это «кхе… кхе…». Да и можно ли иначе расценить и такие моменты как «… громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!», «снисходительно улыбнувшись»? Бросается в глаза и неподобающая положению Воланда переходящая в ерничание фамильярность, которая присутствует в его рассказе о завтраке с Кантом, в таком обращении как «досточтимый Иван Николаевич», в авторских ремарках «развязно ответил и подмигнул», «Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать неделикатным» (в беседе с буфетчиком Варьете).
Согласен, сатана… На то он и лукавый… Но все же…
»… Надо отметить и то, что Ленин был особенно груб и беспощаден со слабыми противниками: его «наплевизм» в самую душу человека был в отношении таких оппонентов особенно нагл и отвратителен. Он мелко наслаждался беспомощностью своего противника и злорадно и демонстративно торжествовал над ним свою победу, если можно так выразиться, «пережевывая» его и «перебрасывая его со щеки на щеку». В нем не было ни внимательного отношения к мнению противника, ни обязательного джентльменства».
Ценность этой характеристики заключается в том, что ее автор, дворянин и большевик Г.А. Соломон (Исецкий), стоявший у истоков зарождения социал-демократии в нашей стране и занимавший крупные руководящие посты в советском правительстве, хорошо знал не только Ленина на протяжении более чем двух десятков лет, но и был дружен с его семьей
. В качестве иллюстрации этого тезиса Соломон описывает имевший в начале века случай беседы в Брюсселе Ленина с молодым социалистом по имени Александр. Вот лишь некоторые выдержки из нее:
» – Ха-ха-ха! – злобно рассмеялся Ленин, заранее торжествуя легкую победу… Ха-ха-ха! Нам вынь да положь сию же минуту «Красную звезду» моего друга Александра Александровича» (Малиновского; речь идет о его романе-утопии о социализме – А.Б.) … по выражению моего друга «его величества Божьей Милостью Николая II»… Да, прав Иисус Христос, – что ни говорите, а он был не дурак, – и вам, милейший, следовало бы помнить, что он говорил… Хе, – злорадно снова заговорил Ленин, – эк-хе… Так вот я вам скажу, мой мудрый и почтеннейший Сократ, чем это чревато… Ха-ха-ха!… Ха-ха-ха!…» .
Не правда ли, при сопоставлении двух текстов просматривается много общего? И ерничание, и фамильярное «мой друг Николай II», и язвительный смешок… Но вот Соломон пишет далее: «Ленин как-то мелко торжествовал. Его маленькие глазки светились лукавством кошки, готовой сейчас броситься на мышонка». У Булгакова: «Тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово».
Хотя Булгаков уже жил в Москве, когда Соломон еще работал в Наркомате внешней торговли, трудно сказать, были ли они лично знакомы. Но то, что у них были общие знакомые, сомнений нет. Вересаев, например, о творчестве которого Ленин, по словам Соломона, отзывался весьма язвительно. Напомню, что Вересаев был не только близок с Соломоном по социал-демократической деятельности, но и являлся его дальним родственником. Трудно представить, чтобы Соломон не делился с ним своими впечатлениями от общения с Лениным, которое продолжалось и после революции. И, несмотря на то, что Соломон не был профессиональным писателем, из содержания его книг видно, что он был весьма общительным и наблюдательным человеком, превосходным психологом. Длительное общение с Луначарским, давняя дружба и совместная работа в наркомате с Красиным, дружба с М.Т. Елизаровым, мужем А.И. Ульяновой, знакомство с Андреевой, неприятие целей Октябрьского переворота, резко негативное отношение к коррупции в кремлевских коридорах власти… То есть, ему было чем делиться с Вересаевым. Ну а уж об отношениях Булгакова с Вересаевым напоминать вряд ли стоит…
И последнее. Давайте вспомним, что писал Ленин о Толстом: «Помещик, юродствующий во Христе», «Юродивая проповедь «непротивления злу насилием», «Проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно – религии» ; «Движению вперед мешают все те, кто объявляет Толстого общей совестью, учителем жизни» ; «Идеологией восточного строя, азиатского строя и является толстовщина в ее реальном историческом содержании» .
«Старый софист»…
Итак, совокупность представленных Булгаковым деталей достаточно четко указывает на личность Ленина как прототип образа Воланда. Но ответа на поставленный вопрос – о причинах отсутствия в нем булгаковской диалектичности – этот вывод пока не дает.
Примечание к 44 главе:
1. А.М. Горький. В.И. Ленин, с. 13.
2. И.А. Бунин. Воспоминания… с. 183.