Рома Рама, Ин Инэма (СИ) - Страница 27
Город Освенцим это польское название, в немецких документах город проходил под названием Аушвиц, но на самом деле город тех времён представлял собой комплекс из трёх основных частей: Аушвиц I - лагерь смерти, Аушвиц II - Биркенау, Аушвиц III - Мановиц.
Заключённых ежедневно привозили на поездах в Аушвиц II со всей оккупированной Европы, именно в этом лагере пришлось влачить своё жалкое существование Крайману. После прибытия, всех бегло делили на четыре группы:
первая группа, составлявшая примерно ¾ всех привезённых, отправлялась в газовые камеры в течение нескольких часов. В эту группу входили все, признанные непригодными к работе: прежде всего больные, глубокие старики, инвалиды, дети, пожилые женщины и мужчины, также непригодными считались прибывшие слабого здоровья и мужчины ниже среднего роста или комплекции.
В Аушвице II было 4 газовые камеры и 4 крематория. Среднее число трупов, сожжённых за 24 часа, с учётом трёхчасового перерыва в сутки, для очистки печей равнялось пяти тысячам. Когда в Биркенау не справлялись с уничтожением тел погибших в газовых камерах, то тела погибших сжигали во рвах за крематорием. Доставленных в Биркенау из европейских стран мирных жителей еврейской национальности было так много, что обреченные ожидали своей очереди быть уничтоженными в газовых камерах по 6-12 часов в лесной роще.
Вторая группа, состояла из физически сильных мужчин, отправлялась на промышленные предприятия и фабрики.
Третья группа, в основном - близнецы и карлики, отправлялись на различные медицинские эксперименты, в частности к доктору Йозефу Менгеле, известному под прозвищем "ангел смерти".
Четвёртая группа - женщины, которые отбирались в группу "Канада" для личного использования немцами в качестве прислуги и личных рабов. Название "Канада" было выбрано как издёвка над польскими заключёнными - в Польше слово "Канада" часто использовалось как восклицание при виде ценного подарка. Раньше польские эмигранты часто отправляли подарки на родину из Канады.
Аушвиц частично обслуживался заключёнными, которых периодически убивали и заменяли новыми.
Заключённые лагеря делились на классы, что было визуально отражено нашивками на одежде. Шесть дней в неделю, кроме воскресенья, заключённые были обязаны работать.
В этом нечеловеческом месте жил Крайман, шли дни, перед глазами мелькали лица полумёртвых людей, одетых в какие-то лохмотья, километры колючей проволоки, лай собак и угрюмое небо Освенцима, взглянув, на которое обязательно краем глаза зацепишь ту страшную трубу, из которой днём и ночью шёл дым. Ужас и страх постепенно угасают, и на их смену приходит полное безразличие, человек сломан на столько, что даже сам не считает себя человеком.
Фаза вторая - адаптация.
У заключённого в концлагере лишь одна задача - выжить этот день, Крайман просыпался утром и первой в его голове, была мысль, где он задавал себе вопрос: "смогу ли я сегодня выжить?", вся его жизнь проходила в приглушённом виде, снижен уровень аффективной жизни, всё ограничивается в удовлетворении сиюминутных насущных потребностей. Каждый день Крайман приходил с каторжной работы, изнемогающим от усталости, замёрзшим и, конечно, голодным, упав на что-то наподобие кровати, он коротко думал - "вот и ещё один день прожит" и тут же засыпал. За окном лаяли собаки, думать о которых было мучительно больно, потому что каждый заключённый знал, что в повседневный рацион немецкой овчарки в Аушвице входит полкилограмма мяса.
Центральное руководство в Берлине издало приказ о строительстве в Освенциме псарни на 250 служебных собак, запланировано это было на широкую ногу и ассигновано 81 000 марок. При строительстве объекта была принята во внимание точка зрения лагерного ветеринарного врача и приняты все меры к созданию хороших санитарных условий. Не забыли отвести для собак большую территорию с газонами, построили ветеринарную больницу и специальную кухню.
Рейхсфюрер СС надеялся, что собак можно натренировать так, чтобы они всегда окружали узников, как отару овец, и таким образом побеги стали бы делом невозможным. Но все попытки добиться этого потерпели крах, ведь люди не скот, а собаки в человеке видят именно человека, чего нельзя сказать о людях.
В лагере у человека не было никакого чувства внутреннего достоинства, человек был изведён до состояния скота, когда ты постоянно голодный, постоянно хочешь спать, а в твоём теле ползают насекомые, то слово достоинство становится совершенно непонятным по значению. Жизнь потеряла всякое содержание и смысл. Так шли дни, месяцы и годы. Крайман смог выжить и перенести все тяготы лагеря только по одной простой причине - только он один знал точно, когда кончится, эта чёртова, война и всеми силами терпел эту унизительную жизнь ощитывая дни до победы.
Фаза третья - освобождение.
Виктор Франкл писал: "То, что касается реакции заключенного на освобождение, может быть коротко описано так: вначале все кажется ему похожим на чудесный сон, он не отваживается в это поверить. Ведь столько чудесных снов уже привели к разочарованию. Как часто он мечтал даже не об освобождении - он мечтал о том, как он возвращается в свой дом, обнимает жену, здоровается с друзьями, садится за стол и начинает рассказывать, рассказывать о том, что он пережил, как он ждал этого момента свидания и как часто он мечтал об этом моменте, пока он не стал, наконец, реальностью. Тут ему в самое ухо звучат три свистка, которыми по утрам командуют подъем, и выхватывают его из сна, который лишь разыграл перед ним свободу, который лишь посмеялся над ним. Однако, в один прекрасный день то, к чему стремились и о чем мечтали, стало реальной действительностью. Освобожденный из лагеря пока еще подвержен своего рода ощущению деперсонализации. Он еще не может по-настоящему радоваться жизни - он должен сначала научиться этому, он этому разучился. Если в первый день свободы происходящее кажется ему чудесным сном, то в один прекрасный день прошлое начнет казаться ему лишь, более чем кошмарным сном."
В середине января 1945 года, когда бойцы красной армии уже были на подступах к Освенциму, а в самом Освенциме началась эвакуация в Германию, Крайман был вызван в главное здание, расположенное в Аушвиц II. Его ввели в кабинет и посадили за стол, напротив сидел тот самый моложавый статный офицер СС, который определил его судьбу по приезду в лагерь, на его устах так же сияла та усмешка, которая так и не выходила у него из ума все эти годы. Конвойные солдаты вышли, оставив их наедине, после чего вошла милая девушка с подносом, на котором лежали фрукты. Она поставила поднос перед Крайманом и кинула на него короткий взгляд, Крайман тоже взглянул на неё украдкой и тут же определил её статус, это была молоденькая еврейка из блока "Канада", которой неимоверно повезло в этом самом ужасном месте. Заключённые из блока "Канада" были прислугой, личными робами немцев и имели самый высокий статус в лагере. Крайман поднял глаза и снова стал пристально вглядываться в черты лица офицера, вот-вот мысль зацепится за ту ниточку и он вспомнит, вот ещё немного... вот-вот... и он вспомнил его лицо и всё то, что было в его той, другой жизни. Офицером, сидящий перед ним был Огурцов, вернее человек с лицом Огурцова, манера поведения, общения и этот презрительный взгляд не имели ничего общего с тем, человеком которого он знал. Крайман потерял дар речи, у него не было никаких чувств, ни злобы, ни надежды, он ошеломлённо смотрел на него.
- Здравствуй, Самуил.
Крайман молчал.
- Помнится, в последнюю нашу встречу в ресторане ты попросил меня подождать. Сколько уже прошло?
- Три года. - Сухо ответил Крайман.
- Этого достаточно или ещё подождём)))? - Рама снова улыбнулся широкой улыбкой.
- Ты можешь вернуть меня обратно? - Вдруг с закравшейся надеждой спросил Крайман.
- Конечно, Самуил, думаю, нам уже стоит вернуться домой.
Крайман очнулся в своей кровати и тут же посмотрел на свою руку, где уже несколько лет лагерной жизни был набит кривой неровный номер заключённого. Этого номера не было. Он взглянул на жену, та сладко спала в кровати. Он молча встал, оделся и также молча вышел из дома, несмотря на то, что проснувшаяся жена его спрашивала, что с ним случилось, а дети были удивлены тому, что он не обратил на них никакого внимания и вышел, словно, никого не существовало вокруг.