Роковая неделя - Страница 25

Если жалобщик возвращается: «А он не хочет идти» — я грозно говорю тогда: «Скажи, чтобы немедленно явился».

Вообще дети жалуются очень редко и неохотно. Если некоторый процент жалуется часто, надо это изучить и подумать почему. Ты никогда не узнаешь детей, пренебрегая их жалобами.

49. «Господин воспитатель, можно? Разрешите? Вы мне позволите?»

Мне кажется, воспитатель, который не любит жалоб, в равной мере не переносит и просьб. Желая, однако, и тут подыскать убедительную мотивировку, он ссылается на принцип, гласящий:

— Все дети на равных правах. Никаких исключений, никаких привилегий.

Справедливо ли это? Или, может быть, только удобно?

Необходимость часто отвечать: «Нельзя. — Не позволю. — Не разрешаю» — неприятная необходимость. Когда нам кажется, что мы свели запреты и приказы до минимума, нас сердит, если ребята требуют дальнейших уступок. Иногда мы и признаем справедливость просьбы, да запрещаем, так как одна удовлетворенная просьба вызывает целый ряд просьб других детей. Мы стремимся достичь идеала, чтобы дети знали определенные границы и большего не требовали.

Но если ты взвалишь на себя тяжелую обязанность не просто отклонять детские пожелания, а выслушивать их, если будешь их записывать и разбивать по рубрикам, ты убедишься, что бывают желания повседневные и совершенно исключительные.

Постоянные назойливые просьбы о перемене места за столом. Мы позволили ребятам раз в месяц меняться местами. Об этой незначительной реформе можно было бы написать обширную монографию, столько в ней положительных сторон, а обязаны мы ею исключительно неотвязным просьбам.

Горе ребятам и воспитателю, который умеет подавить каждое не предусмотренное регламентом желание. Благодаря им, как и благодаря жалобам, ты познаешь большинство тайн детской души.

50. Кроме детей, которые обращаются к воспитателю по своему делу, бывают просьбы через послов.

«Он спрашивает, не разрешите ли вы ему? а можно ему?..»

Долгое время этот вид просителей меня злил, и по многим причинам.

Часто послами бывают дети, у которых и своих дел хватает, и уже успели тебе с ними надоесть; приходят обычно они не вовремя, когда ты торопишься, занят, не в настроении; просьбы часто такие, что ответ должен бы быть явно отрицательным; это создает впечатление протекции — а не припишет ли посол себе заслугу благоприятного решения? Наконец, в этом есть вроде как бы неуважение: «Приди — ка сам, изволь побеспокоиться, а не проси через адвоката».

Бесплодность борьбы с такими просьбами заставляла искать более глубокую причину этого явления. И я нашел ее.

Я обнаружил общечеловеческую, а не чисто детскую тонкость души. Резкий ответ не обижает просящего за другого, лично не заинтересованный проситель не видит недовольного лица, кривой усмешки, нетерпеливого жеста. Ему важен отказ, как таковой.

Мне случалось видеть, как настоящий проситель наблюдал издали, какой эффект вызовет его просьба, готовый по первому зову подойти и дать разъяснения.

Когда мы ввели в Доме Сирот систему письменного общения с детьми, количество просьб через послов значительно сократилось, и у нас появился готовый ответ:

«Пусть напишет, чего он хочет и почему».

51. До тошноты часто повторяется ex cathedra предписание отвечать детям на вопросы. И, слепо поверив в него, бедный воспитатель вступает в конфликт с совестью, потому что не может, не умеет, не обладает достаточным тёрпением непрерывно выслушивать вопросы и вечно давать ответы. И даже не подозревает, что чем чаще он бывает вынужден отделаться коротким «не надоедай» от маленького приставалы, тем он лучше как воспитатель.

«Я хорошо написал, вычистил башмаки, вымыл уши?»

Если первый спрашивает, потому что у него есть сомнения, то уже следующие желают только обратить на себя внимание, прервать начатую работу, получить лишнюю похвалу.

Бывают вопросы трудные, на которые лучше не отвечать совсем, чем отделываться поверхностным, непонятным объяснением. Поймет, когда будет изучать физику, космографию, химию. Поймет, когда будет изучать физиологию. А вот этого никто не знает, даже взрослые, даже учитель — никто.

Следует принять во внимание самого ребенка: вдумчивый он или поверхностный, что побудило его спросить — беспредметное ли любопытство или желание разрешить мучающий его вопрос, тайну природы, этическую проблему — и, наконец, возможность ответа. И мое «посмотри в книжке — тебе не понять — не знаю, спроси у меня через неделю» или «не морочь мне голову» будет результатом многих правильно учтенных обстоятельств.

Я смотрю с подозрением на воспитателя, который утверждает, что он терпеливо отвечает детям на вопросы. Коли не врет, он, возможно, настолько чужд детям, что они действительно редко и лишь в виде исключения обращаются к нему с вопросами.

52. Если жалобы, просьбы и вопросы — ключ к познанию детской души, то сделанное шепотом признание — настежь распахнутые в нее ворота.

Вот добровольное признание, сделанное через несколько месяцев после имевшего место факта:

«Мы очень на вас были злы, он и я. Вот мы и уговорились, что один из нас заберется ночью через окно к вам в комнату, возьмет очки и выбросит в уборной, а потом подумали, что ведь жалко выбрасывать, что мы только спрячем. Мы не спали и ждали до двенадцати часов ночи. Когда я уже встал, чтобы идти, один мальчик проснулся и пошел в уборную. Но я потом все равно опять встал. Влез я в окно — сердце во как колотится! Очки лежали на столе. Вы спали. Я их взял и спрятал у себя под подушкой. Потом— то мы испугались. Не знали, что и делать. Потом он сказал: «Надо положить на место». А я ему сказал, чтобы он положил. А он не захотел. Тогда я опять встал, но уже в комнату не влезал, а просто положил и немножечко еще подтолкнул».

Зная обоих, я понимаю, откуда исходила инициатива, как вырабатывался план действий и почему месть не была доведена до конца.

Одному этому факту можно было бы посвятить целый трактат, такой это богатый материал для размышлений.

53. Улыбаясь ребенку — ждешь в ответ улыбку. Рассказывая что-нибудь любопытное — ждешь внимания. Сердишься — ребенок не должен огорчиться.

Это значит, ты получаешь нормальную реакцию на раздражение. А бывает и по — другому: ребенок реагирует парадоксально. Ты имеешь право удивиться, обязан задуматься, но не сердись, не дуйся.

Ты подходишь к ребенку с дружеским чувством, а он отворачивается с досадой, а то и явно тебя избегает: может быть, это ты перед ним виноват, а может быть, это он провинился, сделал что-нибудь плохое и честность не позволяет принять незаслуженную ласку. Возьми это на заметку и через неделю или месяц попроси объяснить: может быть, он забудет, может быть, скажет, а может быть, по его улыбке или смущению ты поймешь, что он помнит, только не хочет сказать. Воспитатель, отнесись к его тайне с уважением.

Однажды я приструнил ребят:

— Что это за шушуканья по углам? Прячетесь в классной комнате… Вы же знаете, я этого не люблю!

Ответом мне были: стоическая покорность, злостное упрямство, своевольная ясность духа. Мое внимание должно было бы привлечь явное отсутствие раскаяния; я не понял и подозревал преступные козни наших неслухов. А это ребята в секрете репетировали комическую пьеску, которой думали нас порадовать. Еще сегодня я краснею при мысли, как я был смешон в своем ожесточении.

54. «У моего мальчика от меня нет секретов, он делится со мной всеми своими мыслями», — говорит мать.

Я не верю, что это так, но верю, что она этого требует, и знаю, что она делает ошибку.

Пример:

Мальчик видит на улице похороны. Величественная процессия — фонари, торжественность. За гробом следует ребенок: в своем отделанном черным крепом платье он участник исполненного таинственной поэзии обряда. И у мальчика мелькает мысль: должно быть, это приятно, когда мама умирает… И он с ужасом смотрит на мать. Ой, он не хочет, чтобы мама умирала, и откуда только такие мысли?