Рок. Лабиринт Сицилии - Страница 37

– Зачем я им? – Удивление Лейлы, было не меньшее, чем у Антония.

– Спросим при случае, а сейчас бежим! – сказал Антоний увлекая Лейлу, вглубь башни… Они побежали вверх по крутым ступеням, где утром Антоний знакомился с устройством башен… В голове трибуна уже возник план и этот план, увлёк его на третий уровень башни…

…Ганнон метался у границы огня площади…

– Дочь! Моя дочь! – рвал он на себе волосы, – Зачем я послушал тебя Сараф! Если бы она осталась во дворце, все было бы иначе!

– Но я, руководствовался благими намерениями, Наместник! Я и не предполагал о присутствии мятежников в городе! Надо строго спросить за это с Корта! – оправдывался, возмущённый Сараф, находясь рядом с Ганноном. – Сейчас принесут щиты, и мы прорвёмся к воротам! Может все хорошо! И ты, зря изводишь себя!

Пытался успокоить отца Сараф.

– Когда ты станешь отцом, ты поймёшь меня! – С укором и горечью в голосе, произнёс Ганнон, – И я не понимаю тебя, Сараф! Только вчера, клявшегося мне в любви к моей дочери, и вдруг проявляющего такое спокойствие!

Сараф, уязвлённый замечанием Ганнона, отреагировал нервным вопросом.

– Что же мне прикажешь делать? Сгореть в огне мятежников! Прояви терпение, сейчас воины все сделают! – Сараф повернулся назад.

По улице тащили тяжёлые щиты, используемые при осаде, для укрытий от стрел. Это были не толстые стволы-брусья, сколоченные медными щитами. Воины, подтащив их к пламени, сначала облили их обильно водой из принесённых с собой кувшинов. А потом, переворачивали их медью вниз, на пламя, горевшее по следам пролившейся нефти. Щиты, высотою в восемь локтей, падали сбивая пламя и перекрывая горящему пламени доступ к его главному союзнику – воздуху, так необходимому для процесса горения. Следом падал следующий щит и пламя, лишённое кислорода, задыхалось. Вскоре мост через пламя, был сооружён и по нему на площадь пошла пехота Ганнона. Всего, около трёх сотен пехотинцев перебежали за пламя и чёрный дым неизвестности…

Ганнон, более не терпящий ожидания известий о дочери, направил своего испуганного пламенем коня, через мостик. Преодолев чёрную занавесь дыма и гари, они оказались за границей пламени… То, что им предстало перед глазами потрясло их!… Открывшийся вид не мог не сказаться на их эмоциональном состоянии… Везде шло сражение… Сражались и на площади, где лежали почерневшие трупы сгоревших людей и лошадей, и у ворот… Убитые перемешались со сгоревшими и кровь, стекающая по наклонной площади, тушила пожар, шипя и сворачиваясь… Ганнон поднял голову и в ужасе заметил, что сражение шло даже на стенах! В нескольких местах площади были видны стяги с оскалом змеи. И только перед воротами, которые оказались закрытыми, упрямо стоял штандарт с купающимся в пене месяцем. Воины отряда Гамилькара, сгрудившись в плотный строй, упрямо перекрыли доступ мятежников к воротам и даже отодвинули их от них, направив часть сил на стены, для их очистки от мятежников… Сами мятежники наводнили площадь неистово крича различные кличи и сражались со стражей Корта, отступившей к улочке в гавань и перекрывшей ее…

…Сердце Ганнона, охваченное смятением от увиденного страшного зрелища, рвалось в центр площади, где должна была быть его дочь. И, несмотря на огонь, он, все же, выехал вперёд своей пехоты и повёл ее на мятежников… Он, первым врезался в ряды мятежников, пытаясь пробиться к месту площади, где он ожидал найти свою дочь…

Мятежники ни как не ожидали, что карфагеняне, так быстро справятся с огнём и пробьются через него… Они развернулись и приняли удар Ганнона, быстро выстраивая фронт… Все это указывало на то, что это был очень натренированный отряд. Столкновение, только оправдало эти догадки, ибо мятежники потихоньку стали теснить пехоту Ганнона обратно к пламени… Лошадь Ганнона, была заколота и наместник, успевший спрыгнуть с неё, отбивался пеший… На помощь ему бросился Сараф, окружённый своей многочисленной свитой, прибывшей вместе с делегацией Карфагена. Они окружили Наместника и отбили его, уведя вглубь строя пехоты… Положение, становилось критическим! Мятежники брали верх…

– Сараф! – обратился к нему Ганнон, – Скачи к дворцу! Там во дворце стоят две сотни священников с холма Бирсы! Это моя личная охрана, данная мне Советом суффетов, веди ее сюда!

Сараф, выглядя озабоченным чем-то, повернулся к Ганнону.

– Я не могу тебя оставить здесь одного! Я пошлю своего человека!…

Вдруг, раздался звук трубы, он доносился откуда-то справа, а следом рёв боевого клича:

– Б-а-арка!

Ганнон повернул голову в ту сторону. Несомненно, пришла помощь, и пришла она с той улицы, с которой появились сами мятежники! Там раздался грохот и шум усиливающегося боя…

Ганнон, снова повернулся к своим пехотинцам.

– Карфагеняне! С нами страшный Бааль! – Крикнул он и пехота ответила ему рёвом:

– Ба-а-ал!

Ганнон снова повёл своих в атаку…

Теперь, явно наступил перелом, если не в схватке, то в душах карфагенян, так как и спереди отряд, оборонявший ворота, воспламенился духом и надавил на мятежников, с криком:

– Б-а-арка!

Мятежники стали сжиматься к воротам, пытаясь, во что бы то ни стало вырваться из города. Их отступление происходило в порядке, но потери увеличились. Увидев, что к противнику подошла помощь, и численность уравнялась, они бросили штурмовать стены и стали большой массой давить на ворота, пытаясь вырезать отряд, их обороняющий… Этот отряд стал «комом в их горле», но одного они не учли… Их отступление со стен, позволило лучникам, ушедшим в процессе боя на стены, теперь занять свои позиции в башнях и открыть по ним прицельный огонь… Стрелы, безошибочно, вырывали из их строя свои жертвы! Бой нарастал своим ожесточением! Отряд Гамилькара, как-то попавший сюда и принадлежащий «железному корпусу», встречая в рядах мятежников своих бывших товарищей, воспламенялся яростью к ним и никого не оставлял в живых! Сапфон, услышав от горожан о происходящем у восточных ворот, маршем выдвинулся по той улице, что и мятежники… Идя дорогой мятежников, он видел сколько было заготовлено бочек с «кровью земли» и что не все они были использованы… Торопясь, он ударил мятежникам в тыл и они оказались запертыми со всех сторон. Железные тиски сжались, постепенно наполняя даже выдержанные души этих избранных наёмников, отчаяньем и безысходностью, испаряя из их разума мысли о победном завершении боя…

…С самого начала сражения, из трёх сотен отряда Антония, осталось только 23 личного состава, остальные сгорели заживо… Но эта часть сгрудилась у ворот и контратакуя, отодвинула мятежников от ворот и не отступала ни на шаг, как бы те не старались. Более того, они умудрились выбить мятежников из этажа механизма ворот и закрыть их! Но часть мятежников, а именно конные сотни, успели выскочить в открытые ворота… Остальные, а их было более восьми сотен, остались захлопнутыми в мышеловке!…

Все больше и больше, сердца мятежников, охватывало отчаянье…

…Позади рядов Ганнона, завыли трубы. Ганнон знал, кому принадлежит этот сигнал. Наместник оглянулся… Два ближайших к нему воина, прикрыли его щитами, чтобы стратег смог оглядеться. К месту сражения подошли «священники». По сигналу, пехота отхлынула, освобождая место, фаланге «священников». Стена игольчатых копий ощетинилась своими смертоносными шипами, давя и пронзая мятежников, зажатых на площади. Избиение противника, продолжилось с новой силой… Фаланга, раздвинув себе место, не торопясь, не форсируя событий, шаг за шагом, стала продвигаться вперёд, устилая землю поверженными врагами…

Огонь к этому времени почти погас – выгорев, а где и залитый кровью… Все здания вокруг были закопчёнными, как и лица сражающихся людей… Среди всего этого возвышались черные от копоти ворота и башни, прилегающие к ним, как будто, какая-то страшная легенда о заколдованном чёрном замке, леденящая холодом страха сердца людей, воплотилась в жизнь на этой площади…