Рог Роланда - Страница 1

Они нашли общий язык – странноватая длинноносая девица, от которой Каменев сперва не знал как избавиться, и почтенный менеджер по кадрам, который сперва произвел на Алиску впечатление монументального, окончательного и бесповоротного болвана.

Но и Каменев болваном не был – просто с незнакомыми, да еще пришедшими наниматься на работу по объявлению, напускал на себя важный вид, делал круглое лицо с двумя подбородками каменным, и Алиска на третьей минуте разговора тоже больше не казалась странноватой.

Оказалось – оба люди начитанные, и весьма. Уже и непременный для правильного собеседования кофе остыл, и за окном помутнело, а эти двое все никак не могли наговориться. Тем более, что и кабинет Каменева располагал к утонченной беседе – стояли там большие шкафы со стеклянными дверцами, а за стеклами едва виднелось старое тусклое золото слов на книжных корешках.

– А знаете, Геннадий Алексеевич, какой персонаж «Песни о Роланде» у меня любимый? – спросила Алиска.

Тут Каменев задумался – в вопросе был подвох. Персонажей, если навскидку, было два – Роланд и Оливьер. Потом вспомнились император Карл Великий и архиепископ Турпин. Еще какие-то мавры непроизносимые, мавританская царица… Гвенелон!

Добравшись до графа-предателя Гвенелона, Каменев решил, что теперь уже точно все. И что же эта студентка имела в виду? Император и архиепископ – седобородые старцы, мавры – все на одно лицо, царица отпадает, Гвенелон – уж точно!

– Роланд бесстрашен, Оливьер разумен, бесстрашием они равны друг другу, – ответил Каменев цитатой: пусть девочка видит, что он ищет в верном направлении.

– Тьедри, – возразила она. – Тьедри д'Анжу. Брат Джефрейта д'Анжу, знаменосца Карла Великого. Не помните?

– Тьедри? – переспросил Каменев.

– Вот и все так. Все помнят «Песнь о Роланде» до того места, когда Карл слышит Олифант, возвращается, оплакивает Роланда и устраивает похороны. А что было потом?

– Потом судили предателя.

– И что?

– Осудили.

– Нет! – воскликнула Алиска. – В том-то и дело, что бароны его оправдали!

– Как – оправдали? – удивился Каменев. Он точно помнил, что Гвенелон к концу «Песни» погиб.

– Она у меня с собой, – сказала Алиска и достала из сумки желтый томик. Каменев успел удивиться тому, что современная девушка не расстается с такой неожиданной книжкой, но она уже раскрыла заложенную трамвайным билетом страницу…

Сперва в седле привстал Готье, рыцарь из Пуату. Потом – Годсельм, его побратим, родом из Оверни. Воины поворачивали головы, а иные и щурились, как будто это могло обострить слух.

Звук шел издалека, звук был прозрачен, звук таял…

– Олифант! – воскликнул Готье.

– Клянусь святым Элуа – Олифант! – подтвердил Годсельм. – Кто бы поверил, что его звук покрывает три десятка лье?

Певучее наречие барона Раймбаута из Прованса рыцари разбирали с трудом, но смысл уловили – с такой широкой и мощной грудью, как у графа Роланда, можно многого добиться от замечательного рога из слоновой кости.

Войско растянулось на несколько лье, доблестные бароны ехали попарно, беседуя, за каждой парой слуги везли доспехи и добычу, где-то посередине был король со свитой, и пока выходили из Ронсевальского ущелья, пока дорога вела вниз – его еще можно было видеть, статного, в алой мантии, но на равнине он исчез, затерялся в рядах всадников, и лишь на поворотах вновь возникал – алым проблеском в кожаных рядах. Не всем франкам был по карману сарацинский кольчужный доспех, многие обряжались по старинке, в кожаную чешую.

И там, среди свиты, возникло смятенние – Карл тоже сперва повернул крупную львиную голову, потом приподнялся в стременах и верно определил направление, откуда шел невесомый, прерывистый звук.

– Дерутся наши люди! – воскликнул король.

– С кем бы им там драться? – надменно спросил граф Гвенелон и обвел взглядом встревоженную свиту. – Сарацины разбиты и зализывают раны. Ты ослышался, мой король.

Но рядом с Карлом насторожился Немон Баварский, воинственный старец, у которого отнял Господь юношескую остроту зрения, наградив взамен слухом, как у пугливого зайца.

– Клянусь Пресвятой Девой, Олифант! – подтвердил он.

И уже мчался от головы колонны, доверив королевскую орифламму оруженосцу, доблестный рыцарь, знаменосец Карла Джефрейт д'Анжу.

– Мой король, или я обезумел, или граф Роланд зовет нас на помощь!

– А даром он звать не станет, – подтвердил Немон. – Плохо дело, коли он взял в руки Олифант.

– Там бьются наши люди! – Карл был в растерянности: зная, на сколько лье удалилось войско от Ронсеваля, где он оставил арьергард во главе с племянником, король уже понимал, что прискакать на помощь не успеет, но верить в это не желал.

– Опомнись, король! – Гвенелон возвысил зычный голос, привычный перекрывать шум любой схватки. – Или ты не знаешь всей дерзости графа Роланда? Вспомни, как он без всякого приказа взял Нобли, учинил резню, а потом велел таскать воду ведрами и поливать кровавый луг, чтобы уничтожить следы сражения!

– То был приказ, а то – уговор, – возразил Немон Баварский. – Голос Олифанта – знак беды и просьба о помощи. И не думаешь ли ты, граф, что я спутаю Олифант с любым другим рогом? Только у Роланда рог из слоновой кости! Второго такого в войске нет!

– Разве мы все не знаем графа Роланда? – Гвенелон обратился уже не к королю, не к Немону с Джефрейтом, а к свите. – Должно быть, граф заскучал, выехал на охоту и, гонясь за дичью, не удержался, схватил любимый рог и на скаку затрубил! Никакие сарацины ему не угрожают, наш арьергард в безопасности. А если и будет небольшая стычка – то у Роланда достаточно бойцов, чтобы разбить любой отряд.

Пока они пререкались, кони встали, и все войско, ехавшее шагом, тоже придержало коней. Кто полюбопытнее – по обочине, по траве подъехал поближе. И был среди этих любопытных барон Тьедри, младший брат Джефрейта, больше похожий на старшего сына Анжуйца – он не выдался ростом, не раздался и вширь, как это бывает с силачами, худое лицо покрывал темный загар, как будто испанское солнце за год военного похода нарочно более постаралось для Тьедри, чем для прочих франкских баронов. Черные, неровно остриженные волосы падали на лоб едва ли не до самых глаз, быстрых и внимательных.

Он протиснулся поближе к плечистому брату, словно бы желал в час склоки оказаться под его защитой. Но человек знающий сразу бы определил намерение Тьедри – он готовился защищать Джефрейта, и тот это знал, и был спокоен – никто не посмеет подобраться к нему слева или сзади, пока рядом – младший.

– Почему ты так упорно удерживаешь нас, граф? Наши люди дерутся в Ронсевале, и они попали в беду! – воскликнул Немон Баварский. – Давно ходили слухи, что ты ищешь погибели графа Роланда! Недаром ты нас удерживаешь!

– В чем ты упрекаешь меня, Баварец? – возмутился Гвенелон. – Возьми свои слова обратно!

– Тогда и ты возьми свои слова обратно, Ганелон! – Немон Баварский повернулся к Карлу. – Разве не он присоветовал тебе, король, оставить Роланда со сторожевым полком в Ронсевальском ущелье? Разве не клялся, что сарацины не посмеют преследовать нас, разве что какая-либо дюжина совсем отчаянных сарацинских баронов? А теперь он же не желает, чтобы мы пришли на помощь графу Роланду! Уж коли это – не предательство, то что же тогда звать предательством?!

– Тебя предупреждали, король, – добавил граф Джозеран Нормандский. – Но ты не внял. А теперь мы услышали Олифант и растерялись, как малые дети!

Оба Анжуйца молчали. И лишь когда заговорил Нормандец, переглянулись. Граф Гвенелон явно оставался один против всех.

– А ведь твой племянник заранее знал, что Гвенелон предаст его! – Немон Баварский заговорил быстро, уже по-старчески невнятно, однако горячо и убежденно. – Я повторяю – кто, как не Гвенелон, предложил поставить Роланда во главе арьергарда? Недаром, недаром удерживает он нас!