Родительский дом - Страница 92
Не из-за поломки остановился комбайн. Сам Митька, не докончив работы, умчался на своем мотоцикле в село. Вместо него остался возле заглохшей машины агроном Добрынин. Встретил он Гурлева улыбаясь.
— Ничего я с ним сделать не мог, Павел Иваныч! Дмитрий задание перевыполнил и убрал бы остаток ячменя, не появись тут Николай Саломатов…
Лицо Гурлева сделалось злым.
— А Кольку с какой стати сюда занесло?
— Так они же друзья. Николай проезжал тут с полчаса назад на дальний выпас за вечерним удоем молока и попутно подкинул Митьке новость не очень приятную: за Веркой-то, оказывается, ее муж приезжал днем на такси. Увез. Я говорил Митьке: Верку теперь уже не догнать, да ведь и не яблоко же он станет делить с ее мужем! Не повлиял.
— Приказал бы! Ты же и по партийной линии мог на него воздействовать.
— А ты мог бы по любой линии своего Володьку остановить, когда пришла ему пора на Татьяне жениться? Николай же рассказывал тут: твои молодые днем зарегистрировали брак, и Танька уже перебралась к вам.
— Не без моего ведома сделано! — продолжая сердиться, отрезал Гурлев. — У Володьки стройка, а здесь хлеб!
— Трудно оценить, кому что дороже? А кроме того, я уже и остальным комбайнерам дал сигнал вместе с шоферами возвращаться на стан. Пора. Не то буря застанет…
— Да, пожалуй, пора! — согласился Павел Иванович.
Последние блики вечерней зари сорвало ветром с вершин берез. Мрак начал быстро сгущаться. Черная туча в седых космах стремительно набегала на небо, вдалеке ярко вспыхнула молния, и некоторое время спустя донесся отдаленный рокочущий гром. Посыпался редкий, но крупный и тяжелый, как град, дождь вместе с облаком пыли, поднятой тугим, порывистым ветром. Запорошило сорванными с берез листьями. Какая-то птица, опоздавшая скрыться в лесу, беспомощно упала на жнивье. Гурлев подбежал к ней, поймал и сунул к себе под пиджак. Это был малый сокол, еще не окрепший, с желтой полоской на клюве.
Добрынин сам взялся вести Митькин комбайн к стану. Чекан спрятался в «газике» от дождя и ветра, пока Гурлев, сгибаясь, пробился сквозь встречную бурю к лесу и отпустил там сокола.
Совсем стемнело. Гром грохотал прямо над головой. Молнии сверкали в потоках воды, сброшенной тучей. В «газике» под ногами стало мокро. Смотровое стекло заливало. Павел Иванович включил на полную мощность фары, но дождь лил настолько плотно, что пришлось ехать почти вслепую.
На половине пути к селу, посреди дороги, валялся брошенный мотоцикл.
— А где же сам Митька? — всполошился Павел Иванович. — Это же черт знает какие дела вытворяются!
И добавив скорости, погнал «газик» дальше. Митька шел по дороге пешком, насквозь промокший. Павел Иванович силой втолкал его на заднее сиденье машины и начал строго выговаривать:
— Ну, пойми же ты, дурной, ведь у Верки ребенок. Люб не люб муж-то, приходится ей терпеть. А если любишь, так дай же ей успокоиться, не добавляй терзаний.
Митька молчал, отвернув лицо в сторону.
— Чем тебе та же Катерина Шишова не пара? — И вдруг гневно заорал на него: — Не отмалчивайся, сопляк! Если воли нет, так по-бабьи реви, дери на башке волосы, не то, соблюдая мужское достоинство, матерись, чтобы печаль из тебя изошла! Ну!..
— Что же ты, Дмитрий Холяков, действительно, себя побороть не умеешь? — с упреком добавил Чекан. — Не похвалил бы тебя твой дед, Кузьма Саверьяныч!
Митька пошевелил рукой, сжал кулак и чуть слышно ответил:
— Все равно я своего добьюсь!
— Вот так они, нынешние-то, разговаривают со старшими, — уже без раздражения заметил Гурлев.
Парня он высадил у его дома, потребовав обещание сейчас не гнаться за Верой в город, а еще все хорошенько обдумать. Дождь продолжал хлестать по земле, тускло желтели электрические огоньки на столбах, бурно пенились в канавах потоки. На веранде в доме Гурлева свет горел ярко.
— Придется тебе, Федор Тимофеич, еще одну ночь провести у нас, — сказал Павел Иванович, подогнав «газик» вплотную к калитке. — Иди покуда с молодухой знакомься, а я на минутку еще в правление загляну, нет ли чего-нибудь срочного.
Пришел он домой не через «минутку», а через час, и снова чем-то сильно расстроенный. Увидев его хмурое лицо, Татьяна испуганно склонила голову, зато Володька весь напрягся, приготовился отстаивать свою независимость. Гурлев в кухне сбросил мокрую одежду, кинул под порог грязные сапоги и босиком отправился в спальню.
«Кажется, психологический барьер еще не разрушен, — неодобрительно поглядел ему в спину Чекан. — Неправильно, Павел Иваныч! Нехорошо!» А все-таки не верилось, будто этот всегда прямодушный человек мог оказаться неискренним. Молодожены держались настороженно. На ресницах у Татьяны блеснули слезинки. Вот так, не в уютной теплоте, не под свадебный шум и веселье начиналась их первая совместная ночь.
Чекан отложил на столик недочитанную газету и хотел пойти в спальню Гурлева, поговорить, а в эту минуту сквозь шорох дождя со двора послышались чьи-то тяжелые шаги. Потом за стеклом веранды внезапно возникло размытое лицо Согрина. Дождевые капли стекали вниз, и поэтому создалось впечатление, будто Согрин плачет. Однако он не плакал и не просил ничего, а властно потребовал, постучав пальцем:
— Прогоните девку домой! Нечестно поступаете, граждане! Она вам не ко двору. Танька! Ступай оттуда!
— Уйди, дед Согрин! — становясь впереди жены и открыв створку, решительно сказал Володька. — Мирно прошу…
— Мне на твой мир наплевать! — еще злее и властнее заявил Согрин. — Не по себе березу ломаешь. Ты слышишь, Танька?
Прежде присмиревшая, покорная молодуха вдруг отвела руку мужа и встала с дедом лицом к лицу.
— Зачем ты пришел сюда? Кто нуждается в твоем покровительстве? Маму ты счастья лишил, а теперь до меня добираешься!
— Прокляну! — крикнул Согрин.
— Хоть десять раз проклинай!
— Ни гроша от меня не получишь!
— Вот уж чем напугал! — даже засмеялась Татьяна. — Ты сначала спроси: хочу ли я от тебя тот грош?
— Зато колечки и часики носишь, не брезгуешь!
— Возьми их! С удовольствием от них откажусь…
Она быстро похватала с рук все украшения, зажала их в кулак и сунула Согрину. Он попятился, широко раскрыл от удивления глаза. Таня бросила подарки ему к ногам.
— Распутная безотцовщина! — наклоняясь за ними, рявкнул Согрин.
«Не подобрел Согрин! — подумал Чекан. — Не подобрел!»
И, подойдя ближе к окну, попытался усовестить:
— Зря скандалите, Прокопий Екимыч! Да еще так неприлично.
— А ты что за указчик? — не скрывая ярости, ответил тот. — С какого боку припека?
— Изменяет вам память, Прокопий Екимыч, — напомнил Чекан. — Избача и бывшего общественного обвинителя по вашему делу забыли!
— Извините! — сразу осекся Согрин. — Не мог предполагать свидеться с вами…
Его следы у веранды смыло водой. Ненадолго перемежившийся дождь снова хлынул; это подошла из-за озера новая грозовая туча. Светом молнии на мгновение озарило крыши соседних домов, темный крест на куполе церкви и согнутую одинокую фигуру Согрина на большаке.
— Кто это был тут? Зачем? — спросил Павел Иванович, переступая порог веранды. — Или послышалось мне?
Он еще продолжал хмуриться, зато в глазах зажглась теплота, как бывает при встрече близких людей. Это и обрадовало Федора Тимофеевича, а не белая рубашка, не новые брюки и ботинки, во что Гурлев успел переодеться. Володьку вид отца, очевидно, еще больше обрадовал, обнадежил мирным исходом.
— Дед Согрин звал Танюшку обратно, — сказал он отцу.
— А только одну ее?
— Да!
— Опоздал, эх опоздал, Прокопий Екимыч! — с веселой добродушностью сказал Павел Иванович. — У нас хватка крепкая! Мы ведь, если захватим в свои руки, — не выдерешь!
Он сгреб ручищами Володьку и Таню, обхватил их, прижал к себе.
Чекан следил за ним: не вынуждает ли он себя? Но вот и последние признаки хмурого настроения исчезли с лица, в голосе нет ни единой фальшивой нотки. Все по-домашнему. Просто. Естественно. Выпустив молодоженов из рук, сел к столу, свободно откинулся на спинку стула.