Родить Минотавра - Страница 12

– Представляю, – сочувственно поддакнул Чеботарёв. – Да ничего ты не представляешь, – возмутилась его лицемерию Ксения. – Понять меня может только женщина, пережившая подобное несчастье.

– Резанов здорово расстроился. – Да, я это слишком поздно поняла, мне то казалось, что он оценил мою игру.

Виктору Ксения всегда нравилась – сильная, волевая, целеустремленная. И в этом своем офисе она не выглядела элементом чужеродным, наоборот смотрелась среди телефонов и компьютеров, как рыба в воде. Некто, Чеботареву незнакомый, приоткрыл дверь, но, встретив суровый взгляд начальства, тут же её и закрыл, не осмелившись даже слова произнести без разрешения.

– Строга, – попенял Чеботарёв. – Мягче надо с людьми.

Ксения вновь засмеялась:

– Мягче с мужиками никак нельзя, у них воображение начинает разыгрываться, а мне Резанова с его фантазиями хватает за глаза.

– Резанов мне говорил, что тебе кто-то угрожает? – Мало ли психов, – махнула рукой Ксения. – Звонил какой-то ненормальный, напугал мою секретаршу. Девочка у меня недавно и к хамству ещё не привыкла. – Я к тебе, собственно, по другому поводу, – уточнил Чеботарёв.

Тень набежала на лицо Ксении, но Виктор не придал этому значения – редко кто добровольно рвётся в свидетели, да ещё по столь пакостному делу, как убийство трёх человек. Это у Резанова к подобным проблемам профессиональное любопытство, а для делового человека, чем он дальше от правоохранительных органов, тем лучше. – Я просто хотел кое-что уточнить, глаз у тебя трезвее, чем у Сергея. – Насчёт трезвости ты в самую точку попал, – улыбнулась Ксения. – Мы выпили в ресторане, я поменьше, он побольше. Поэтому Резанов и полез в тот тупик, не захотел перед гаишниками светиться.

– Ты никого из этих людей прежде не встречала? – Нет, – уверенно отозвалась Ксения. – Она, видимо, в тени забора прятались, а затем выскочили неожиданно наперерез.

– Резанов сразу вышел из машины? – А что ему оставалось делать, мотор-то заглох. Разговор, правда, был недолгим. Они подали машину назад и освободили проезд.

– Спасибо за информацию. – Спасибо оставь себе, а меня, будь добр, не впутывай в это дело, Виктор Васильевич. Терпеть не могу, ходить в свидетелях.

Визит к Ксении дал Чеботарёву ещё меньше, чем разговор с Резановым. Впрочем, никаких открытий он от этой встречи не ждал и пошёл на неё только для очистки совести.

И всё-таки что-то в этом разговоре было не так. Чеботарёв несколько раз прокрутил его в памяти и не нашёл к чему придраться, но ощущение неискренности со стороны Ксении не пропало. Фальшь была не столько в словах Ксении, сколько в её поведении. Когда Резанов появился в Чеботарёвской квартире, он был не на шутку встревожен и расстроен. Да фантазёр, но не настолько же, чтобы не почувствовать игры женщины, с которой знаком пять лет. Сергей слишком умён и наблюдателен, чтобы его можно было так легко провести.

Почему-то в сознании Чеботарёва всё время пересекаются два этих совершенно, казалось бы, не связанных друг с другом дела: Кинг-Конг, божественный бык, убийство Паленова и чудовищно изуродованные тела.

Нельзя сказать, что Чеботарёв поджидал соседку, он просто знал, что в это время она укладывает своего малыша спать и отправляется в магазин на углу. Как-то, помимо его воли, этот факт отпечатался в памяти. Иной раз он досадовал на себя за излишнюю наблюдательность, но в данном случае она ему пригодилась.

Интерес к Чеботарёву в глазах Ирины пропал, но всё-таки она вежливо ему улыбнулась и поздоровалась, с намерением проскочить мимо. – Извините, Ирина, но мне в прошлый раз показалось, что вы хотели меня о чём-то спросить?

– Не о чём-то, а о ком-то, – Ирина слегка порозовела. – О человеке, который выходил из вашей квартиры, он показался мне знакомым:

– А почему не спросили? – Постеснялась, да и не очень важно всё это было. – Видимо у нас с вами масса общих знакомых Ирина. Вчера я видел женщину у нашего подъезда…

– Это моя подруга, – прервала Чеботарёва Ирина. – Давняя, ещё со школы. Мы с ней потеряли друг друга на долгие годы, а недавно случайно в кафе встретились. – Обознался, – виновато пожал плечами Чеботарёв. – Извините, что побеспокоил.

Конечно, у женщин могут быть свои тайны, о которых мужчинам знать не обязательно, но лгут они с такой поразительной ловкостью и лёгкостью, что не всякий следователь прокуратуры способен разобраться в их показаниях.

Элем и сам не знал, почему ему вдруг пришла в голову мысль навестить Элию. Во всяком случае, некоторое томление плоти он ощущал и в случае недовольства божественной коровы вполне мог на него сослаться. Вообще-то Элия ни в грош не ставила отставного барабанщика и не особенно скрывала своё к нему презрение. Не то, чтобы подобное отношение уж слишком обижало Элема, но всё-таки он полагал, что знатная женщина могла бы поснисходительнее относиться к тому, кто был отмечен божественным быком.

Элема пугала мрачная громадина храма, под сенью которого он жил вот уже несколько дней, в окружении свирепых жрецов божественного Огуса. Он даже вздрагивал иной раз, заметив вдруг в полутёмной нише застывшую в неподвижности фигуру жреца-кастрата с рогатым копьём в руках. Ему почему-то сразу же вспоминался жестокий удар Атемиса, насквозь пробивший грудь Фалена. Всё-таки Элем, наверное, не был рождён солдатом, потому что кровь несостоявшегося вождя на плитах повергла его в ужас. А вот Элия шагнула в кровь так, словно это была самая обычная вода. Иногда очень выгодно родиться в доме знатного человека, это даёт уверенность в праве идти по чужим трупам к вершине власти. А Элем боялся – боялся жрецов, боялся казней, боялся гнева народного. Ибо народ в любую минуту может вообразить, что божественный бык покинул тело Элема, и тогда опустевшую оболочку, скорее всего, уничтожат. Таков, говорят, обычай. А обычаи своего народа Элем привык уважать. Правда, в данном конкретном случае народ мог бы войти в положение барабанщика, который к власти не рвался, а стал в некотором смысле жертвой любви божественного быка. Но Элем был почти уверен, что эбирская чернь в такие тонкости входить не будет, а будет наоборот рвать глотки, требуя его казни.

Барабанщик дураком не был и отлично понимал, что присутствие божественного быка на грешной эбирской земле выгодно в первую очередь верховному жрецу Атемису, и тот без крайней нужды не станет сообщать народу об уходе Огуса. Иное дело божественная корова Огеда – эта вдовушка Доху-о-доху в любую минуту могла заявить, что Огус покинул бренное тело барабанщика Элема и выбрал для себя иную, более достойную оболочку. Поэтому Элем делал всё от него зависящее, чтобы ненароком не раздразнить божественную корову, которая в гневе была просто невыносима, и успокоить её мог только сам божественный бык, который, надо отдать ему должное, всёгда в критические моменты приходил на помощь преданному барабанщику. Перед силой божественного быка Элия смиряла гордыню и становилась покладистой и услужливой, как проститутка из эбирского бардака, которой хорошо заплатили. Может, это и не совсем благочестиво, но Элем божественному быку завидовал, и много бы дал, чтобы Элия столь же истово покланялась и ему, простому барабанщику. Но всё это, конечно, из области несбыточных фантазий. Если Элия кого-то и уважала, то только старого жреца Атемиса, к советам которого неизменно прислушивалась. Тоже не глупой курицей оказалась дочка знатного эбирского мужа Улека, сразу поняла, что повязана с жрецами одной верёвочкой.

Покои божественной коровы Огеды были расположены довольно далеко от покоев её божественного супруга. Так пожелала Элия, а Элем не рискнул ей возразить. Конечно, для молодых его ног расстояние в пятьсот шагов не в тягость, и кабы речь шла о городских мостовых, барабанщик готов был прошагать и вдесятеро больше. Но храм, это совсем иное дело. Элем всё время боялся заблудиться в его бесчисленных переходах. По Эбиру ходили слухи, что человек, попавший в храмовый лабиринт, не выберется оттуда никогда. Элем с опаской косился на бесчисленные ответвления, попадающиеся на его пути, и молил Огуса о том, чтобы не позволил ему сбиться с верного курса. Впрочем, этот сегмент храма был барабанщику знаком, и он был почти уверен, что доберется до Элии без приключений.