Робот - Страница 10

Я спешно пролистал тетрадку до самого конца. Затем, уже намного внимательнее, начал перелистывать страницы в обратной последовательности. То тут, то там на глаза попадались фрагменты предложений, которые возбудили мое любопытство. Под датой четвертого июня я полностью прочитал такую запись:

Убежище, 4 VI 92.

Все пережитое за последние несколько часов кажется мне кошмарным сном. Нервы мои сдают почти совершенно, и даже не знаю, откуда берутся силы, чтобы еще писать.

Ночью меня разбудил крик Марка. Еще сквозь сон я слыхала, как он сбежал по лестнице и ворвался ко мне в комнату. Он был крайне взволнован. А вел себя так, будто нажрался как свинья. Я не могла понять, что ему нужно, тем более, что толком даже не успела проснуться. Когда я открывала глаза, то первая моя мысль была - пожар. Только никакой это был не пожар. Я огляделась по сторонам. Предметы отбрасывали странные, темно-синие тени; вся комната была залита вливавшимся через окно мертвенным синим светом. Вначале меня успокоило робкое предположение: это только луна. Марк стоял у окна и молча пялился в небо, затем он нетерпеливо призвал меня к себе. Мой взгляд сразу же был прикован к крышам домов с противоположной стороны улицы. Стекающее сверху сияние был намного сильнее лунного блеска. Крыши отражали его словно покрытые серебряным инеем зеркала. Тогда я объяснила сама себе, что иллюминация за окном это всего лишь кульминационный момент какого-то не объявленного вчера торжества или гуляния. Сидя на оконном парапете, я пыталась определить, где же этот источник света находится. Он висел где-то очень высоко, казалось, что прямо над нашими головами. Его заслоняла верхняя часть нашего дома, из-за которой проглядывала лишь светло-фиолетовая, с розовыми прожилками на краях сияющая корона. По стенам расположенных напротив домов стекали попеременно то серые, то грязно-синие полосы. Прямоугольники окон были до краев залиты стылым темным пурпуром. Каждый выступ стены, каждая неровность на их поверхности были подчеркнуты смолистой чертой абсолютно черной тени. Время от времени сверху катились кратковременные порции сияния. Это напоминало работу гигантской фотографической лампы-вспышки. В такие моменты приходилось даже прикрывать глаза, потому что в этом световом заливе дома превращались в неподвижные глыбы из отполированного алюминия.

Теперь-то я извлекаю из памяти многие ужасающие подробности этого явления, но тогда я была далека от того, чтобы им восхищаться. Я была удивлена, ошеломлена, но еще до какой-то степени спокойна. Только лишь через пару минут, руководствуясь крайним любопытством, мы вышли на балкон, откуда и сделали ужасное открытие. Высоко над городом в зените висел светящийся шар. Где-то с минуту я не могла оторвать от него взгляда. В то время, как в голову приходили самые разнообразные объяснения, из которых ни одно не могло виденного мною явления, в которое, несмотря на свидетельство собственного зрения поверить я ну никак не могла, шар постепенно вырастал. Он падал на город. Его сияние, погасившее звезды на всем небе, было для меня тем, чем для ночной бабочки становится зажженный в темноте костер: центром, фокусирующим на себе всю энергию распыленных до сих пор чувств, пространственным узлом, предсказанием исполнения одновременно сладчайшей тайны рая и адских мучений, таящегося на самом дне восхищения, а прежде всего - целью безумного стремления, кроме которого не остается уже никаких чувств, а на все остальное - наплевать, ибо это уже не шар падал на меня, а совсем даже наоборот: я на него - планируя в хрустальной бездне, в то время как Земля осталась далеко позади.

Через мгновение я поняла, что поддалась иллюзии, ну и что же с того. Поднимаясь навстречу шару или стоя на балконе - все равно, все мои чувства отшибло от ужаса надвигающегося чудовищного удара. Ничто уже не могло нас спасти. До сих пор возможность полного истребления казалась мне настолько абсурдной, что одно это уже делало его невозможным. Как же трудно было мне поверить в космическую катастрофу! Ибо, почему она развивалась столь медленно? Тут же в голову пришла мысль: а что я вообще знаю на эту тему? Через какое-то время я начала уже размышлять обо всем этом столь холодно и отстраненно, как будто обдумывала нечто такое, что меня совсем перестало касаться. Потому что страх мой постепенно превратился поначалу: в парализующее оглупление, а потом - в чудовищную увлеченность. Может в этом была еще и щепотка мазохизма, потому что мне хотелось досмотреть все до самого конца. Высоко задрав голову, я приглядывалась к различным подробностям на диске падающего шара. Поверхность его не была единообразной: она состояла из нескольких изолированных друг от друга источников жара, из которых вниз выстреливали фонтаны дыма. До моего лица дуновения горячего воздуха не доходили; по каким-то непонятным причинам жар фокусировался где-то в центре города, откуда, на фоне апельсиново-багрового зарева в небо вздымались гейзеры серебряных и голубых искр.

Понятия не имею, что тогда произошло с Марком. В себя меня привел рев сирен. Впоследствии оказалось, что сирены начали выть в пять минут четвертого. Только вот, какое это значение могло иметь для меня - этот встревоженный вопль перепуганного города. Я с трудом удерживала дрожь в коленках. Пошатываясь на ослабевших ногах, я побежала к Генрику. Он сидел в своей кроватке и плакал. С того мгновения, как я пришла в себя от гипноза, все мои мысли были теперь направлены на него. Любой ценой необходимо было найти для него какое-нибудь безопасное место. При этом я вполне понимала свое абсолютное бессилие. Не представляю себе, смогла бы я пережить еще большее, чем тогда, отчаяние. В какой-то миг у меня вдруг родилась неопределенная, слабенькая надежда: раз уж объявили тревогу - сказала я себе - значит имеется и какая-то возможность спасения. И вот тогда-то я вспомнила про убежище. Марк тоже о нем подумал. Пробегая мимо меня, он крикнул, чтобы я немедленно садилась в машину. В одной руке он уже держал упакованные еще вчера чемоданы, потому что завтра мы планировали выехать в Санлен, второй он схватил Генрика. Вниз мы сбежали точно так же, как стояли - в халатах, накинутых на пижамы.

Во всем городе уже не было электричества. На улицы сверху лился чудовищный свет. Из черных окон раз за разом выглядывали окрашенные в синий цвет лица перепуганных людей. Скрещивались оставляемые без всякого ответа вопросы. Под нашим домом какой-то мужчина возбужденным голосом заявил нам, что все без исключения мы уже поражены смертельной дозой радиации, в связи с чем нам уже некуда спешить. Одни прятались в местных убежищах в подвалах домов, другие, более дезориентированные, выбегали в неглиже на улицы, где пытались хоть что-то выяснить. За несколько десятков секунд (именно столько времени понадобилось, чтобы добраться до перекрестка Аллеи Освобождения и Шестой Поперечной, где находился вход в назначенную нам шахту) улицы заполнились разгоряченной толпой. Уже были заметны все признаки молниеносно распространяющейся паники. Вокруг подъезда образовался и продолжал расти буквально на глазах гигантский затор, образовавшийся из брошенных лишь бы как припаркованных машин. Я видела обособленные группки людей, стоявших на тротуарах с задранными вверх головами, подальше от разгоряченной толпы. Могло бы показаться, что их неподвижность свидетельствовала о совершенном безразличии, вытекавшем из полнейшего отказа действовать или же из странным образом понятой храбрости, но, скорее всего, все эти люди были загипнотизированы тем, что видели вверху. Сама же я уже не осмелилась поднять глаз: в каждое мгновение я многократно переживала чудовищный удар сверху, размазывающий меня по асфальту и вдавливающий в глубины земли. При всем этом, попытка бегства в укрытие казалась мне жалким и совершенно напрасным трудом. Но вот Марку наша ситуация вовсе не казалась в такой уж степени безнадежной. В последний момент ему удалось завести автомобиль в узенький проход стискивающейся уже перед нами пробки, благодаря чему мы добрались почти что до самого входа. Остановленные в куче брошенных машин, мы оставили наш автомобиль на средине мостовой, напротив ресторана "Циприада". Именно там я чуть ли потеряла сознание, когда произошло нечто, чему я понапрасну подыскивала соответствующее наименование.