Россия сегодня. Через 100-летие великих революций - Страница 12

Это подтверждает и Антон Деникин, который писал: «Молодых офицеров едва ли интересовали социальные вопросы, которые они считали чем-то странным и скучным. В жизни они их просто не замечали; в книгах страницы, касающиеся социальных прав, с раздражением переворачивались, воспринимались как нечто, мешающее развитию сюжета… Хотя, в общем, и читали они не много»[47].

Почему об этом стоит вспомнить сегодня?

Потому что золотая русская литература XIX века, сформировавшая фундамент русской культуры и идентификации, родилась вопреки самодержавному государству и невзирая на карательные ссылки, каторги и запреты.

А еще потому, что силы исторического реваншизма ничуть не дремлют и очень хотят отбросить Россию на 150 лет назад, в эпоху, когда можно было запрещать мыслить и когда общество делилось на 2 % верхушки и 98 % бесправного большинства. Пушкина, Толстого, Гоголя и Салтыкова-Щедрина они искренне ненавидят. Министр культуры России

Мединский прямо сказал, что указанные авторы «упорно избегали хорошего» и вообще «наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича и в лучшем случае мечущихся „лишних людей“ типа Печорина, и почти никто из воистину великих писателей XIX века не хочет рассказать о других героях нашего времени»[48]. Действительно, никто из великих русских литераторов не писал оды Николаю II, Столыпину или Аракчееву. Были, разумеется, и те, кто писал такие оды. Но история не сохранила их имена, как история не сохранит имена лиц, зарабатывающих кусок хлеба с черной икрой на славословии нынешней российской власти.

Однако и Александр Пушкин, и Федор Достоевский, и Лев Толстой были не только людьми, глубоко любившими нашу страну, но и искренними христианами. Вера человека меряется отнюдь не отношением к церкви как институту. И вовсе не случайно великий русский язык породил поговорку «чем ближе к церкви – тем дальше от Бога».

Русская литература XIX века состоялась потому, что она стала литературой сопереживания, эмпатии, потому что она проникла в самую душу вечно попираемых людей, потому что она заставила людей взглянуть на самих себя со стороны и увидеть свое унижение и полное отсутствие всякой перспективы при бездействии. Ну а уж то, что последовавшее в XX веке действие не пришлось по вкусу двум процентам, надо отнести к проблемам меньшинств.

Статья 1791 Уложения о наказаниях приравнивала неповиновение работников владельцам компаний к восстанию против власти. Санкции были совершенно одинаковыми и регулировались нормами ст. 284–290, 294 Уложения.

Статья 288 Уложения весьма ясно обращалась к крестьянам: «восстание против властей, правительством установленных, почитается и всякое возмущение крестьян или дворовых людей против своих помещиков, владельцев или управляющих».

Про вооруженные выступления мы говорить не станем. Понятно, что они сурово карались: каторга на срок от 15 до 20 лет (ст. 284 Уложения о наказаниях).

Если бастующие рабочие оружия в руки не брали, но, к примеру, побили кого-то из приказчиков, то срок каторги составлял от 12 до 15 лет (ст. 285).

Если никто из приказчиков не пострадал, однако владелец завода пригласил для устрашения казаков, выполнявших в то время функции ОМОНа, то забастовщиков отправляли на каторгу на срок от 4 до 6 лет (ст. 286).

Разумеется, на каторгу шли не все, а только активисты. В противном случае работодатели рисковали остаться без рабочей силы. Поэтому перечень карательных санкций для рядовых участников стачек был шире: ссылка в Томск, год арестантской роты или полгода смирительного дома. Разумеется, всех при этом пороли – и взрослых мужчин, и женщин, и работающих подростков.

Лишь для двух процентов населения символом той эпохи был «хруст французской булки». Для остальных булок не было, а были плетки, хлысты и розги, которые входили в жизнь подданного империи начиная со школы и сопровождали трудоспособный возраст.

Особенно активно пороли крестьян.

Причем порка предусматривалась не только за забастовку или собрание, но и за… «необоснованные жалобы». Более того, пороли даже за просьбы!

Согласно ст. 1907 Уложения, тем, кто подписал петицию, давали ровно 50 ударов розгами.

К розгам прилагался солидный штраф.

Сегодня это кажется парадоксальным, но в царской России накладывали разорительные штрафы просто за написание жалобы. Риски при написании бумаг были абсолютны, поэтому крестьяне предпочитали не писать жалобы, а просто поджечь усадьбу барина. Это было абсолютно рационально, поскольку поджигателей, в отличие от жалобщиков, находили не всегда[49].

Согласно статье 1165 Уложения, «ябеднические просьбы или воспрещенные законом от крестьян на помещиков жалобы» или иные недозволенные бумаги влекли за собой штраф от 10 до 50 рублей. За повторную жалобу или просьбу следовал уже арест, а если письмо уходило царю – то ссылка в Сибирь. Аналогичная статья действовала в отношении работников.

Для ясности, размер оброка в 1870 году составлял порядка 8–9 рублей в год, а в радиусе 25 км от столиц – 12 рублей. То есть размер штрафа за просьбу или жалобу был сопоставим с суммой оброка за пять лет. К 1913 году, когда товарность хозяйства и денежные доходы селян несколько возросли, в год (после уплаты десятирублевого налога) крестьянин зарабатывал 32 рубля[50]. Так что сумма штрафа была сравнима с годовым денежным доходом.

В селах ежегодно вспыхивало 60–70 выступлений. В 1902 году они переросли в массовые протесты, опередив на три года революцию в городах. Только в Харьковской и Полтавской губерниях было разрушено 105 помещичьих экономий. Для подавления выступления было стянуто несколько десятков тысяч солдат, однако нельзя было ввести гарнизон в каждое российское село.

Правительству пришлось идти на уступки. В 1903 году власти отменили круговую поруку, то есть правила, по которым за провинности одного человека отвечало все село. В 1904 году были отменены ненавистные порки (их ненадолго вернули в 1905–1907 годах каратели Столыпина, а в 1917–1920 годах белые правительства). В 1905 году было объявлено об отмене выкупных платежей (если бы не случилось восстания, обязанность крестьян платить помещикам сохранялась бы до 1955 года).

Но отмены выкупных платежей оказалось недостаточно. Крестьяне не получили главного – земли.

В 1905 году число бунтов превысило 3200.

Войска не очень охотно подавляли крестьян, поэтому роль пожарной карательной команды правительство поручило казакам. Массовые выступления продолжались еще несколько лет. В их процессе было сожжено от 3000 до 4000 усадеб. Поджоги преследовали вполне конкретную цель – не дать барину вернуться на прежнее место, чтобы в отсутствие «хозяина» вновь разделить землю.

Не менее решительно шла борьба рабочего класса.

Первая масштабная забастовка произошла в 1885 году на текстильном заводе в Орехово-Зуево. Завод принадлежал Тимофею Морозову, поэтому события вошли в историю как «Морозовская стачка». Изначально предприятие было создано на деньги старообрядческой общины. И Морозов, и значительная часть работников были старообрядцами. По мере течения времени Морозов завладел, что называется, контрольным пакетом акций, после чего стал снижать зарплату. За три года зарплата была снижена пять раз. Вовсю практиковались штрафы. С работников снимали деньги по любому поводу. В среднем недоплачивалось до 25 % зарплаты, а часть людей теряла половину заработка.

Забастовку прибыло усмирять шесть сотен казаков, укрепленных тремя батальонами солдат. Шестьсот человек были арестованы. Активистов отдали под суд. Спустя год суд присяжных оправдал организаторов стачки, но такого рода либеральности не приветствовались в империи Романовых, и без всяких судебных решений восемьсот работников фабрики были уволены и высланы из Орехово-Зуево.