Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814 - Страница 178

В течение первых решающих дней в Париже Александр I шел во главе коалиции и говорил от ее имени. За время своего пребывания в Париже он допустил ряд ошибок. Хотя его усилия, направленные на ограничение власти Людовика XVIII и принятие сенатом конституции, были понятны, на самом деле они были не обязательны и с самого начала способствовали появлению натянутости в отношениях между Россией и реставрированной французской монархией. Более серьезной ошибкой было то, что Наполеону позволили провозгласить независимость Эльбы: уже тогда это вызывало опасения союзников и России, которые позднее подтвердились. Несомненно, отчасти это стало следствием желания Александра быть — и казаться другим — великодушным по отношению к поверженному врагу. Однако в обстоятельствах того времени было нелегко разрешить поставленную Наполеоном проблему, как это признавал Каслри в письме к английскому военному министру, которое не вошло в собрание его переписки. Каслри писал, что французское временное правительство поддержало предложение Александра потому, что было напугано перспективой гражданской войны и отчаялось в своих попытках оторвать Наполеона от его армии в Фонтенбло. С Эльбой были сопряжены свои опасности, однако было очевидно, что лучшего варианта не существовало. Хотя Каслри об этом не упоминает, но любое ограничение свободы Наполеона было невозможно вследствие соглашения, заключенного с Мармоном, когда тот вместе со своим корпусом перешел на сторону союзников. Министр иностранных дел Англии, однако, писал о том, что Эльба была лучшим вариантом, чем ярко выраженное желание Наполеона жить в Англии, которое, разумеется, не было бы радушно встречено английским правительством[887].

В целом, однако, действия Александра I в Париже увенчались крупным успехом. Он очаровал французов, соответствовал своим союзникам и установил в Париже такой режим, у которого были наибольшие шансы сохранить легитимность, соглашаясь на длительный мир. Александра много критиковали за то, что он утверждал, что, как только союзники доберутся до Парижа, они смогут привлечь на свою сторону противников Наполеона, однако ход событий доказал его правоту. Если он по-прежнему питал сомнения по поводу Бурбонов, то их разделяли также многие французы и союзники Александра. Как тогда писал Шварценберг своей жене, устранение Наполеона было благом для человечества, но лично он слабо верил в реставрированную монархию. Как это часто бывает в политике, Бурбоны, по мнению Шварценберга, равно как и Александра I, просто-напросто были лучшим из худших вариантов, имевшихся в распоряжении союзников. После реставрации монархии и подписания мира с Францией Александр I выехал из Парижа 3 июня 1814 г.[888]

Пока Александр был занят переговорами, его армия наслаждалась жизнью в Париже и его окрестностях. В.И. Левенштерн обзавелся в Париже дорогостоящей любовницей и хорошим экипажем, отчасти расплатившись за это 10 тыс. рублями, выигранными в карты. Офицеры лейб-гвардии получили специальное денежное довольствие, позволившее им повеселиться в Париже и украсить город своим присутствием. К простым армейским офицерам удача была не столь благосклонна. Александр Зайцев, молодой и невинный прапорщик Кексгольмского пехотного полка, быстро лишился своих скудных сбережений после того, как осмелился посетить игорные дома и очаровательных дам из Пале-Рояль. Что же касается солдат, то лишь лейб-гвардия квартировала в Париже, но и она была подчинена строгой дисциплине и постоянно участвовала в парадах. Новости о предстоящем возвращении домой были встречены с радостью. Первой в обратный путь должна была отправиться иррегулярная кавалерия — казаки, башкиры и калмыки: они не лучшим образом подходили на роль посланцев мира в глазах России, которая заботилась о том, чтобы успокоить гражданское население и предстать в качестве оплота порядка и цивилизации в Европе. Вскоре после этого долгий путь домой начали линейные полки, многие из которых — в знак признательности со стороны Фридриха-Вильгельма III — участвовали в торжествах, организованных в прусских городах, через которые они проходили. Как это всегда бывало, лейб-гвардия находилась на особом положении: большую ее часть доставили обратно в Петербург корабли российского флота, которые последние полтора года провели в английских портах[889].

Менее чем через год после того, как русская армия покинула Париж, она снова туда вернулась. Причиной тому стали «Сто дней» эпизод, в ходе которого Наполеон сбежал с о. Эльба и попытался уничтожить результаты мирного урегулирования 1814 г. Накануне сражения при Ватерлоо русская армия численностью 150 тыс. человек едва успела подойти к Рейну, а К.Ф. Толь только что прибыл в Бельгию для координации боевых действий с А. Веллингтоном и Г.Л. Блюхером. Часть того, чего коалиции удалось достичь в 1814 г., пришлось вновь отвоевывать в 1815 г. ценой многих жизней, хотя на этот раз и не русских.

Все это может создать впечатление, что кампания 1814 г. была напрасной, но на самом деле это не так. Если бы союзники в марте 1814 г. заключили с Наполеоном мир на компромиссных условиях, в 1815 г. он занимал бы гораздо более прочные позиции, чтобы оспорить условия мира, чем это было в действительности после его побега с Эльбы. У него было бы больше времени на то, чтобы спланировать свой реванш, и он мог бы выбрать для этого подходящий момент. Наполеон смог бы также укрепить свое положение во Франции. К 1815 г. у реставрированной монархии появилось много сторонников, и даже армия — главный оплот Наполеона была раздираема противостоянием между теми, кто смирился с властью Бурбонов, и теми, кто хранил верность Бонапарту.

Кроме того, международное положение было бы более благоприятным для Наполеона. В конце 1814 г. союзники сохраняли относительное единство, стремясь к реставрации монархии во Франции. Компромиссный мир с Наполеоном тогда был гораздо менее приемлем для коалиции и прежде всего для Александра I. Последовавшие за этим попытки союзников достичь договоренности относительно будущего устройства Европы вызвали среди них серьезные разногласия. Венский конгресс и без того выглядел так, словно после его окончания на европейском континенте должна была разгореться новая война. Бывшие союзники Наполеона только и ждали его возвращения к власти. Если бы Наполеон тогда удержался в Париже и смог бы использовать раскол в стане коалиции, то вероятность возобновления войны была бы велика. В действительности же к тому времени, когда Наполеон снова утвердился в Париже в 1815 г., союзники достигли соглашения относительно послевоенного устройства Европы и были едины в своем намерении не позволить Наполеону его нарушить. Это обстоятельство практически наверняка обрекало его на поражение. В июне 1815 г. Наполеону, когда он попытался уничтожить армии Веллингтона и Блюхера до подхода основных сил коалиции, пришлось пойти ва-банк. Он знал, что, даже если бы и преуспел в этом, ему все равно грозило вероятное поражение со стороны крупных русских, австрийских и прусских войск, уже приближавшихся к границам Франции.

«Сто дней» мало повлияли на условия мирного соглашения. Франция в большей или меньшей степени осталась в границах 1792 г. Россия получила большую часть герцогства Варшавского, хотя и не всю его территорию. Пруссии в качестве компенсации досталась часть Саксонии; ей также были отданы Вестфалия и Рейнланд — с целью обезопасить ее от реваншизма Франции. Очень крупный Германский союз, ведущую роль в котором стали играть Австрия и Пруссия, был не в состоянии удовлетворить притязания германских националистов и либералов, хотя их численность была гораздо меньше той, о которой впоследствии заявляли историки националистического толка. В еще большей степени это справедливо по отношению к Италии, которая после 1815 г. была поделена на несколько слабо развитых в культурном отношении государств, находившихся под относительно благожелательным покровительством Габсбургов.